Воспоминания  ТОЮШЕВОЙ (ОХОТИНОЙ)  ГАЛИНЫ  МИХАЙЛОВНЫ  - водителя 35 автополка 1 гвардейской танковой армии

14 февраля 2008 года мы будем отмечать 65 годовщину образования нашей 1-ой Катуковской армии, а 9 мая 2010 года 65 годовщину Победы, и мне захотелось описать свою молодость, не только фронт.

Родилась я 27 августа 1922 года в маленькой деревеньке «Чилим», училась сначала в Церкви – школе, которая находилась в 7 км от деревни. Летом бегали в школу пешком, а на зиму родители мне сняли комнатку напротив школы-церкви, где мне, кажется, мы только играли и пели, ну и конечно, учились писать буквы. Проучилась я там не долго. Папа решил перевезти нас в город Иркутск, где у него жила сестра, у них была 3-хкомнатная квартира, а сам поехал искать работу в городе Могоча, там и устроился, сначала конюхом, а потом стал возить управляющего городом. Жили сначала в бараке в комнатке 12 кв. м 5 человек, к лету нам дали малюсенький домик. Я стала учиться в 1-ом классе. Летом начался страшный голод, доставали где-то конину и варили её с лавровым листом, иначе невозможно было есть. Я закончила там 1-й класс, а весной родители решили вернуться в Иркутск. Осенью я пошла в 26 школу Иркутска, закончила там 7 классов. Сестра и брат были дома, а я пошла в техникум учиться на бухгалтера. Закончив 2-й курс, нас всех студентов отправили в колхоз, где мы косили траву. Жали, вязали хлеба за жнейкой. Я вывязывала по 400 снопов, а девочки, у которых были побогаче родители – по 120 снопов, а вскоре и вовсе сбежали из колхоза – за 70 км. Пока они дошли до города, до дома – у них на столе уже лежали повестки явиться в техникум, где провели с ними работу (проработку) и отправили домой за вещами, потом на машины и на вокзал. Ехать им пришлось за 300 км в колхозы г. Тайшета, где они проработали до 1 сентября до учёбы. Мы же 5 человек остались работать в том же колхозе и проработали до 1 октября.

1 октября меня погрузили в машину с моим заработком и привезли домой (к папиной сестре), где нам выделили маленькую комнату. А мой заработок: 100 кг капусты, 100 кг картошки, по 30 кг свеклы и моркови, колхозные ребята всё сгрузили в подвал, поблагодарили маму, наверное, за меня, переночевали у нас и пошли ещё в техникум, поблагодарили за помощь колхозу.

Я закончила техникум и ещё успела поработать в столовой города Инокентьевка. Зимой нас по приказу военкомата, по выходным учили ползать по-пластунски. Весной мама очень заболела. Меня перевели работать в студенческую столовую, там один раз разрешалось поесть, а какие кусочки или котлетку я несла братишке. Потом его устроили в гараж, где он научился водить и ездил с завгаром по городу по делам. Шофёров мужчин-то не было, все были на фронте.

Весной 1943 года меня призвали в армию, 3 месяца училась в армии в г. Иркутске на шофёра, потом 3 месяца учили в г. Павловске и 7 ноября 1943 г. отправили в Москву, где мы пробыли 3 дня и нас – 800 девочек-шофёров отправили на фронт. До фронта мы ехали в Пульмановских вагонах по 40 человек, там мы сами сделали двухэтажные настилы из досок, которые собирали по остановкам поезда. Спали «валетиком», ночью кое-кому доставалось по носу…

В вагоне была «буржуйка», которую мы топили день и ночь и варили себе каши из «концентратов» - 4 котелка устанавливалось.

Так мы до фронта, а t бывала за 40, до города Киева ехали 45 суток. Воду делали из снега, ей умывались и варили кашу, чай. Как-то успевали, не знаю, ведь нас 40 человек. За 45 суток на какой-то станции нас сводили в солдатскую баню. Мыла у нас ни у кого не было. Без мыла помылись, одели свои чёрные от сажи и грязи гимнастёрки и пришли опять к своим «буржуйкам» варить кашу. Котелок был на двоих, дрова добывали на остановках, воровали какие-нибудь доски, ломали их как-нибудь, топора-то и пилы не было. Страшно это представить себе, а всё равно мы пели, смеялись, шутили, проводя форму 40 (что ли – забыла), умывались снегом, стирать было не в чем и не чем. Перед Киевом, около Дарницы мы стояли суток 4-5, потом нас повели за продуктами в город. Мы увидели ужасную картину – оказалось, что в одну из ночей в Дарнице собралось 11 эшелонов с техникой, людьми, лошадьми, и фашисты всё это разбомбили. В Дарницу мы сходили за продуктами и на пепелище кое-что собрали для себя: каски, пилу, топор – это нам пригодилось пока мы доехали до Киева. Страшно было переехать Днепр. Мы пооткрывали с обеих сторон двери вагона, сели на пол, свесив ноги, и думали, как мы будем нырять в холодную воду Днепра, где много льдин и досок плавало. Но Днепр мы проехали нормально, до бомбёжки, которую фашисты сделали чуть позднее. В Киеве нас всех высадили со своим багажом – вещмешком и котелком, построили и повели до г. Фестова, а потом от него мы шли 15 км по глубокому снегу до станции - село Ставки, где нас встречала уже наша 1-ая танковая. До станции я шла с одной женщиной, называвшей меня дочкой (ехали в одном вагоне). Она была чем-то больна и бросить её я не могла. Конечно, очень отстали и шли последними. Нам помогли офицер и солдат, взяли наши вещмешки и нас под руки. Так дошли до последней хаты, зашли в неё, завели в хату, где была одна хозяйка. Она сразу сварила нам юшку (щи или борщ), накормила, напоила чаем. Мы отогрелись, умылись с мылом, которые нам принёс солдат и улеглись спать на печь и лежанку около печи. Ночь спали как «убитые».

Утром опять пришёл тот же офицер и повёл нас в село, где все девчата. Там уже была устроена баня в сарае, воду грели в бочках, там мы помылись, одежду и бельё дали новое. Назавтра нас опять отмывали и чистое белье давали и так 3 дня нас отмывали и давали другое чистое бельё. Шинели наши тоже стирали или давали другую. На 4-й день мы уже были в девичьем батальоне, в четвёртом. Так сформировался 35 отдельный автополк 1-ой танковой армии. Я служила в 3-ей роте полка. Бомбёжки были где-то далеко, по вечерам наведывались и к нам с бомбами. Но мы, девчонки, как «кошки» – живучие. С 35-м полком я дошла до Берлина, два батальона ребят и наш девичий батальон.

Мы, шофера, на машины-то мы сели только в 1944 году, и то не все. Сначала мы их ремонтировали – это были старые Газы-полуторатонки и ЗИЛ-«АМО». Первой получила машину и стала ездить самая молодая (ей было лет 15) - Сорокина Вера Константиновна – москвичка. Ездили на задания по 2-ое в кабине. Стояли на посту, охраняя машины, к передовой ездили с ребятами. Возили на машинах снаряды, бензин, продукты, раненых и прочее. Я была связной при штабе полка, ездила с донесениями по всей армии.

Однажды была передислокация армии, ближе к Германии, на шоссе собралось много машин, впереди горит какой-то город, сзади тоже, всё охвачено огнём. Мы не знали, куда поставить машины, дело к ночи и заехали в лес. Стали укрывать там машины, все солдаты голодные, надо как-то накормить всех – это человек 80. Машины разместили в лесу, разложили большой костёр, чтобы сварить себе похлёбку. Ребята где-то в поле поймали барашка, свежевали. Мы стали варить суп, картошка была. И вдруг по кострам начали обстрел немцы. Разведчики их отыскали за оврагом, там было большое поле и немцев было много. Костёр сначала загасили и думали, что отогнали их с поляны. И снова только костёр разложили, стали сушить портянки, которые не просыхали у нас никогда от снега, успокоились, а немцы опять стали стрелять по костру, опять пришлось разведчикам ползти к ним, а они продолжали обстрел. Мы боялись за машины, они ведь с горючим, снарядами. Уже ночью решили вывозить их из леса на шоссе, а 40 машин груженых не так просто вывезти, да ещё пришлось искать в лесу каждую машину, многие шофера уснули в них. Всю ночь мы их вывозили на шоссе, посчитали, а одной машины нет, опять пошли разведчики в лес, кое-как отыскали – шофёр спал, не слышал ничего. Ближе к утру, мы выстроились, начался рассвет – видим по одну сторону дороги лес, по другую – большое поле, за полем опять лес, видим по полю ползут немцы, опять стали обстреливать нас, мы стали стрелять по ним. Пришлось опять посылать разведку в штаб, чтобы дали подмогу. Подошел танк Т-34 и начал по ним стрелять. Фашисты бросились бежать к лесу. Так танк выручил нас. Мы стали двигаться, на ночь надо было опять куда-то ставить машины, мы уже были в каком-то городке, там была спичечная фабрика – двор большой. Мы опять поставили машины, и не знали, что там тоже оказались немцы. Они начали обстрел, а нам деваться некуда – стали опять вывозить машины на шоссе. Тут им удалось поджечь одну машину, они стреляли фауст-патронами, машина сгорела. Погиб в ней один офицер-агитатор полка 35-го. Тут подошли наши танки и их отогнали. Мы стали двигаться дальше. Генерал Коньков не давал создавать пробки – их составляли повозки запряжённые лошадьми, он их прямо сам сбрасывал с шоссе. Мы опять добрались до какого-то заводика маленького. Места было много, машины разместили и сами немного передохнули. Утром начистили картошки бак, заложили туда барашка. Я же решила хоть гимнастёрку постирать от пота и грязи, думали и поесть немного, но не тут-то было. Немцы тоже не дремали, начали нас выдворять обстрелами. Вбегает офицер, кричит: «Скорее все в машины!». Мы ещё с одной девочкой схватили картошку недоваренную и в машину с бачком, а гимнастёрка моя осталась там. Ее, конечно, немцы нашли, в ней была солдатская книжка, да и полные карманы с чем-то. Думаю, всё это немцы выбросили. В машине сгорела и моя шинель, потом мне привезли новую, зелёную, польскую.

Мы ехали дальше к Германии, опять остановка у города Шверина, тут мы разместились на 2-м этаже дома. Там была плита, на неё мы поставили свой бак с картошкой. У плиты была духовка и я «сообразила» туда поставить свои сапоги сушить в 3 часа ночи. Постовой должен был её варить картошку-то. Мы, конечно, улеглись спать вдвоём с девочкой, легли на какой-то маленький диванчик. Казалось, только заснули, вбегает к нам солдат, который в 3 часа затопил плиту, толкает нас, кричит: «Чьи сапоги?!» Тут я, конечно, вскочила как ошпаренная, а он говорит: «Поздно, они уже сгорели, я их выбросил за окно». Я в слёзы: «Что делать?» Плачу. Но на моё счастье, здесь мы стояли дня три, ребята ходили по городку, искали мне что-нибудь на ноги, я же ходила по дому в чьих-то туфлях на каблуке. Ребята не разрешали выходить из дома, а то говорят: «Свои солдаты примут тебя за немку», я и не выходила, а они всё искали что-нибудь подходящее и нашли сапоги 45 размера (а надо 35) лакированные с толстыми голенищами, и так я ходила в них три дня, пока мне не привезли из полка нормальные. Это видно мы шли из Польши, тут меня с солдатом отправляют на машине с донесением в штаб. Мы всю ночь мчались по шоссе, вдруг видим по правую руку у дороги стоит огромный стенд, на нём написано чёрным по белому: «Вот она проклятая Германия». И мы помчались уже по Германии. До штаба мы добрались уже утром и без приключений, в какой-то большой германский город. Там уже разместился и наш девичий батальон, девчонки уже щеголяют во всём новом, чистенькие. Новое бельё. Старое своё целая куча во дворе. А я как замарашка улеглась на настоящую кровать, застеленная чистым бельём, и заснула крепким сном. Это было, кажется в городе Потсдаме. И заснула крепким сном, почувствовала, что скоро конец войне… Так оно и было, чувствовали, скоро будем в Берлине. Нас разместили по квартире на кроватках, спали по двое, ходили только на дежурные посты, да в столовую, покушать.

Забыла описать, как мы встречали Новый 1945-й год в каком-то городе в Польше, где Тоюшев Игорь Петрович – комсорг 35-го отдельного полка сказал, что войну мы скоро закончим, и сделал мне предложение, что после войны мы с тобой поженимся. А я ответила: «В 6 часов вечера, после войны…» Так и случилось…. Был май месяц и 9 мая мы с девочками ещё спали, было ещё рано, вбегает наш комсорг полка Тоюшев, целует нас всех в щёку и тихо так пискляво говорит: «Девочки, война закончилась…» Мы повскакивали, начали быстро одеваться, похватали винтовки и выскочили во двор. Уже везде стреляли из винтовок, кричали, бросали свои пилотки. Мы тоже стали стрелять вверх и кричать, как сумасшедшие: «Победа!»… Победа… Радость и слёзы, пошли – побежали все почему-то в столовую, там уже собралось много солдат-победителей: выкатили бочку вина, ребята его черпали прямо котелками, пили. Повар принёс вчерашний ужин на закуску и веселье… пошло. На улите долго ещё продолжалась стрельба, крики. Радость – это надо только видеть… Построили импровизированную сцену, приехали артисты, мы расселись кто где мог, смотрели и слушали концерт. Я же, наверное, от волнения и радости вдруг заболела, поднялась температура, хотя всю войну не простужалась и не болела. Разошлись по квартирам, а самим не верилось, что войне Конец. Началась мирная жизнь в Берлине… Меня поставили работать официанткой, кормить офицеров, готовить обеды… Тоюшев говорит: «Уговор дороже денег», и мы с ним поженились 19 мая 1945г. Девчонки все были рады за нас, что мы так ждали друг друга. В июне стали формировать эшелон Дальневосточников, и я попала в него, я же из Иркутска. Ехали очень весело, с песнями, цветами. Поезд шёл очень медленно и каждое село, город нас забрасывал цветами, весь народ радовался нам. С Игорем мы договорились, что как его демобилизуют, он приедет в Иркутск, сам он из Сызрани Самарской области. Я его ждала и никогда не думала, что он не приедет.

В конце января 1946 г. я родила ему сына. Когда Игорь приехал, сыну было уже 9 месяцев. Он его поднял к потолку, а тот его описал, все смеялись над этим. Когда я только приехала домой, в нашей квартире жили эвакуированные, немножко потеснились. Комнаты была 30 метров, 5 окон, места хватало всем. Мне выписали дров, угля, отремонтировали комнату и печь. Я пошла работать бухгалтером опять, с сыном нянчилась моя тётя, папина сестра. Моя сестрёнка пошла учиться в медицинский, а самый младший мой брат уже воевал с Японией. Я ждала приезда Игоря Тоюшева. Когда ещё мы дружили с ним, он выслал моей сестрёнке аттестат, 400 р., чтобы она могла учиться. Когда же я приехала, стала переоформлять аттестат, в военкомате все были удивлены, деньги высылал одной, а теперь другой переоформляет. И вот когда Игорь приехал, как-то быстро всё сделал, и мы с ним расписались, отпраздновали свадьбу, собирались поехать к его родным. У него была только одна сестра, старше его и тёти, двоюродные братья, сёстры, и он повёз меня к ним. И там была свадьба с мочёными арбузами. Там тоже была везде разруха, голодно, хотя колхозы работали, выживали все как могли. Когда стали уезжать, был ноябрь – мороз, и тётя мне сына не дала, сказала, что простудите ещё, и как она была права, а я ей благодарна. Ехать пришлось долго, поезда брали – кто сильнее, вагоны битком набиты, грязь, холод, да ещё случилось крушение нашего поезда в г. Барыбинске, Игорь меня за руку, в другую руку чемоданчик и побежали искать какой-нибудь поезд до Москвы, там у меня дядя мамин брат. Мы у него немного пожили, и надо было Игорю в часть ехать, обратно в Германию. Я страшно скучала по сыну, всё плакала. А весной, в апреле 1947 г., я поехала за сыном, ему было 1 год и 2 месяца. Увезла его в Германию в г. Хохенвальде, сердце моё успокоилась. Ходили с ним на репетиции самодеятельности, где он всех веселил и тоже выходил поклониться публике на концертах. Там мы прожили до 1948 года. Потом мужа послали на Украину комсоргом дивизии, я устроилась директором Дворца пионеров города Владимироволынска, там мы прожили 8 лет. Игорь решил демобилизоваться и учиться в институте. Уехали к дяде в Москву, он нам много помогал, пока Игорь выучился и стал геологом, при академии наук. Я работала, сначала нам дали общежитие – 30 кв. м комната, где прожили 12 лет, потом получили квартиру, где и сейчас живём. 20 лет назад скончался муж – Игорь Петрович, в 68 лет, и только считаю по вине врачей, очень плохо лечили и не правильно. С такой же болезнью я не врач вылечила, вернее спасла соседа, который прожил ещё 17 лет. Вот так нас лечат. Правильно говорится – здоровье в твоих руках.

Спасибо сыночку Володе, он со мной теперь ездит и ходит. Сын - хороший, отзывчивый. Радуют меня и внучка Оксана и годовалая правнучка Николь.

10.02.2008 г.