ПЕРВЫЕ  ШАГИ  КОМАНДИРСКОЙ  СЛУЖБЫ

Весной 1921 года нашу роту направили в Слуцк для несения пограничной службы. Тогда она мало чем отличалась от фронтовой: частые перестрелки, вооруженные стычки. Границу нарушали шпионы, диверсанты, контрабандисты. Из Варшавы и других польских городов спекулянты везли сахарин, спирт, кожу, золото, мануфактуру, оружие, опиум, наживая на этом огромные барыши.

Служба проходила беспокойно, в очень сложных условиях. Красноармейцы нередко недосыпали, недоедали, были плохо обмундированы. И все же, несмотря на лишения, успешно вели борьбу с нарушителями границы. В этом немалую помощь оказывали местные жители. Мы быстро научились читать невидимые неопытному глазу следы, часами без движения сидеть в «секрете», заставать лазутчиков врасплох там, где они меньше всего этого ожидали.

Шло время. Одних демобилизовывали, других направляли на учебу в военные школы. Не обошло стороной счастье и меня с Алешей: мы стали курсантами 3-й пехотной Западной школы, находившейся в Смоленске.

Три года учебы пролетели незаметно. Нелегко было нам расставаться со школой, ее преподавателями, нашими командирами. Полюбился нам и древний Смоленск с его красивыми кремлевскими башнями и памятниками великой русской славы 1812 года. Самым радостным и знаменательным событием в школе я считаю встречу в 1925 году с Михаилом Васильевичем Фрунзе. Невысокого роста, коренастый, с размашистой походкой и приветливым взглядом, нарком покорил нас с первых же минут душевной простотой, непосредственностью в обращении с нами, курсантами, и командирами школы. Запомнилась его краткая беседа, в которой нарком подчеркнул следующую мысль: скоро мы, курсанты, станем красными командирами, но военный мундир не только олицетворяет принадлежность советского человека к вооруженным силам и определяет характер его работы в период прохождения воинской службы, но предъявляет особые, повышенные требования к нему и, прежде всего, как самоотверженному защитнику первого в мире государства рабочих и крестьян.

Назначение я получил в город Витебск в 27-ю стрелковую дивизию, которой командовал герой гражданской войны, кавалер четырех орденов Красного Знамени Степан Сергеевич Вострецов — волевой и бесстрашный военачальник. Первыми моими наставниками были: Михаил Павлович Анисимов — командир 2-й курсантской роты 3-й пехотной Западной школы комсостава, Андриан Васильевич Васильев — командир 1-го стрелкового батальона 81-го стрелкового полка и Михаил Ефимович Катуков — начальник полковой школы этого же полка.

— Моя наука проста, — часто повторял Михаил Ефимович Катуков, — делай, как я, и все будет в порядке.

Это были суровые, требовательные, справедливые и потому горячо любимые молодежью командиры. Мы перенимали их подтянутость, внутреннюю собранность, неиссякаемый оптимизм, готовность к любым неожиданностям, мы учились всему этому у своих наставников до тех пор, пока эти качества не стали для нас железным законом как на службе, так и в быту.

Я принял взвод в чудесную пору ранней осени 1925 года. Длительное время бойцы присматривались ко мне. В свою очередь я стал изучать каждого бойца, настойчиво подыскивая ключи к сердцам.

Признаюсь, было нелегко. Если раньше я отвечал только за себя, то теперь — за коллектив, за его обучение и воспитание, за имущество и оружие. И все же командирская работа доставляла мне большое удовольствие.

В свободные часы спешили в театр, посещали клубы, выкраивали время для чтения художественной литературы, слушали лекции. Каждый из командиров стремился вырваться вперед, показать свое подразделение с самой лучшей стороны.
На моих глазах многое менялось в методике, тактике и организационной структуре наших войск. Но единственное, что не двинулось пока с места — это солдатская экипировка.

Работа командира требовала высокой теоретической подготовки и полной отдачи сил. Мы теперь глубже изучали боевое оружие, уставы и тактику. В узком кругу не раз обсуждали вопросы военной организации частей и соединений развитых капиталистических государств. Не прекращались горячие споры и дискуссии по отдельным вопросам военной науки на специальных научных конференциях, на страницах печати. Жизнь показала, что споры, дискуссии принесли немалую пользу для укрепления мощи Красной Армии.

Летели годы. Военную академию имени М.В. Фрунзе я окончил как раз в то время, когда на Дальнем Востоке и на Западе вспыхивали военные конфликты. На глазах всего мира Гитлер и генералы вермахта принялись перекраивать карту Европы. Мир встал перед фактом новой войны.

Будучи командиром 729-го стрелкового полка 145-й стрелковой дивизии, я все чаще приходил к выводу, что предстоящие боевые операции потребуют от наших воинов небывалой стойкости, физического и морального напряжения. Выработать эти качества можно только повседневной учебой и тренировкой, приближенной к боевым условиям.

Напряженная обстановка, которая к тому времени сложилась в Европе, заставила и наш командный состав пересмотреть вопросы учебы и боевой подготовки подразделений. Были проведены показательные занятия с отделениями, взводами по огневой подготовке, тактике и форсированию водных преград. Основной упор делался на отражение танковых атак и авиации противника.

Окончилась лагерная учеба. По итогам летней боевой подготовки 1940 года полк вышел на одно из первых мест в Вооруженных Силах СССР.

Мне, командиру полка, было приятно сознавать, что большая работа всех командиров, политработников, партийной и комсомольской организаций полка удостоена такой высокой оценки.

Последний мирный вечер перед войной я провел за чашкой чая в обществе своих товарищей — замполита Карпа Зиновьевича Кекешева и начальника штаба полка Николая Павловича Маевского. Мы говорили о надвигающейся войне, о миллионных армиях капиталистических государств, которые, как на дрожжах, разбухали и перевооружались.

Оба мои собеседника были молоды и войну представляли лишь по книгам, кинофильмам да рассказам бывших ее участников. Поэтому они дотошно расспрашивали меня о гражданской войне, финской кампании.

Все мы, конечно, понимали, что прошлые войны не идут ни в какое сравнение с предстоящей войной. Если в период первой мировой войны основным массовым видом оружия были винтовка, пулемет и пушка, то теперь появились автоматическое оружие, танки, самоходки, артиллерия и авиация.

Тучи на политическом небосклоне с каждым днем сгущались, чувствовалось: вот-вот разразится буря. Была повержена половина Европы. Захватив Польшу, фашистские войска стали непосредственно угрожать государственной границе СССР. По хвастливым заверениям главарей третьего рейха гитлеровская армия, прошедшая отменную боевую выучку в Европе, могла решать любые задачи не только на континенте, но и за его пределами.

— Я глубоко убежден, — в голосе Маевского сквозила тревога, — война уже на нашем пороге. Ведь не с визитом дружбы прибыли немецкие войска в Финляндию?.. — Он в волнении забарабанил пальцами по столу, потер виски и неожиданно резко сказал: — Не надо быть ни стратегом, ни дипломатом, чтобы понять смысл всей фашистской возни у наших западных границ.
— А может, нам нечего опасаться за западные границы? — выразил сомнение Кекешев. — Они прочно опоясаны железобетоном. Наркомат обороны довольно часто проводил там учения, отрабатывая вопросы современной тактики и ведения боя. К тому же, выделенные правительством средства на оборону и совершенствование нашей армии, в свою очередь, укрепят наши позиции.

Немного поразмыслив, Кекешев вдруг бросился в другую крайность:
— А действительно, готовы ли мы, командиры, к войне с Гитлером?
— Я не могу ручаться за всю армию, округ, дивизию. Чего не знаю, того не знаю. А вот за полк, которым командую, и за себя поручиться могу, — хлопнул я рукой по столу.

На этом и закончился наш затянувшийся разговор. Мы разошлись встревоженные, хмурые, но никто не предполагал, что всего несколько часов отделяют нас от кровопролитных боев по всей западной границе нашей Родины. Проводив сослуживцев, я долго стоял возле дома и думал о нашем споре.

Светало. От реки Сейм тянуло прохладой. Проснулась птицы, и у моего дома, радуясь летнему рассвету, уже разлился трелью курский, вернее рыльский, соловей.

Наш полк, стоял в небольшом городишке Рыльск, под Курском. Предстоящий день располагал к чудесному воскресному отдыху, но об этом почему-то не думалось. В памяти всплыли последние указания наркома обороны по итогам финляндско-советского конфликта. Мне, как бывшему представителю Наркомата обороны, изучавшему опыт боевых действий войск в условиях суровой зимы, бездорожья, резко пересеченной местности, были отчетливо видны просчеты в подготовке мелких подразделений. Конфликт с белофиннами меня многому научил. Полученный боевой опыт пригодился в первый же день войны с немцами. Я сократил многочасовую теоретическую программу по подготовке личного состава и перенес все занятия в поле, обратив особое внимание на ведение разведки, оборудование огневых рубежей и маскировку. Но это случится позже, вечером.

Утром, без объявления войны, гитлеровские полчища вторглись на нашу священную землю. Уже несколько часов шли кровопролитные бои, а мы все еще жили мирной жизнью. Сразу после выступления по радио Наркома иностранных дел зазвонил телефон дивизионной связи.

— Обстановка ясна? — коротко бросил в трубку генерал А.А. Вольхин и едва успел добавить: — Действуйте по плану...
Хрипловатый голос комдива исчез внезапно, словно затерявшись в проводах, и я на миг растерялся. Но долго раздумывать не пришлось. Телефонные звонки участились.

Спустя несколько минут порог переступил майор Маевский. Он был в полной боевой готовности.

— Очень хорошо! — бодро сказал я.— Только подумал вас вызвать.

Начальник штаба окинул кабинет взволнованным взглядом, хотел, видимо, что-то произнести, но я опередил его.
— Пригласите в штаб заместителей.

Прерванный разговор с командиром дивизии генералом Вольхиным оставил в душе тревожный осадок. Что еще намеревался сказать комдив?

Закончив совещание, я попросил задержаться замполита полка майора Кекешева Карпа Зиновьевича и адъютанта Лебедева Бориса Федоровича. Несколько минут все молчали. 

— Говорят, Гитлер был ефрейтором в первую мировую войну? — задал вопрос Лебедев. Вид у него был боевой.
— Только ефрейторский ум мог толкнуть немецкий народ на войну с Советским Союзом, — неожиданно резанул кулаком перед собой Кекешев.

В 16.00 мы провели второе совещание. Командному составу полка были даны указания по формированию и боевому снаряжению подразделений. Особое внимание командиров обращалось на боевую учебу пополнения, прибывающего на доукомплектование полка, на изучение организации, вооружения, тактики противника.

Практические занятия в подразделениях, проведенные в первый день войны, показали, что мы все же недостаточно знали не только организацию и тактику немецкой армии, но и вооружение, особенно стрелковое оружие ближнего боя, не говоря уже о танках, артиллерии и авиации. Не было у нас ни учебного, ни боевого оружия врага.

Пополнение полка проходило в рамках и сроках мобилизационного плана. Командир дивизии генерал-майор А.А. Вольхин дважды побывал в подразделениях полка, внимательно во все вникал, беседовал с личным составом полка, командирами, советуя провести тактические занятия с боевой стрельбой взводов и рот, обращал особое внимание на выбор рубежа, мест ведения огня, напоминал о значимости перебежек, маскировки, броска в атаку и обязанностях бойца и командира в основных видах боя как в обороне, так и в наступлении.

Держал себя генерал-майор А.А. Вольхин спокойно, уверенно.

— Надеюсь, — в заключение сказал он, — война с фашистскими полчищами не посеет среди нас паники и сомнений. Я верю в нашу победу.

Шел четвертый день войны. Враг наступал, усиливалась бомбардировка не только прифронтовых, но и глубинных районов страны. Уже оккупирована часть земель Прибалтики, Белоруссии, Украины. От этого больно сжималось сердце. Информация о положении наших войск на фронте была чрезвычайно скупой, нередко противоречивой. Ясно одно: обстановка весьма сложная, передислокация частей не за горами. Хотя настроение у личного состава было в общем боевое, однако новые события, неожиданные их повороты порождали и новые настроенья. Мы пресекали какую бы то ни было попытку дать волю малодушию. Россказням, будто бы на фронте нет наших танков, самолетов и зенитной артиллерии, конечно, никто не верил. Кто, как не мы, знали, чем оснащена Красная Армия.

До погрузки в эшелоны и отправки полка на фронт оставались считанные дни. Сейчас у нас каждая минута была на учете. Большую часть времени мы посвящали боевой подготовке личного состава. Временами казалось, что я отдал своим подчиненным все: знания, жизненный и боевой опыт двух войн. И все же я понимал, что испытания, которые им предстоят, потребуют от них несравненно большего.

Близились тяжелые минуты расставания с родными. Моя жена с двумя несовершеннолетними детьми оставалась в Рыльске. Да, собственно, никто и не допускал мысли, что в этот отдаленный город придет война.

Наконец мы получили график отправки эшелонов, на фронт, но куда именно, никто точно не знал. Каждый, конечно, предполагал, что повезут на запад, где уже пятые сутки шли жестокие, кровопролитные бои.

День 27 июня 1941 года выдался солнечным, тихим. Закончив генеральный смотр полка, я в итоговом донесении рапортовал комдиву: «Формирование и боевое сколачивание закончены. Казармы, склады с имуществом и вооружением сданы по акту городскому военному комиссару».

Четко работала, несмотря на значительные трудности, железная дорога. В срок были погружены и личный состав полка и боевая техника первого эшелона. До отправки состава мы еще раз проверили организацию служб наблюдения, оповещения и готовность средств защиты по отражению налетов на эшелон вражеской авиации.

Личный состав полка словно подменили. Слышались песни, музыка. И вдруг, как по команде, все вокруг замерло. Наступила короткая тишина. Все мы — отъезжающие бойцы и командиры, провожающие жены, дети, отцы, матери, друзья — застыли на миг. У каждого в глазах стояли слезы.

В 15.00 29 июня 1941 года с первым эшелоном я выехал на фронт.

   Оглавление   Далее >>