Мемуары

Скаринкин Иван Ефимович Крепче стали Минск: Беларусь, 1978

Первый бой

Суббота, предвыходной день. Гусаковский обещал жене прийти домой немного раньше обычного, а получилось наоборот — задержался. В последнее время дел в штабе заметно прибавилось. Но день июньский длинный, осталось у него время и для загородной прогулки. Это он, Иосиф, с детства полюбивший поле, лес, пристрастил к природе и свою семью. Нередко бродили они, отдыхая, по лесной опушке.

Гусаковский женился в тридцать третьем году. Познакомился он с Ларисой во время учебы на курсах переквалификации. Было это в Житомире. Девушка жила с отцом и матерью, училась в музыкальной школе. Впервые он увидел ее на сцене клуба, где выступали участники художественной самодеятельности. Лариса понравилась ему, и ей Иосиф тоже пришелся по душе. Поженились они через год, в Новоград-Волынском, где потом служил Гусаковский. В следующем году у них родился сын. Назвали его Юрием.

Много мест службы сменил Иосиф Гусаковский. Был в отдаленных гарнизонах. Учебной ротой командовал недолго. Повысили в должности, назначили помощником начальника штаба полка. Затем стал начальником полковой школы. В Ставрополе он продолжал службу уже в должности заместителя начальника штаба танкового полка. И всюду, куда бы его ни посылали, за ним следовала боевая подруга. Она никогда не жаловалась на житейские трудности, бытовые неурядицы, занятость мужа. Работала, активно участвовала в общественной жизни части, руководила коллективом художественной самодеятельности. Время летело быстро. И не заметили Гусаковские, как сыну стало уже семь лет.

Всей семьей они шли вдоль поднявшейся пшеницы, по краю луга. Дневной зной уже спал. В небе проплывали редкие светлые облака, подрумяненные опускавшимся солнцем. Сын бежал впереди, ловил бабочек, кузнечиков. У родителей — свой разговор.
— Ты знаешь, что в июле отпуск? — Иосиф коснулся руки жены.
— Приятно слышать. Конечно, к моим, в Житомир, поедем? — спросила Лариса с улыбкой.
— Я не против, но тянет в Белоруссию, на Могилевщину. К матери надо съездить.
— Может быть, решим так: туда и сюда, а? Подбежал сын, поинтересовался:
— Папа, что это?
— Обыкновенная ромашка. Видишь, какие нарядные, белые, будто накрахмаленные, лепестки. Замечательный цветок!

Юрий снова поспешил на луг. Гусаковский посмотрел на него с нежностью.
— С такими вопросами я часто, бывало, к матери приставал,— говорил Иосиф жене.— Она много знала о цветах, травах и деревьях. А сказок сколько рассказывала, и не счесть!

Шли неторопливо. Веял легкий ветерок. Гусаковский был не против поездки и в Житомир, и в Белоруссию. Приятно на душе, когда впереди отпуск. Но к чувству радости примешивалось и что-то вроде тревоги. Был утром на полигоне, присел с красноармейцами в курилке.

— Видел я вашу стрельбу, товарищи,— сказал он.— Неплохо. Но надо бы лучше. К бою вы еще не совсем готовы. А должны быть готовы. Обстановка осложняется...
— А в чем именно? — почти в один голос спросили бойцы.
— Вы же знаете, что фашисты у нашей границы. По последним данным, они все больше подтягивают войск. Неспроста это, товарищи.

Вернулся Гусаковский с полигона в штаб, доложил командиру об итогах занятий. Тот тоже повел речь о непонятной возне гитлеровцев у западной границы, напомнил, чтобы строже подходили к обучению экипажей на полигоне и танкодроме. Даже сейчас, во время этой прогулки, Иосифа не могла не беспокоить создавшаяся обстановка. От фашистов ничего хорошего не жди.

Ранним воскресным утром в окно домика, где жили Гусаковские, резко постучал посыльный. Лариса Ивановна бросилась к проснувшемуся сыну, взволнованно посмотрела на мужа: к чему такой вызов в выходной?
Случилось страшное — началась война.

Успели провести ряд занятий. 3 июля мотострелковая дивизия, в которой служил Гусаковский, погрузилась в эшелоны. На станцию пришли провожать семьи. Лица грустные, заплаканные. Слышались и песни, и надрывная истерика. К Иосифу Ираклиевичу прижались жена и сын.

— Что же теперь будет? — всплакнула Лариса Ивановна.
— Не волнуйся. Разобьем фашистов и вернемся с победой. Это долго не протянется.
Рядом слышалось и такое:
— Куда писать? В Берлин пишите. Там скоро будем! Эшелоны шли на северо-запад, все ближе к рубежам, где бушевали вихри огня. Короткие остановки, быстрая смена паровозов. Вперед и вперед!

Капитан Гусаковский мрачно выслушивал сводки. Ему было совершенно непонятно, почему отходят наши войска. Неужели невозможно дать фашистам отпор, ударить по ним так, чтобы откатились назад, запомнили навсегда? С Красной Армией шутки плохи! В крайнем случае, можно было создать мощную оборону, измотать противника, а потом разгромить его окончательно. Видно, на фронте что-то не складывалось.

В пути Иосиф Ираклиевич не раз начинал разговор с товарищами по оружию о том, как все они вступят в бой. Красноармейцы, командиры были настроены решительно. Они не пожалеют ни сил своих, ни жизней, чтобы разгромить гитлеровцев, нетерпеливо ждут момента, когда схватятся с фашистами.

— Конечно, отход наших войск временный,— говорил Гусаковский друзьям.— Быстро все изменится. Враг скоро получит свое. Победа не за горами.

Дивизия вступила в бой на Западном фронте. Это было уже на смоленской земле. Дивизии поставили задачу, определили полосу обороны. Гусаковский взглянул на карту и Удивился: почти вдвое больше, чем положено. Правый фланг оголен. А враг наседал с прежним упорством, не считаясь с потерями.

В первую ночь было тихо, а с рассветом над боевыми порядками дивизии загудели фашистские самолеты. Одна волна, другая. От взрывов бомб, казалось, на дыбы встала земля. Потом ударила артиллерия. Едва затихли орудия, как в атаку двинулись танки с крестами на броне. Маневрируя на холмистой местности, они настойчиво лезли к рубежу, занимаемому мотострелковой дивизией.

Отбили их. Снова в небе появились самолеты. Так весь день. На следующее утро гитлеровцы повторили свои атаки, пытаясь нащупать слабые места в обороне, обойти опорные пункты стрелков. Потери были большие с обеих сторон. Советские бойцы держались стойко, но вскоре стало известно, что врагу удалось прорваться справа. Положение создалось напряженное.
Гусаковский не усидел в штабе в это тревожное время, попросился у командира полка возглавить контратакующую группу танков. Командир дал согласие и приказал нанести удар во фланг прорвавшимся гитлеровцам.

— Действуйте решительно, Гусаковский,— наставлял его полковник.— Надеюсь на вас.
Увидев, что Иосиф Ираклиевич передернул плечами, поежился, он спросил:
— Что, страшновато?
— Нисколько! — капитан Гусаковский и самому себе не признался бы в этом.— Что-то свежо стало. К перемене погоды, наверное.
— Ничего, сейчас жарко будет.

Иосиф Ираклиевич круто повернулся и быстро, почти бегом, засовывая на ходу карту в планшет, поспешил к экипажам, которые ждали его. Коротко ознакомив их с задачей, Гусаковский приказал занять места в танках.

По узкой лесной дороге они выдвинулись к полю. На опушке леса — короткая остановка. Открыв люк, Иосиф Ираклиевич внимательно окинул взглядом впереди лежащую местность. Холмы, кустарник, отдельные деревья, справа лощина, затянутая дымом. Милый сердцу пейзаж. В Белоруссии такие же бугры, перелески. Да реки и озера. Деревня Вородьково, в которой он родился, похожа на ту, что дымит справа. Теперь в Белоруссии фашисты: и в Вородьково, и в Шаевке, и в Кричеве. А это его первый бой.

Как он себя поведет в схватке с противником, насколько успешными будут его действия? Нужно развернуться в полную силу, показать, на что способен. К фашистам в его душе такая злость! Изверги, разрушители всего светлого, передового, душители свободы. Черная мразь!

Все поле впереди кипело от разрывов снарядов, мин, дышало огнем. Слева гитлеровцы топтались на одном месте. А справа они нащупали слабину в боевых порядках обороняющихся и подбрасывали туда подкрепления. Туда же должен нанести удар и Гусаковский. Он связался с экипажами, уточнил им задачу и сам первым ринулся вперед. Машины БТ и Т-26, легкие, подвижные, быстро перестроились в боевую линию.

Капитан торопил экипажи. Надо было ошеломить врага, внезапно обрушиться на него. Но люди преждевременно открыли огонь. Гусаковский видел, что снаряды не достигали целей. Значит, поспешили.

Иосиф Ираклиевич указал экипажам цели, помог скорректировать огонь. Но что это? Из-за высотки выдвигались танки врага. Три, пять, семь... Гитлеровцы разгадали их замысел и приняли контрмеры. Обстановка осложнилась. Капитан развернул танки навстречу гитлеровцам.

Связь с экипажами часто нарушалась. С каждой минутой у Гусаковского оставалось все меньше надежды на успех. Вражеские машины были уже рядом. Он видел кресты на башнях, вращающиеся гусеницы.
— Терехин, держись! — крикнул капитан механику-водителю.
— Товарищ командир! — раздался голос башенного стрелка.— Слева заходят.

«Теперь все!» — мелькнуло в голове. Показалось, что Жерло вражеского танка направлено прямо в сердце. Иосиф Ираклиевич приник к смотровому прибору, сжал губы. Он торопил наводчика с выстрелом, а тот, казалось, Ужасно медлил. Ну, скорее же, скорей! Упреди фашиста. Но вражеский танкист выстрелил раньше. Капитан уткнулся лицом в смотровой прибор. В боевом отделении танка стоял оглушающий звон и запах серы. Гусаковский, как сквозь сон, услышал крик: «Горим!» Неужели и в самом деле машина загорелась? Он поднял голову, осмотрелся. Нет, тревога напрасная. Петр Терехин продолжал вести машину, маневрируя между воронками. Какой все же он мастер своего дела! Не растерялся.

Гусаковский снова приник к смотровому прибору, увидел вражеский танк, опять нацеливший на него жерло пушки. Но фашист не успел выстрелить. На этот раз его опередил наводчик орудия Василий Тимохин. Его выстрел был точным. Машина противника остановилась, опустив орудие.

Но вблизи еще два вражеских танка.
— Механик! — скомандовал капитан.— Назад. Будем маневрировать.
Они отошли немного, прикрылись кустами, сделали несколько выстрелов.
— Вправо и вперед, к тому бугру, что возле березы,— приказал Гусаковский.

Он словно прикипел к смотровому прибору, пытаясь оценить обстановку, понять, что же делали остальные танки контратакующей группы. Два из них горели. Густой черный дым тянулся в сторону леса. Пушка еще одного опустилась. Значит, подбит. А левее рощицы смешались наши и фашистские танки. Надо помочь своим, и капитан приказал Терехину поспешить туда.

— Товарищ капитан, справа танки! — доложил тот. Гусаковский повернул перископ и увидел две машины с крестами. Одна из них наводила пушку в борт их танка.
— Назад, влево! — распорядился Гусаковский.

Наводчик тем временем успел развернуть башню и сделать выстрел. Но снаряд скользнул по броне танка. Надо было целиться в борт или гусеницу. Гусаковский не успел подсказать. Пришлось отойти за бугор.

— Танки справа! — снова услышал капитан.
Откуда их столько? И все наседали, не давали осмотреться, оценить обстановку. Только успевай изворачиваться, маневрировать. Того и гляди, что тебя подожгут, прошьют снарядом. Один из них ударил в башню. Искры ослепили глаза. В лицо впились мелкие, словно тысячи иголок, осколки от брони.

...Гусаковский сидел на краю траншеи. Мрачный, с окровавленным лицом, в изорванном комбинезоне. Залысины его блестели от пота. Не удалась контратака. Из десяти танков вернулись только два, и те подбитые. Мало осталось и людей. Не справился он с боевой задачей, не проявил воли, находчивости. А что за командир без инициативы и воли? Конечно, кое-что он сделал, ослабил удар фашистов по дивизии, сдержал напор тех танков, что прорвались было справа. Но какой ценой!

Траншея проходила по ржи, поднявшейся высокой стеной. Колосья ее уже налились, стебли пожелтели. Через неделю можно было бы жать. Но ничего здесь уже не возьмешь. Поле изрезано гусеницами танков и колесами пушек, истоптано, изрыто воронками от снарядов, бомб. Вкривь и вкось проложены ходы сообщения. Почти всюду свежие насыпи песка.

Иосиф Ираклиевич с сожалением смотрел на измятую, прибитую к земле рожь. Подуло ветром, и стебли закачались, зашуршали. Дым от разрывов снесло в сторону. Из-за тучи выглянуло склонившееся к горизонту солнце. Рядом вспорхнул жаворонок. Подала голос перепелка, пугливо, тревожно, и все это опять потонуло в новой вспышке артиллерийского налета. Бой сместился в сторону и шел правее, за этим полем.

Гусаковский поднялся и, не обращая внимания на выстрелы, тяжелой походкой направился к штабу.
Дивизия отошла. Потом отошла еще раз. Танковый полк остался без машин. Иосиф Ираклиевич сражался в пешем строю. Был он кавалеристом, танкистом, теперь же стал пехотинцем. Бои шли день за днем, ожесточенные, тяжелые. Советские войска всеми силами защищали родную землю, стремились остановить противника.

...Утро выдалось пасмурное, прохладное. Солнце выглянуло из-за черной тучи, скользнуло лучами по земле и скрылось. Гусаковский выполнял теперь обязанности начальника штаба стрелкового батальона. Отдохнув в блиндаже, он прошел по траншее, поинтересовался настроением бойцов, позаботился о доставке завтрака для них. Он знал, что впереди, правее разбитой деревни, притаилось наше боевое охранение, но строго соблюдал меры предосторожности. Не вылезая из траншей, обошел расположение стрелковой роты, проверил, как несли службу дежурные пулеметчики, и остановился на позиции 1-го взвода.

— Что, притихли? — спросил он младшего лейтенанта Михаила Петракова.
— Видно, сегодня у них выходной,— усмехнулся тот. В это время в воздухе что-то загудело, засвистело. На правом фланге разорвался снаряд. Потом слева, впереди. Фашисты начали артподготовку перед наступлением. В небе показались «юнкерсы». Они обрушили серию бомб на боевые порядки наших стрелков. Земля потонула в пыли и дыму. Капитан приподнял голову, увидел, что один вражеский самолет так и не вышел из пике, врезался в землю. Оказалось, его подбили пулеметчики. Это приободрило Иосифа Ираклиевича. Он снова прошелся по траншее.

— А здорово срубили его! Так и надо, товарищи! Противник перенес огонь в глубину обороны, и сразу же впереди показались танки с пехотой. Гусаковский уже изучил тактику врага: сначала самолеты, артиллерия, а потом танки с пехотой. И, как правило, попытка обойти, окружить.

Танки вели огонь на ходу. Бойцы из боевого охранения рассеяли часть пехоты и отошли — такой был приказ. Теперь враг двинулся прямо на позиции. Когда фашисты приблизились на дальность действительного огня, стрелки по приказу Гусаковского пустили в ход все имеющееся оружие. Скошенные меткими выстрелами, падали вражеские солдаты. Перед позициями пылали два танка. Их подбили артиллеристы.

Враг не выдержал, отошел.
— Первую атаку отбили,— подбодрил Гусаковский подчиненных.— Готовьтесь к отражению новой.

Он не ошибся. Едва фашисты откатились, как на передний край снова обрушился артиллерийский огонь. На этот раз снаряды и мины рвались перед бруствером, а иные — в траншеях. Появились раненые и убитые. От бойца к бойцу до Гусаковского донеслось, что погиб командир 1-го взвода Михаил Петраков.

Вдали показалась новая волна атакующей цепи, идущей за танками. Прикрываемые бронированными машинами, гитлеровцы шли во весь рост. Они что-то кричали и стреляли.

— Слушай мою команду,— зычно произнес Гусаковский.— Огонь открывать только по сигналу!
Командир решил подпустить врага поближе. Он был уверен, что никто из бойцов не отойдет, все будут драться до последнего. Гитлеровцы приближались. Иосиф Ираклиевич подал команду. Передний край зарокотал от выстрелов. Всю мощь огня бойцы обрушили на врага. В ход пошли гранаты. И гитлеровцы снова откатились.

Таким же напряженным оказался и следующий день. Беспрерывные атаки, обстрелы из орудий и минометов, налеты бомбардировщиков.

К вечеру обстановка еще более осложнилась. На левом фланге фашисты вплотную приблизились к траншее. Гусаковский видел, что гитлеровцам удалось уже прорваться в глубину опорного пункта. И если он не предпримет меры, трудно потом будет отбросить врага, восстановить положение.

«Немедленно выбить гитлеровцев из траншеи,— решил И. Гусаковский, — и только контратакой!» Важно было дружно броситься на врага, ошеломить его. Сумеет ли он увлечь за собой бойцов?

Капитан не сомневался в коммунистах и опытных бойцах. А как те, что лишь накануне прибыли в роту? Он уже знал многих из них. Иван Бодров, Семен Гнедушкин, Петр Разарянов... Смелые парни! Не спасуют.

Гусаковский выскочил из траншеи и, приподняв над собой винтовку, крикнул:
— За Родину, вперед, товарищи!

Он бросился туда, где пытались закрепиться фашисты. Бойцы устремились за ним. Он услышал за спиной топот их сапог, крики «ура!» и ускорил шаги. Гитлеровцы, видимо, не ожидали столь дерзкой контратаки, замешкались. Впрочем, вскоре они пришли в себя и открыли огонь из автоматов. Но остановить наших бойцов уже ничто не могло. Они схватились с гитлеровцами, били их прикладами, кололи штыками, расстреливали в упор. Гусаковский увидел высокого и сильного Бодрова. Он прорвался вперед, орудуя штыком и прикладом. Иосиф Ираклиевич тоже столкнулся с гитлеровцем. Одним ударом он сбил его с ног. Бойцы действовали решительно и дружно. Контратака удалась, положение было восстановлено, траншея очищена от врага.
В горячке боя Иосиф Ираклиевич даже не обратил внимания, как пуля обожгла плечо. Только потом, когда схлынуло напряжение схватки, он понял, что ранен. Рукав гимнастерки пропитался кровью.

— Товарищ капитан, быстрее в санроту! — посоветовал боец Разарянов.— Видите, сколько крови потеряли?
Боль сковала тело, но как оставить роту? И Гусаковский попробовал отшутиться:
— Невелика рана, если можно ладонью зажать. Некогда сейчас. Отобьем атаку, потом и перевязку сделаем как следует.
Обозленные неудачей, фашисты снова ринулись вперед. Вначале они шли цепью, затем, приблизившись, стали передвигаться перебежками и даже по-пластунски, накапливаясь для броска в воронках от бомб и снарядов. Фашисты обнаглели так, что даже предложили бойцам сдаваться.

— Ах вы, гитлеровские выкормыши! — крикнул Гусаковский, обозленный.— А этого вы не хотели? — И он подал команду открыть огонь из всех видов оружия, которое у них было, метнул гранату за бруствер. Бросили гранаты и бойцы. Снова вспыхнул бой. Он не утихал до позднего вечера.

Несколько суток подряд бойцы Гусаковского держали оборону на этом рубеже, не отходя ни на шаг. Ее держали и другие воины. А потом дивизия перешла в наступление. Двинулись вперед и соседние соединения. Они нанесли мощный контрудар на участке в 55 километров, продвинулись на глубину более 20 километров, освободили Ельню и другие населенные пункты. Контрудар наших войск был завершен 9 сентября. Он показал, что можно успешно громить врага, как бы он ни кичился своими победами.

За эти бои Гусаковский был отмечен медалью «За отвагу». Это его первая награда.
2 октября его вызвали в Москву: собирали «безлошадных» танкистов для формирования новых частей.

На защите Москвы

Окраина Горького. Капитан Гусаковский вывел на учебное поле строй, подравнял, окинул взглядом — бойцов. Любопытные, нескладные, безусые юнцы. Они еще не нюхали пороха, не слышали надрывного рокота «юнкерсов», свиста пуль, не встречали с гранатой в руке фашистские танки.

Вчера, в казарме, бойцы окружили Гусаковского, стали наперебой расспрашивать о фронте, атаках врага, его силе. Они слушали капитана с затаенным дыханием и время от времени посматривали на серебристый кружок его медали, красную полоску на груди — нашивку за ранение.

— Говорят, враг коварен, жесток? — протиснулся вперед высокий, чуть ссутулившийся боец.
— Известно, фашисты!
— А бить их можно?
— Вполне! — твердо ответил Гусаковский.— Бьем, и крепко. На силу отвечаем силой, сноровкой, умом, отвагой. Услышал я недавно разговор двух бойцов после атаки. «Ну что, прикончил врага?» — спрашивает один. «Да нет,— отвечает другой,— швырнул я гранату, а он рассредоточился: где ноги, где голова».

Бойцы повеселели, заулыбались. Нравился им капитан. Внешне он выглядел строгим, на занятиях никому не давал поблажек. Следил, чтобы все по уставу было, беспощаден к тем, кто не прочь уйти от трудностей, спрятаться за спиной товарищей. Вне занятий капитан был душевным, внимательным, любил шутку.

На учебное поле бойцы вышли в полной боевой выкладке, с оружием, противогазами, вещмешками, лямки которых врезались в плечи. Гусаковского назначили начальником штаба только что сформированного отдельного танкового батальона. Вместе с командиром он планировал стрельбу, вождение машин, действия экипажей в наступлении, обороне, разведке. Ряд занятий Иосиф Ираклиевич проводил сам. На фронте он убедился, как много требуется для того, чтобы одержать победу над сильным врагом. Нужны исключительно стойкие, закаленные, в совершенстве владеющие оружием бойцы. Такими и следовало готовить танкистов батальона.

— Сегодня, товарищи, марш-бросок. Пять километров. Вопросы есть? Может быть, кому-то нездоровится?
Молчание. Один боец из второго ряда несмело поднял руку. Высокий, несобранный. Это Теплухин, заряжающий из экипажа, тот самый, что спрашивал вчера, можно ли бить фашистов.

— Что у вас? — подошел Иосиф Ираклиевич.
— Сердцебиение. Пульс слабого наполнения.
— Были у врача? Освободил он вас? Если нет, то бежим. Все за мной, не отставать. Представьте, что перед вами противник. Надо выйти к лесу и занять рубеж у болота. От нас требуется стремительный рывок.

Гусаковский выбежал на полевую дорогу, спустился к ручью, пересек его по дощатому мостику. Он чувствовал за собой жаркое дыхание бойцов, топот ног. Вот так за ним бежали люди, когда он поднял их в контратаку. Тогда никто не отстал. А сейчас? Он оглянулся. Строй растянулся. Где Теплухин? Далеко позади маячила его фигура.
Капитан поручил командиру 1-го взвода вести колонну, а сам обождал Теплухина. Тот уже передал соседу автомат, противогаз, вещевой мешок. Дышал тяжело.

— Совсем дошел,— упрекнул его капитан.— Разрумянился, как красна девица. Кто собой не владеет, тот и врага не одолеет, говорят фронтовики. Запомните это. Есть воля — есть человек. Нет воли — нет человека.
— Мне воздуха не хватает, кажется, все,— остановился молодой танкист.
— Не пасовать. Вперед, и только вперед! Выше голову. Глубокий вдох, медленный выдох, снова вдох...
Гусаковский бежал рядом, подбадривал.

— Да у вас все нормально. Что вы так раскисли? Оружие возьмите. Как без него воевать?
Капитан снова занял место во главе колонны.
— Шире шаг!
Дорога неровная, то подъем, то канавы. Местами земля припорошена снегом. Навстречу ветер.
— Комсомольцы, показать пример!

Через полчаса — новый приказ: занять оборону, отрыть окопы, приготовиться к стрельбе. А грунт уже схвачен морозом, но медлить нельзя. «Противник» шел в атаку, нужно отразить его. Для этого и следовало закопаться в землю. Быстрее! «Противник» на подходе. Уже видны каски его солдат. И в это время над пахотой замаячили мишени. Их нужно поразить. Загремели выстрелы. Новая команда:
— Прекратить огонь, вперед!..

Вечером в штабе батальона состоялось совещание. Решались многие вопросы. Один из них — как быстрее освоить новые танки, их вооружение, привить личному составу стойкость, мужество. И вдруг командир 1-й танковой роты Николай Семенихин высказал неудовлетворение в адрес Гусаковского:
— Не слишком ли круто завернули вы вчера на занятии? Такая нагрузка! Теплухину плохо. Лежит, мучается человек. Как бы не того... дух не испустил.

Все насторожились, повернули головы к Иосифу Ираклиевичу: возможно, и в самом деле он в чем-то закрутил, особенно с этим Теплухиным, человеком, постоянно на что-то жалующимся.

— А вы что, старший лейтенант, собираетесь готовить людей к боям иначе? — Гусаковский сузил глаза, сжал губы.— Хотите быть добреньким к подчиненным? Такая доброта ничего не даст. Чем больше мы требуем с бойца, тем больше у него прибывает. Вы разве не замечали этого? Что касается Теплухина... Я был у него. Весел, доволен, готов снова бежать.
Все облегченно вздохнули, заулыбались. Вот так Теплухин! А хныкал, ходил к врачу, просил освобождение. Слишком уж мнительный он человек.

— Бабушка ему внушила, что у него слабое здоровье, пульс еле прощупывается,— добавил Гусаковский.
Старший лейтенант не знал, куда глаза девать. Иосиф Ираклиевич кольнул его взглядом:
— Я заметил, что вы много поблажек людям позволяете. Смотрите, как бы это не обернулось дорогой ценой.
— Я присоединяюсь к этому мнению,— сказал командир батальона.— Надо вам, товарищ Семенихин, серьезнее с бойцами работать.

Для занятий оставались считанные дни. Время была тяжелое. Немецко-фашистские войска рвались к Москве. Однажды ночью танкистов подняли по тревоге и отправили на фронт. Разгрузились недалеко от Тулы, где наседали танки генерала Гудериана.
Свернули с шоссе и остановились в лесу. Всюду глубокий снег. Дорогу для танков и автомашин расчищали лопатами. Трудно пробиться. До этого все были заняты одним — быстрее добраться к месту назначения. Даже некогда было толком покормить людей. А остановились — сразу же в центре внимания оказались дымившиеся кухни. Пока кормили людей, командир батальона подполковник Чернышевич и начальник штаба Гусаковский поспешили к старшему начальнику. Батальон входил в состав 112-й танковой дивизии, прибывшей с Дальнего Востока.

Вскоре они стояли перед командиром дивизии полковником А. Л. Гетманом, высоким, плечистым, с крупным лицом.
— Добре,— пробасил тот, протягивая Чернышевичу и Гусаковскому тяжелую руку.— Ко времени.
— Торопились. Сделали все, что смогли,— ответил комбат.
Комдив сразу спросил:
— Что у вас в наличии? Чем богаты?
— Три роты средних танков и две роты КВ,— сообщил Чернышевич.

— Это — дело! — обрадовался полковник.— Не пришли с пустыми руками. А обстановка не радует. Две сильные группировки врага нависли на флангах Западного фронта, теснят, прорываются. На нашем, тульско-каширском направлении,— вторая танковая армия Гудериана. Превосходство в силах, технике, особенно в танках. Жарко! О подвиге двадцати восьми панфиловцев слышали? Крепко дерутся наши люди! Правильно сказал политрук В. Г. Клочков: «Велика Россия, а отступать некуда, позади Москва!» С деталями вас познакомит начальник штаба полковник Леонов,— указал он на человека в полушубке, примостившегося в углу землянки за столом.— А я к командарму пятидесятой тороплюсь...

Дел у Гусаковского невпроворот. Штат небольшой. Многое приходилось делать самому. Он оформлял документацию, доводил до людей распоряжения, проверял их исполнение, готовил боевые приказы.

В один из дней Иосиф Ираклиевич вместе с командиром батальона отправился на рекогносцировку. Потом, уяснив обстановку, они склонились с ним над картой, чтобы принять окончательное решение и оформить его на бумаге.

Перед атакой Гусаковский решил побывать в ротах, побеседовать с подчиненными, узнать о их настроении. В 1-й роте он выступил на комсомольском собрании, рассказал о положении под Москвой, стремлении врага путем охватывающих ударов овладеть столицей Родины. На каширском направлении противник свой главный удар наносил из района Дедилова на Венев, Коломну, пытаясь обойти Тулу.

После собрания бойцы окружили Гусаковского. Всем хотелось узнать, что может произойти в ближайшие дни. Удастся ли продиктовать врагу свои условия боя?
— Все зависит от нас, нашей стойкости, товарищи,— говорил Гусаковский.
— Мы все сделаем, костьми ляжем, а фашистов не пустим,— заверил капитана один из бойцов.

«Кто это сказал? Теплухин. Ты гляди, какой! Плечи расправил. Лицо сурово, взгляд быстрый, строгий».
— Зачем же ложиться костьми? Врага надо бить умело. Не хватает нам еще мастерства, опыта, организованности. Стойкий боец не знает слова «назад». Мы должны собрать волю в кулак, стеной стать на пути врага!
Но враг пока теснил наши войска. Атака 112-й дивизии, в состав которой входил батальон, оказалась неудачной.

...Возле танка комдива собралась группа офицеров в полушубках, валенках, с картами в руках. Они слушали внимательно, делали пометки.
— Нам вместе с кавалеристами корпуса Белова приказано выдвинуться в район Каширы, остановить и отбросить врага. Доведите задачу до каждого командира и каждого бойца. Разъясните, насколько это важно...— Голос полковника Гетмана охрипший, простуженный, глаза воспалены.

Гусаковского кто-то тронул за плечо. Обернулся — начальник штаба дивизии полковник М.Т. Леонов.
— Зайдите в землянку,— пригласил он.

Полковник развернул карту, коснулся острием карандаша красной стрелы, протянувшейся в глубину обороны противника.
— Это направление наступления вашего батальона. Вы на обнаженном фланге. Подумайте, как прикрыться.
Лицо Леонова продолговатое, с кустистыми черными бровями, острым подбородком.

— В силу этой контратаки мы должны вложить все, что у нас есть, но остановить врага. Дальше отходить некуда.
Бой завязался тяжелый, длительный, на широком фронте. Гитлеровцы пытались найти слабые места в боевых порядках советских войск и прорваться, но везде получали отпор. Они не сумели продвинуться вперед. Мало того, враг вынужден был отойти в район Мордвеса, начать перегруппировку сил.

Танковый батальон в этом бою понес большие потери в людях, технике. Тяжелое ранение получил командир батальона подполковник Чернышевич.

На должность комбата назначили Гусаковского. Вскоре ему присвоили звание майора. Танков поубавилось, стало меньше людей, а задачи возросли. Враг не хотел мириться с поражением, бросал новые силы. Он по-прежнему пытался прорваться в северном направлении, сконцентрировав войска против Тулы...

Батальон занял оборону по опушке заснеженного леса. Танкисты окапывались рядом со стрелками. Иосиф Ираклиевич только что вернулся от командира дивизии А. Л. Гетмана. Приказ был строг: встать на пути врага, назад — ни шагу! А как выстоять? Район обороны широкий, не для батальона. Фланги едва прикрыты. А сил мало: стрелковый батальон, с которым они взаимодействовали, да еще противотанковый дивизион, обещанный комдивом. Дивизиона пока еще не было. А противник может вот-вот появиться.

Иосиф Ираклиевич зашел в блиндаж. Вместе с комиссаром и начальником штаба обсудил создавшуюся ситуацию.
— Расставим танки в нитку и окопаем,— предложил начальник штаба.
Гусаковский глянул на него с иронией: молод он, недавний командир роты. Видимо, потому и мыслит узковато.
— В общем, как и раньше, по шаблону.
— Коммунисты, комсомольцы, все наши бойцы готовы выполнить любой приказ,— добавил политработник.— Умрем, но не отойдем.
— Все это так, товарищи. Но задача еще и в том, как выполнить приказ.

Гусаковский подошел к карте, развернутой на столе, задумался.
— Может быть, все же на танкоопасных направлениях сомкнуться потеснее? Как вы думаете, товарищи?
— А остальную часть оставим без прикрытия? — придерживался начальник штаба своего мнения.
— Да поймите же, не можем мы охватить все и вся,— строго взглянул на него Гусаковский,— Надо найти другой способ, чтобы остановить врага. Давайте еще разок подумаем, прикинем...

Через полчаса он в полушубке, валенках шагал от танка к танку, присматривался к местности, рассчитывал, откуда ждать противника, как может развернуться бой. Думай, решай, командир. Тебе доверены люди, ты ведешь их в бой, и выполнить приказ — твой долг.

Гусаковский то и дело останавливался, беседовал с экипажами, морщил лоб, размышлял, как же организовать бой.
Начальник штаба был против того, чтобы большую часть района обороны оставить без прикрытия. Он не взвешивал своих возможностей. При недостатке сил самое лучшее — создать очаговую оборону.

Иосиф Ираклиевич чертил на снегу схему, прикидывал, как целесообразнее построить боевой порядок батальона. Танки выгоднее расположить компактно, засадами, на самых опасных участках. Обязательно создать сильный резерв, который смог бы оперативно выдвинуться в любом направлении и перехватить противника. Возглавить этот резерв должен инициативный и решительный командир. Кого послать? Видимо, лучшей кандидатуры, чем Владимир Коновалов, не подобрать. Энергичный, волевой командир.

Разведка доложила, что из глубины вот-вот должны подойти крупные силы противника, но их пока не было. Танковый батальон перестроил свою оборону. Минула ночь. Ранним утром Иосиф Ираклиевич отправился на передний край в одну из рот, и в это время ударили пушки врага. Одновременно сделали заход «юнкерсы». Затем из-за густого кустарника выдвинулись танки. За ними показалась мотопехота.

Гусаковский насчитал около пятидесяти танков. Шли они медленно, осторожно, немцы были напуганы разными сюрпризами со стороны советских войск. Неуклюже переваливаясь на кочках с боку на бок, машины нащупывали пушками цели. В наступившем было затишье грянул выстрел. В гуще танков врага взметнулась в воздух земля со снегом. Это расчет противотанкового орудия из приданного стрелкового батальона не выдержал. Раздались еще выстрелы. Вступили в бой и танки с крестами. Все поле ожило, наполнилось гулом взрывов, ревом двигателей.

Майор Гусаковский поспешил на КП. Поблизости рвались снаряды. Он падал, вжимался в землю и снова бежал. Вскочил в блиндаж, перевел дыхание.

— А мы так волновались за вас,— обрадовался начальник штаба.
Командир батальона поднес к глазам бинокль. Поле боя просматривалось широко. Он видел, как вражеские танки, получив отпор в одном месте, пробовали прорваться в другом. Они уже утюжили окопы стрелкового батальона. И казалось, с минуты на минуту выйдут в тыл. Это была серьезная угроза.

Иосиф Ираклиевич приказал начальнику штаба ввести в бой танковые засады. И сразу же наши юркие и стремительные тридцатьчетверки показались перед вражескими танками. Сверкая выстрелами, маневрируя на местности, они подожгли три машины противника.

— Отлично! — воскликнул Гусаковский.— Начало положено!
А тридцатьчетверки продолжали атаковать врага. Выскакивая из-за бугров, стогов сена, они стреляли, быстро меняя свои огневые позиции.

Комбату доложили, что справа, по лощине, их обходили до десятка танков. Теперь настала очередь за резервом Коновалова. По приказу майора он повел машины на перехват врага.

Были и другие попытки обойти или прорвать оборону, но танкисты совместно со стрелками сдерживали гитлеровцев.
Позвонил комдив.
— Как там у вас? Тяжело?
— Держимся. Нужна ли помощь? Думаю, что сами справимся.

Дотемна гремел бой. Не раз откатывался враг и снова переходил в атаки. Вечером, когда наступило относительное затишье, Гусаковский устало присел в блиндаже и приказал доложить об итогах боя.

В одной из схваток на том же направлении Иосиф Ираклиевич подготовил противнику огневой мешок. Батальон не отходил ни на шаг, наоборот, теснил гитлеровцев. Гусаковский все больше убеждался, что при активности и смекалке можно громить фашистов с полной уверенностью.

1-ю роту Гусаковский послал в обход группы противника, изготовившегося к наступлению. Она должна была нанести удар во фланг и совместно с другими подразделениями, атакующими с фронта, сорвать намерения фашистов. Но рота задержалась в пути, обнаружила себя раньше времени. В итоге замысел не удался. И вот старший лейтенант Николай Семенихин стоит перед майором Гусаковский.

— Это непосильная задача для роты. Там полк, а у нас считанные танки,— оправдывался он.
Иосиф Ираклиевич взглянул на него строго, требовательно.

— У страха всегда глаза велики. Слишком дорого нам обошлась ваша нерешительность. Три подбитых танка, раненые. Погиб Теплухин. Такой боец! Теперь пишите его бабушке письмо, объясняйте, что вы прошляпили.
— Я не знаю, как все получилось.
— В том-то и беда, что не знаете. Не можете правильно оценить обстановку, разобраться, что к чему. Медлительны. Помните наш разговор в Горьком? Кто крепок духом, тот крепок и ударом.

Гусаковский тяжело переживал неудачу. 5—6 декабря советские войска под Москвой перешли в контрнаступление. Батальон Гусаковского, действуя в составе 112-й дивизии, освободил ряд полуразрушенных войною населенных пунктов.
После этого он вместе с дивизией был включен в состав подвижной группы войск под командованием генерал-майора В. С. Попова, главной задачей которой было освобождение Калуги.

Танки шли в авангарде по маршруту Косая Гора, Дубна, Ханино, Большие Козлы. Углубившись в тыл врага на 85—89 километров, к рассвету 21 декабря танкисты совместно со стрелками ворвались на южную окраину Калуги. Завязались ожесточенные бои, продолжавшиеся десять дней. Брали штурмом каждый дом, отбивали бесчисленные контратаки. Лишь 30 декабря полностью очистили Калугу от врага.

Но фашисты были у стен города, беспрерывно атаковали. Гусаковский со своими подчиненными занимал позицию в районе кладбища. Отрыли окопы, оборудовали землянки, установили танки в углублениях. За ними орудия прямой наводки. Фашисты то и дело подбирались к танкистам и всякий раз откатывались с потерями.

Наступило затишье. Это было 31 декабря. Потемнело. Усилился мороз. Гусаковский отправился в подразделения, чтобы поговорить с людьми. Конец первого военного года. Тяжелым он был для советских людей. А каким будет второй? Что он принесет? Как сложатся дела на фронте в ближайшие дни?

Об этом он вел разговор в окопах. Люди рассуждали трезво. Все они учитывали, готовясь к новым боям.
— Этот год станет годом нашей победы,— весело произнес один из молодых красноармейцев.
— Будем надеяться,— согласился невысокого роста боец с усами.— Далеко мы пустили врага. Много надо сил, чтобы освободить всю территорию...

Гусаковский прислушался к словам пожилого бойца. Верно говорил. Кто думал перед войной, что так сложатся дела? Даже тогда, когда начались боевые действия, многие, в том числе и он, считали: враг будет разбит быстро. Но прошло столько времени, а конца пока не видно. Нет, немало еще времени потребуется для того, чтобы очистить родную землю от фашистской погани. Теперь научились бить гитлеровцев, бить так, что они и бегут в панике, и в плен сдаются.
Иосиф Ираклиевич шел по траншее, раздумывал. Навстречу ему комиссар батальона.

— Прислали подарки,— сообщил он.— С заводов, фабрик, из сел. Много подарков!
— Так это же здорово! Обрадуются люди!
— Вместе с подарками письма, открытки.
— Организуйте распределение.
Командный пункт батальона расположился в подвале разрушенного дома. Нашли чугунную печку, затопили. Связисты, обслуживавшие штаб батальона, соорудили что-то вроде стола, открыли консервы, нарезали хлеба, колбасы. Решили как-то встретить Новый год.

— Даже не мечтал о таком ужине! — просиял в улыбке Гусаковский, только что вернувшийся из окопов.
На ящике он увидел кипу писем. Среди них оказалось и письмо от жены. О чем же пишет она? Иосиф Ираклиевич нетерпеливо вскрыл конверт. Прежде всего она поздравляла с Новым годом, желала скорой победы. У нее все благополучно, пусть не беспокоится. Она работает на заводе, сын здоров, уже большой, помогает по дому.
Приятная, радостная весточка.

— Товарищ командир, вам тоже подарок,— начальник штаба достал из ящика сверток.— Правда, скромный, но написано: «Командиру».

Гусаковский взял кулек из плотной бумаги. Что-то в нем перекатывалось, шуршало. Надорвал край. Кругленькие, без оберток конфеты. С полкило. Больше ничего. Иосиф Ираклиевич задумался. Кто бы мог прислать? Из магазина? Или еще откуда-то? Трудно с сахаром, сладостями. А вот прислали же.

Он повернул кулек. К нему приколота бумажка, сложенная треугольником. На ней написано:
«Дядя командир! Посылаем вам конфеты. Их нам дают к чаю в школе. Мы их не едим, а откладываем для армии. Посылаем их вам. Бейте немцев!»

Гусаковскому стало почему-то жарко. Он расстегнул полушубок, сел на ящик. Еще раз прочитал записку. Кто они, эти дети, что собирали конфеты и писали письмо? Может быть, первоклассники. Мальчики и девочки. Видимо, все они вместе со взрослыми слушают сводки по радио и понимают, что означают такие сообщения: «Наши войска оставили такой-то населенный пункт». Омрачаются их лица, когда становится известно, что отец их сверстника погиб на фронте. «Бейте фашистов!» — вот к чему они призывают.

Начальник штаба подошел к Гусаковскому, спросил:
— Что-то вы пригорюнились, товарищ командир?
Иосиф Ираклиевич молча протянул ему тетрадный листок с крупными, неровно написанными буквами, и тот сразу все понял.
В это время в подвал вбежал связной.
— Наступают! — доложил он запальчиво.

Гусаковский схватил шапку-ушанку, выбежал из подвала. Поле перед кладбищем было освещено ракетами. В темноте ночного неба сверкали трассы пуль и снарядов. А ведь было совсем тихо. Всего четверть часа назад, шагая по траншее, Гусаковский удивился этому. Видимо, противник затаился перед атакой. Теперь же обрушился с такой яростью. Как обычно, впереди танки. Они справа и слева, не сразу и заметишь. Что же задумал враг? Выслушав доклады командиров рот, комбат оценил обстановку. Нетрудно было заметить, что фашисты старались обойти их справа. До десяти танков направлялись в разрыв между кладбищем и крайними домами города. Наверное, днем разведали и теперь решили вклиниться в оборону, окружить батальон.
Майор Гусаковский выдвинул на опасный участок вторую роту, связался с комдивом, попросил помочь артиллерией.
Три часа шел бой. Гусаковский вернулся в подвал, когда новый год уже вступил в свои права. Присел поближе к столу.

— Неймется фашистам,— нахмурился он.— Раньше редко воевали ночью. Видно, хотели застать нас врасплох.
— Ничего у них не выйдет! — сказал связист Семен Воликов.
— В том-то и дело. Не видать им Москвы, как своих ушей. Пусть теперь думают, как побыстрее смотаться обратно. Товарищи! — Гусаковский посмотрел на своих помощников.— Что притихли? Давайте поднимем по чарке за Новый год! За наши новые победы! За полный разгром врага...

На следующий день комбата вызвал полковник Гетман: получен приказ — снова в наступление.

<< Назад   Содержание     Вперед >>