Домой       Мемуары  Скаринкин Иван Ефимович

Крепче стали

 
  

... На острие главного удара

Гусаковский поежился от холода, проникшего через неплотно прикрытую, перекосившуюся дверь избы. Январь, начало сорок пятого. В сентябре 1-я танковая армия сменила место дислокации. Теперь она оказалась намного севернее, в составе 1-го Белорусского фронта, которым командовал Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Войска фронта готовились к наступлению в общем направлении на Познань. Удар планировалось нанести с магнушевского плацдарма на Висле. Перед армией М. Е. Катукова поставлена задача — в стремительном рывке пересечь реку Пилица, выйти в район Ловича и, отрезав варшавскую группировку противника, не допустить подхода с запада фашистских резервов. 11-й танковый корпус — в первом эшелоне армии, а 44-я бригада И. И. Гусаковского — впереди корпуса, на острие танкового клина. Бригаде предстояло форсировать Пилицу. Река беспокойная, широкая, с сильным течением.

В штабе шла напряженная работа. Изучалась обстановка, намечались маршруты. Решалось, какой боевой порядок наиболее целесообразен, кого поставить в первый эшелон, кого во второй. Особо обдумывали состав передового отряда.

Гусаковский походил по комнате, по привычке поглаживая ладонью подбородок, остановился возле стола, за которым, шурша картой, работал подполковник А. И. Воробьев. Через плечо начальника штаба были видны красные стрелы, обращенные острием в сторону запада. Одна из них, потоньше, пересекала голубую извивающуюся нить.

— Это наша, бригадная,— раздумчиво произнес комбриг.— Значит, войти в прорыв на рубеже Леленувек, Ляпа, наступать в направлении Марьямполь, Кестжин, оседлать шоссе Бялобжеги — Едлянск, выйти к Пилице, форсировать ее и, захватив на левом берегу плацдарм, удерживать его до подхода главных сил корпуса.

— Слово в слово, как в приказе Бабаджаняна, и с его интонацией,— поднял голову Воробьев.
— Это уже здесь,— Иосиф Ираклиевич показал на сердце.— Сегодня ночь не спал. Все думал.
— А как он, наш новый комкор?
— Бабаджанян? Активен, требователен. Помогает советами. Быстро схватывает обстановку. Рассчитывает все наперед. Это особенно важно для командира.
— Генералу Гетману теперь в должности заместителя Катукова будет, видимо, повольготнее.
— Нет, такой не прикроется спиной начальника.

В избу буквально ворвался Помазнев, невысокий, быстрый, и сразу наполнил собой и без того тесное помещение.
— А у вас не теплее здесь, чем за дверью.— Он пытался согреть руки над остывшей чугунной печкой.— В лесу стоим, а без дров. Что за безобразие? Где дежурный?
— Причина в другом.— Воробьев с улыбкой кивнул на Гусаковского.— Отправил всех: мешают.

Иосиф Ираклиевич проследил взглядом за начальником политотдела, который уже склонился над картой рядом с Воробьевым, поинтересовался:
— Как там у нас? Занятия идут?
— Кое-кого пришлось взгреть. — Гвардии подполковник В. Т. Помазнев выпрямился.— Говорят, потом, в бою, наверстаем. В общем, всыпал им как следует. А в целом все идет по плану. Готовятся люди к форсированию реки. Вечером наметили обмен опытом организовать. Соберутся танкисты, автоматчики, саперы, артиллеристы. Расскажут, как переправлялись через Днестр, Сан, Вислу.

— Это — ценно,— одобрил Гусаковский.— Этому надо посвятить и партийные, комсомольские собрания. Я выступлю с докладом на одном из собраний. На другом побываете вы, Василий Трофимович.
— Дойдем до каждого, охватим всех,— заверил Помазнев комбрига.
— Добро. Утверждается.

Снова распахнулась дверь. В облаке пара выросла крепкая фигура офицера. Он красивым движением поднял руку, отрапортовал:
— Гвардии майор Карабанов, после излечения... Гусаковский протянул ему руку.
— Очень кстати, Алексей Алексеевич! А я уже подумывал, кого вместо вас в передовой отряд послать.

Помазнев, более эмоциональный, порывистый, не удержался и обнял Карабанова.
— Алеша! Дружище! Давно не слышали твоего голоса. Теперь снова в атаку вместе.
Комбриг предложил Карабанову стул, осведомился о самочувствии и, коротко охарактеризовав обстановку, сказал:
— Боридько раньше вас вернулся из госпиталя. Вы снова возглавите свой батальон. Иванов ушел из армии совсем: отняли ногу. Жаль, что так получилось. Очень способный командир. Словом, желаю успеха, товарищ Карабанов.

Комбриг встал, подчеркивая, что всем сейчас некогда, в том числе и ему, Карабанову. Надо приступать к работе. С ним ушел и подполковник Помазнев.
— Пойдем, побудем в экипажах, с людьми потолкуем.

Гусаковскому принесли котелок с его любимым гороховым пюре. Принес повар, в белом колпачке, с фартуком поверх шинели, И. П. Семенников.
— Товарищ командир, пожалуйста.— Танкисты, как и положено, обращались к Гусаковскому по званию, а он просто — «товарищ командир», словно подчеркивая этим свою близость к нему. Дескать, начальство кормлю. Стараюсь. Это же понимать надо!

Повар кашлянул, провел рукой по рыжим подкрученным усам, напоминая этим о себе комбригу.
— Да, да, садитесь, Иван Петрович. Что у вас?

Семенников любил воспользоваться минутой и поговорить с начальством о том о сем, а потом, вернувшись к солдатам, он многозначительно будет рассказывать им, что узнал от самого Гусаковского.
— Товарищ командир, меня интересует такой вопрос. Вот мы бьем фашистов, освобождаем Польшу. А что здесь будет, когда война затихнет? Неужели снова управлять народом какой-то Пилсудский будет?

— Это, Иван Петрович, дело самого польского народа. Пусть решает, какой путь избрать. Между прочим, уже создан и работает Польский Комитет Национального Освобождения. В него вошли лучшие, достойные люди польского народа, в том числе писательница Ванда Василевская. Они создают на освобожденной территории органы власти, осуществляют земельную реформу. Польские воины сражаются рядом с нами, плечом к плечу. Они бьют общего врага, хотят видеть свою родину свободной, счастливой.

— Кое-что я понял, товарищ командир. А то вот меня спрашивают за обедом: «Ты бы, Петрович, узнал, как будет». Теперь скажу.
— Спасибо, Иван Петрович, за обед. Мне надо спешить...

Вскоре Гусаковский был в штабе армии, где шел проигрыш операции. А позднее генерал-полковник Катуков повез всех на плацдарм, на рекогносцировку, чтобы посмотреть местность, решить, где наступать, откуда входить в прорыв. Уже при следовании туда обратили внимание, что подходы к реке заболочены. Саперы проложили здесь настил, за которым начинался километровый мост. Всего почти четыре километра. Не так быстро проведешь по нему танки, потребуется не одна ночь. А увеличишь скорость — мост развалится.

Бабаджанян был рядом с Гусаковским. Уточнял кое-что в действиях бригады, учил, подсказывал. Прежде они оба были командирами бригад, называли друг друга по имени. Теперь Бабаджанян: «Товарищ Гусаковский», «Товарищ гвардии полковник». Тон официальный. Так и должно быть. Иосиф Ираклиевич даже обрадовался, что их отношения сразу определились.

— Что вы, товарищ Гусаковский, думаете по поводу моста? — спросил комкор.
Иосиф Ираклиевич ответил:
— Думаю, что сделан на совесть. Пустим сразу несколько танков, установим интервалы по величине пролета. Однако будем соблюдать график движения, посты установим. А не то попадут две машины на один прогон и — прямым ходом на дно.
На западном берегу побывали в окопах стрелков 8-й гвардейской армии, которой командовал герой битвы за Сталинград генерал В. И. Чуйков. Части этой армии уже подготовились к наступлению и должны были обеспечить прорыв для танкистов. Почти на каждом метре орудие или миномет. И всюду люди, траншеи, окопы.

Гусаковский уточнил у командира дивизии, как они будут взаимодействовать.
— Ваш передовой отряд пойдет сразу за моим третьим эшелоном вот отсюда,— показал на карте командир стрелковой дивизии.— Маршруты в минных полях здесь, опорные пункты противника располагаются так...
— Лучше бы на местности,— попросил Гусаковский. Комдив повел офицеров на свой НП. По дороге Иосиф
Ираклиевич видел танки, пушки, машины с боеприпасами. Все на месте, прикрыто. Здорово сделано!

Наступила последняя ночь. Иосифу Ираклиевичу хотелось в это время встретиться с теми, которые пойдут первыми, посмотреть им в глаза, почувствовать биение их сердец. Он шел с Помазневым туда, где выстроились в колонне танки батальона Карабанова. Люди стояли поротно, негромко переговаривались. Комбриг выслушал доклад Карабанова. Чувствовалось — возбужден.

— Волнуетесь? — спросил его Гусаковский.
— Нет, что-то прохладно. Лихорадит малость.
— Ну, это знакомо, пройдет, когда начнете. Как у вас расставлены партийные, комсомольские активисты, агитаторы?
— Все продумали.— Карабанов вдруг остановился.— Слышите?
— Члену партии Константинову поручается измерить глубину реки Пилица,— донесся до них голос. Гусаковский знал, кто это говорил — секретарь партийной организации роты.— Подготовьтесь как следует, все-таки январь. Командиру отделения коммунисту Никитину поручается первым форсировать реку. Никитин, вам известно, что на том берегу Пилицы сильные укрепления?
— Известно. Сделаю все. Доверие партии оправдаю.
— Комсомольцу Василию Погромскому,— слышался; голос с другой стороны,— поручается водрузить на том берегу Пилицы красный флаг.

Комбрига окружили танкисты, стали спрашивать, как будут развиваться события, даст ли им пехота готовый прорыв.
— Поживем — увидим. Чего загадывать? — весело отвечал полковник. Он увидел гвардии лейтенанта Кравченко, пожал ему руку.— Такому герою никакая река не страшна. Днестр первым прошел.
— Я и здесь первый пройду, товарищ гвардии полковник.

В это время бойцам принесли в термосах ужин, и они стали собираться группами. Застучали котелки, ложки.
— Можно вас? — обратился к комбригу Карабанов.— Дело одно есть.

Он завел его в землянку. На ящике стояла вскрытая банка с тушенкой, рядом с ней пристроились кружки, фляга.
— Может, перед боем по маленькой, товарищ гвардии полковник, а? Кто знает, как оно сложится.

Гусаковский дружески улыбнулся.
— Нет, увольте. Как-нибудь потом, а перед боем... Лучше сейчас иметь ясную голову. И вам не советую.
— Понятно. Помню, вы как-то меня отчитывали за горячность, поспешность, необдуманность...

Гусаковский вышел из землянки. Навстречу ему — Помазнев:
— Хожу и думаю. Сдается мне: маху я дал.
— В чем именно?
— Разрешите мне, товарищ гвардии полковник, вместе с Карабановым в передовой отряд?
— А кто вы по должности? Начальник политотдела? Ваше место там, где руководство, основные силы бригады. Вопросы есть? Нет? Значит, все выяснили.

Утром 14 января 1945 года вздрогнула земля. Все загудело, затрещало, как при землетрясении. Огненными стрелами метнулись снаряды «катюш». Оранжевые хвосты пламени заметались по пепельно-серому небу. На всю мощь заработала фронтовая артиллерия. Пехота перешла в наступление. В прорыв должны пойти танкисты Катукова. Но в первый день стрелкам не удалось справиться со своей задачей и обеспечить полный прорыв. Гусаковский начал движение с опозданием на шесть часов. Карабанов быстро снялся с места. Иосиф Ираклиевич, следуя со своим КП на некотором удалении от него, с интересом смотрел по сторонам: справа и слева трупы фашистских солдат, разбитые пушки и шестиствольные минометы, развороченные дзоты. Здорово поработала артиллерия 8-й гвардейской армии. Орудий здесь порядком — до двухсот двадцати на один километр фронта. Это — мощь! А теперь в прорыв вошла танковая армия, полнокровная, насчитывающая сотни боевых машин, самоходок, прошедшая сквозь огонь многих сражений. После пополнения она еще не потеряла ни одного солдата, ни одного танка.

Гусаковский внимательно следил за обстановкой, сопоставлял данные, полученные из штаба корпуса, со сведениями от собственной разведки, которая действовала впереди Карабанова. Возглавлял ее гвардии капитан П. А. Днепров, смелый, опытный разведчик. Гусаковский лично его проинструктировал, приказал смотреть в оба, вести разведку на широком фронте, своевременно сообщать командиру передового отряда и штабу бригады о всех переменах. Бой в глубине обороны противника скоротечен, характерен резкими переменами. Здесь надо быть настороже.

Включившись в радиосеть бригады, полковник услышал доклад Днепрова Карабанову. «Настиг колонну гитлеровцев. Враг спешит к мосту через Пилицу».

Иосиф Ираклиевич глубоко вникал в свежие данные, приходил к выводу, что отступавший противник двигался параллельно с колоннами советских танков, боясь задержаться. Фашисты спешили к Пилице, видимо, к новому рубежу, где можно было занять готовые окопы и траншеи и попытаться сдержать натиск нашей армии. Жаль, что этот запоздалый прорыв обороны спутал карты танкистов. Теперь они не успеют засветло к реке. Комбриг торопил Карабанова, требовал чаще докладывать об обстановке.

— «Дон-сто», куда вышел? — спросил Бабаджанян Гусаковского.
— Карабанов вырвался вперед. Куда — точно доложить пока не могу. Установлено, что двадцать пятая танковая дивизия противника отступает параллельно нам на пилицкий рубеж.
— Не медлите!

Это понимал и сам Гусаковский. Нужно упредить врага, выйти к реке первыми. В то же время конвоирование со стороны противника (он справа и слева) опасно. Не исключено, что враг нанесет удар во фланг, попытается отрезать их. Впрочем, он и сам боится попасть в окружение. В этой обстановке не сразу можно разобраться, кто кого конвоировал. Если враг попытается остановить их передовой отряд, у Гусаковского на подходе основные силы бригады, да и вся армия рядом. Параллельными маршрутами двигались другие соединения. Так что — вперед!

Позывной Карабанова — «Алеша». Гусаковский напомнил ему, чтобы не зарывался, поддерживал связь, чаще докладывал.
— «Алеша», связи нет. Почему молчите?

Комбрига беспокоил Карабанов. Своенравный, смелый до безрассудства. Всегда приходилось сдерживать его, требовать быть осмотрительнее, беречь людей, танки. Как-то у того вырвалось: «Любой ценой, но разбить врага!» Гусаковский сразу же осек его. «Нет, это не наш лозунг. Наименьшими потерями, более искусным способом». А сейчас Карабанов ушел вперед, сам себе хозяин. Что с ним? Не наткнулся ли на танки противника? Комбриг старался побыстрее установить связь. Наконец поступил доклад. Батальон шел своим маршрутом, по пути уничтожал мелкие очаги в обороне противника.

Снова голос Бабаджаняна. Комкор приказал повернуть танки в западном направлении и выйти к Пилице в районе населенного пункта Строжец. Гусаковский посмотрел на карту — еще четче обозначалась дуга в обход варшавской группировки. Маневр Карабанов выполнил удачно. Он обошел опорный пункт гитлеровцев и доложил, что прорвался к реке. Комбриг поспешил проинформировать об этом Бабаджаняна, а тот Катукова: «Гусаковский вышел к полоске». Это было в 22 часа 15 января. «Теперь побыстрее к реке самому»,— подумал Гусаковский.

Первой к водной преграде вышла разведка передового отряда, возглавляемая гвардии капитаном Петром Днепровым. Впереди между деревьями показалась белевшая в темноте излучина замерзшей Пилицы. Справа раздавались автоматные очереди. К небу поднимались ракеты. Слева тоже стрельба, но более редкая. Здесь пока тихо. Выждав немного, капитан приказал подчиненным укрыть машины, а затем с десантниками осторожно спустился на лед. Измерили толщину: всего 10—15 сантиметров. Пехота пройдет. Можно перекатить легкие орудия. Для танков же надо искать брод. Место глубокое. Не менее важно было узнать, какие силы сосредоточили гитлеровцы на противоположном берегу, попытаться хоть немного проникнуть в замысел противника. Решили взять «языка».

Прикрываясь плотной темнотой, реку старались преодолеть быстро, бесшумно. Выбравшись на берег, затаились. Недалеко слышались голоса. Впереди — проволочное заграждение. С разведчиками был весь инструмент. Они работали осторожно, стараясь не выдать себя преждевременно. Один за другим подползли к тому месту, откуда слышались голоса. За бугорком — окоп. Над бруствером торчало дуло пулемета. Но доносившемуся разговору — в окопе не больше двух человек. Разведчики не медлили. Поднявшись, они быстро смяли солдат, не дали им даже пикнуть. Оба «языка» были скручены в мгновение ока. Вид у них жалкий: оба были замотаны в женские шали, дрожали от страха.

Гитлеровцы были крепко напуганы. Они сообщили многое о своих частях на противоположном берегу, системе обороны.
В лесу разведчиков ждал командир батальона автоматчиков гвардии старший лейтенант В.С. Юдин, прибывший сюда в танке с Карабановым. Все автоматчики находились на броне машин, спешивших к реке.

Карабанов тоже стоял на берегу. Выслушав доклад капитана Днепрова, он распорядился:
— Давай, Юдин, всю братву свою туда, через лед. И как можно скорее!
— Нет, так нельзя — всем сразу. Сделаем это без шума, втихую. Гвардии лейтенант Меньшиков!

Подбежал небольшого роста офицер в полушубке.
— Силами своего взвода постарайтесь занять первые окопы, уничтожить пулеметы, что установлены на берегу.
Автоматчики тронулись по льду, где перебежками, где ползком. Лед под ними трещал, казалось, вот-вот проломится, но держался. Вскоре автоматчики вскочили в окопы, схватились с гитлеровцами врукопашную.
— Первая рота — вперед! — дал знак гвардии старший лейтенант Юдин.

Танкисты поддержали огнем автоматчиков. Из орудий, пулеметов они ударили по окопам. Вступила в бой и артиллерия.
С 1-й ротой шел заместитель командира батальона автоматчиков капитан Г. И. Воробьев. Когда солдаты вступили на лед, фашисты открыли пулеметный огонь. Автоматчики вынуждены были залечь. В этот момент впереди цепи появился политработник.
— За мной! — выкрикнул он, вставая.

Рота рванулась вперед и через минуту уже вела огонь в траншеях врага. Впереди дрались коммунисты, самые смелые и настойчивые.

Член партии В. Константинов в числе первых вышел к реке. Вместе с разведчиками он измерял глубину реки, брал «языка» на том берегу.

Командир отделения коммунист С. Никитин с солдатами вырвался к деревне Томчице.

Комсомольцу Василию Погромскому поручили водрузить на противоположном берегу Пилицы красный флаг. Василию не повезло. На льду он был тяжело ранен и выронил флаг. Это увидел рядом бежавший солдат. Он подхватил флаг и понес дальше. Но и его при выходе на берег ранили. Стяг взяли товарищи и с ним устремились вперед.

Гусаковский прибыл к реке вслед за передовым отрядом. Гвардии старший лейтенант Юдин со своим батальоном к этому времени уже дрался на западном берегу, расширяя плацдарм. Выслушав доклад Карабанова, комбриг порадовался, что не промедлили, сразу же форсировали реку.
— Молодцы! Тактически грамотно! Брод нашли?
— Пока нет. Ищем. Мне думается, лучше в районе Томчице. Там берега не такие болотистые.
— Что же тянете? Не узнаю вас, товарищ Карабанов,— голос комбрига посуровел.— Немедленно туда целую роту.
Гусаковский поспешил к бронетранспортеру. Уже светало, сыпал мелкий снежок. Еще издали полковник увидел на льду фигурки саперов: они долбили лунки и закладывали в них взрывчатку. Старший из них выкрикнул, чтобы все отошли. Грянул взрыв. Лед откололся полоской. Обозначилась майна. Не совсем чистая, заполненная льдинами, но медлить было нельзя. Протопчись здесь минуту, другую, и потеряешь многое: враг подбросит из глубины резервы, займет рубеж. Гусаковский не понимал причины медлительности Карабанова на реке.

Комбриг снова уточнил глубину. Тридцатьчетверки могут пройти. Кто первый? Гусаковский повернулся к танкистам.
— Разрешите? — попросился впереди стоявший командир взвода гвардии лейтенант Иван Кравченко.
— А, старый знакомый. Днестр, Сан! Давайте, но не спешите, на малых оборотах, без рывков.

Тяжело шел танк по реке. Большие льдины становились торчком, поднимались выше башни, закрывали смотровые приборы. Кравченко стоял в открытом люке и по ТПУ (Танко-переговорное устройство) давал команды механику-водителю. Временами казалось, что танк нырнет в колдобину и исчезнет. Вот он чуть приподнялся, башня освободилась ото льда, показались гусеницы. Машина вышла на берег, неся на себе льдины, потоки стекающей воды.
— Карабанов! Пускайте другие танки! — приказал комбриг.

Карабанов дал команду роте гвардии старшего лейтенанта А. М. Орликова. Танки пошли один за другим. Но двигались они тяжело, еле пробираясь среди льдин. Сначала один, а потом застряли сразу два. Их накрыли льдины. Экипажи еле спаслись. Гусаковский скривился, словно от зубной боли. Три машины вышли из строя! А пехота на той стороне еле сдерживала натиск врага.

Все же роте Александра Орликова удалось перебраться на западный берег. С ней был майор Карабанов. Он уже вел бой. Туда поспешили остальные экипажи батальона.

Комбриг облегченно вздохнул. Плацдарм захвачен. Карабанов развернулся, погнал врага. Но продолжать форсирование вброд было нельзя: слишком глубок. Теперь, когда лед перетерт гусеницами танков, раздроблен взрывами мин и снарядов, можно строить понтонный мост. Саперы во главе со старшиной Сергеевым получили такую команду и приступили к работе. Они подвозили блоки понтонов, спускали их с берега, нередко сами бултыхались в воду. Они вымокли и обмерзли. Но мост рос на глазах.

Вскоре первый танк из батальона гвардии майора Боридько выбрался на него, продавил понтоны. Все с беспокойством следили за тем, как механик-водитель ведет машину по узкой обледенелой полоске. Танк прошел.

«Теперь очередь за батальоном гвардии майора Пинского»,— подумал комбриг. Когда-то этим батальоном командовал Орехов. На него во всем можно было положиться. А вот Пинский еще новичок у них. Вдруг собьется с пути, увязнет в бою за какой-либо опорный пункт. Гусаковский спросил у начальника штаба, где сейчас батальон.
— Должен подойти.

Но прошло десять минут, тридцать, а танков не было. Комбриг волновался. Нет, Пинский точно вывел батальон к переправе. Танк к танку, все целы-целехоньки. Майор Пинский поспешил к командиру с докладом.
— Благодарю вас,— обрадовался Гусаковский.— Теперь я уверен: батальон справится со своей задачей. Идите своим маршрутом. Впереди у вас — трудный бой.

По мосту двигались последние танки, когда Карабанов неожиданно доложил, что справа, у реки, появились машины противника. Впереди «тигры» и «пантеры». Их больше двадцати. Гусаковский сразу понял замысел противника — атаковать во фланг, смять, опрокинуть переправившиеся роты и восстановить положение.

Иосиф Ираклиевич передал начальнику штаба, чтобы руководил переправой, а сам на бронетранспортере поспешил на другой берег. Выскочив на высоту, правее населенного пункта, полковник увидел противника. Его танки, развернувшись в линию, медленно двигались в обход деревни. Экипажи Карабанова отстреливались, но пока безуспешно. Танки батальона были разбросаны по полю. Два остановились возле кустарника в лощине, один застрял на мостике через ручей, остальные сгрудились ближе к реке. Сзади их скучились танки майора Боридько. Пинский тоже еще не развернулся. Большая часть его машин была в колонне. Передние остановились, а задние напирали на них. Полнейший ералаш. Вся техника словно превратилась в мишень для авиации и артиллерии противника.

Гусаковский вызвал по радио Карабанова. Не сразу удалось ему это. А когда тот ответил, полковник приказал комбату те танки, что находились у реки, подвинуть вперед и занять рубеж. Батальону Боридько комбриг поставил задачу выйти левее и занять рубеж по скатам высоты. Майора Пинского он поторопил отойти от реки. Ему задача — совершить обход Томчице и атаковать противника во фланг, прижать его к реке. Нашлось дело и автоматчикам. Их Гусаковский поставил на танконедоступном месте. За фашистскими «тиграми» следовала пехота. Ей нужно было преградить дорогу.

Враг надеялся на внезапность, неразбериху при форсировании, а встретил мощный, четко организованный удар. Произошла жестокая схватка. Противник оказался в ловушке, заметался по поляне. Но куда он ни бросался, везде натыкался на наши подразделения. Часть его танков сумела все же отойти. Большинство же было уничтожено.

Гусаковский, возбужденный и мокрый от пота, оставив с танками своего зама Стысина, вернулся к мосту, чтобы узнать, как завершалась переправа. В это время сюда прибыли Катуков, Попель и Бабаджанян. Иосиф Ираклиевич коротко ознакомил их с обстановкой.
— Доложите детальнее,— потребовал командарм.

И Гусаковский предельно лаконично изложил подробности форсирования и боя.
— Однако же немногословен ты, Иосиф Ираклиевич,— заметил Катуков. — Другой на твоем месте так расписал бы, что хоть сразу Героя давай.

Командарм повернулся к реке, лед на которой был изрезан полыньями, измазан горюче-смазочными материалами. Над водой поднимался редкий пар. Ветер отнес его в сторону, и сразу же открылся вид на то место, где из воды торчала пушка танка. Рядом еще две машины.
— Танки утопили! — с болью вымолвил Катуков.— Как же это?
— Не повезло, товарищ командующий. Это — моя вина. Поторопил. Взорвали лед, пустили танки вброд. Первые прошли, а остальные углубили дно и застряли. Экипажи остались живы.

Вид у Гусаковского был виноватый. Он переступил с ноги на ногу, не зная, о чем еще доложить. Наконец собрался с духом, добавил:
— Вытащим. Я уже толковал с людьми. Сбережем все три машины, товарищ командующий!
— Какой плацдарм захватили, Иосиф Ираклиевич?— поинтересовался Катуков смягчившись.

Гусаковский развернул карту: уже порядочный кусок на противоположном берегу Пилицы был обведен красным карандашом.
— Здесь три ряда траншей и проволока, здесь рвы шириной до семи метров, глубиной до пяти. За ними еще две линии траншей.
Гусаковский, стройный, подтянутый, круто повернулся к реке:
— Видите колпаки? Это дзоты. Пулеметные площадки через каждые сто метров. Рубеж был занят частично. Пленные показали, что фашистское командование рассчитывало остановить нас на Пилице. Укреплялись здесь больше пяти месяцев, но осесть не успели.

— Значит, торопились мы не напрасно.— Катуков сделал широкий жест рукой.— А как люди сражались?
— Нормально, товарищ командующий. Танкисты в бригаде — чудо-богатыри. С такими в огонь и воду... Нигде не подведут!
— Не умеет он рассказывать, Михаил Ефимович,— вмешался генерал Попель.— Воевать мастер, а рассказывать...
— Товарищ командующий,— Гусаковский поднес руку к танкошлему,— наша бригада полностью на том берегу. Разрешите отбыть.

— Можете, как только полковник Бабаджанян уточнит вам задачу. Курс на Лович, Кутно. И поспешите. Вы снова на острие танкового клина.

 

В пасти «дракона»

Полковник А. X. Бабаджанян прибыл на КП танковой армии. Его вызвал М. Е. Катуков. Они оба склонились над картой.
— До Одера сто пятьдесят километров,— озабоченно постучал пальцами по столу генерал-полковник.
— По прямой,— добавил Амазасп Хачатурович.
— Через четверо суток мы должны быть на Одере.
— Легко сказать — на Одере.

Обоих беспокоил Мезеритцкий район, что преграждал дорогу к Одеру. Еще до войны Германия построила два укрепленных района: один на западе — линию Зигфрида, другой на востоке — Мезеритцкий. Оборонительные валы в годы войны полуразрушились. Но сразу же после Сталинградской битвы гитлеровцы приступили к совершенствованию систем обороны. Мезеритцкий укрепрайон, главный на пути к Берлину, был переоборудован. Под землей создан целый город из железобетона и стали, с железными дорогами, заводами и электростанциями. Он мог вместить многотысячную армию.

Танкистам Катукова поставлена задача прорвать этот оборонительный рубеж. Правда, фашистское командование, по последним данным, еще не успело сосредоточить здесь крупные силы. Сюда срочно перебрасывался горнострелковый корпус.
— Видите, товарищ Бабаджанян, как надо спешить. Ваш корпус снова впереди. Кто пойдет в передовом отряде?
— Сорок пятая бригада.

Катуков недоуменно взглянул на Бабаджаняна:
— А не рискуете, комкор?
— Жалуется командир сорок пятой, что его всегда на второстепенные участки направляем, а Гусаковского — на главные. Пусть попробует, если не возражаете.
— В настоящее время не до экспериментов,— развел руками генерал.— Но коль уж решили...
— Видите, в чем дело-то здесь. С севера, со стороны Бирнбаума, над нами нависает противник. Он может атаковать корпус во фланг. Важно обезопасить этот фланг. Такую задачу и ставлю Гусаковскому.

44-я бригада совершила маневр на север, обезопасила фланг армии и вернулась. Гусаковский был удивлен тем, что сорок пятая все еще топталась на месте, не форсировала реку Обра, за которой располагался укрепрайон и по которой проходила польско-германская граница, установленная после первой мировой войны.

Полковник Бабаджанян тут же изменил планы. Вперед, на укрепрайон, он направил бригаду Гусаковского. Допущена ошибка, и ее следовало немедленно исправить. Действительно, не время для экспериментов.

...Полковник Гусаковский вылез из бронетранспортера. Мокрый густой снег слепил глаза. Прикрыв лицо рукой, Иосиф Ираклиевич повернул голову к начальнику политотдела бригады подполковнику Помазневу:
— Конец января, а такая слякоть.
— Здесь климат помягче, чем у нас,— отозвался Василий Трофимович.— Мы уже у самой границы Германии. Думал ли Гитлер, что так скоро придем сюда?

Комбриг нащупал ручку двери дома, где разместился штаб, потянул ее на себя. Оба они ввалились в теплое просторное помещение, в центре которого пылала чугунная печка. Гусаковский расстегнул меховую куртку, снял шапку-ушанку, обнажив высокие залысины, беглым взглядом окинул примостившихся у столов и ящиков подчиненных, подошел к начальнику штаба.
— Ну что? — вопросительно посмотрел он на подполковника Воробьева, вставшего и одернувшего гимнастерку. Он был тщательно выбрит, туго затянут новым ремнем. Человек ночь не спал, вместе с бригадой совершал этот стремительный марш, но быстро привел себя в порядок.

— Новая задача...
— Знаю. В пасть к «дракону». Где это видано, чтобы танками взламывать долговременную оборону. Укрепленный район!
— Да еще и уточненной карты района нет,
— Что предприняли?
— Вызвал командиров батальонов.
— Разведчика немедленно ко мне. Инженера тоже.

Иосиф Ираклиевич сел, развернул карту. Она во многом уже устарела. Мезеритцкий укрепленный район, или, как его называли, Одерский четырехугольник. Было еще одно название — Восточный вал. Сколько уже этих валов возводили гитлеровцы на пути наступления советских войск! На Днепре они тоже создавали Восточный вал, который на весь мир объявили неприступным. Но не удержался он перед мощью Красной Армии, как и другие оборонительные линии.

Этот укрепрайон необычен. Доты, дзоты, бетонные надолбы, каналы, затапливаемые водой.

Начальник политотдела в это время в другой стороне комнаты выслушивал гвардии майора Аронсона и гвардии старшего лейтенанта Бутурлова о работе, которую они провели в подразделениях при штурме Бирнбаума. Гусаковский сказал Помазневу:
— Василий Трофимович, иди-ка сюда, послушай.

Невысокий Помазнев в полушубке казался похожим на клубок. Он быстро подошел к столу, взглянул на карту. 
— Реки и реки,— усмехнулся Василий Трофимович. — Поперек маршрута и вдоль его с обеих сторон. Одер слева, Одер в глубине. Справа снова наша старая знакомая Вар-та. Да еще озера...
— А между ними железобетонные надолбы, эти зубы «дракона», и доты, рвы. Повсюду фаустники. Вот так, товарищ комиссар! Людей к штурму надо готовить основательно. А времени почти не остается.— Командир бригады снял меховую куртку.— Давайте прикинем, обмозгуем, как да что...

Собрались комбаты, офицеры служб. Перед Гусаковским выросла плотная фигура начальника разведки бригады. Здесь же был неторопливый, слегка сутуловатый командир саперного батальона.
— Прошу садиться, товарищи,— комбриг встал, и оживленный говор, которым наполнилась было комната с приходом офицеров, тут же утих,— Нам приказано сегодня же вечером перейти в наступление. Подчеркиваю, сегодня же, в двадцать два.
Не успел Иосиф Ираклиевич ознакомить подчиненных с новой задачей, как к нему пожаловали высокие гости: командарм Катуков, член Военного совета армии Попель и командир корпуса Бабаджанян. Гусаковский был несколько обеспокоен таким визитом. Может, чем-то проштрафились танкисты, что-то недосмотрели, и начальство прибыло взыскивать, наводить порядок? Нет, все нормально. Бирнбаум передали стрелковым частям, начали готовиться к новым боям.

Катуков, заметив на лицах комбрига и его заместителей настороженность, дал понять, что все в порядке. Напротив, они приехали, чтобы помочь, что-то подсказать. Задача им поставлена весьма ответственная. От ее решения зависел успех в бою всего корпуса.

Иосиф Ираклиевич начал отдавать комбатам указания. Время от времени он бросал на гостей беспокойные взгляды, потом увлекся и даже забыл о них. По его решению, первым пойдет батальон Алексея Карабанова. Он уже проверен во многих боях, прошел через огонь многих сражений. Гусаковский часто поручал комбату ответственные задачи, и тот выполнял их успешно. Сейчас Карабанов с экипажами первым будет форсировать реку Обра, пробивать стены в крепости. Велика роль и автоматчиков, саперов. Они должны не только разминировать поля, но и обозначить проходы в них световыми точками. Для этого неплохо бы воспользоваться трофейными фонарями, которых в избытке. Можно сделать так: саперы зажгут зеленые огоньки, повесят фонари на пояс сзади и станут в проходе лицом к противнику. Танки пройдут зеленой улицей, а гитлеровцы ничего не увидят. Атака ночью, на полном ходу. Гусаковский не раз применял ее. Фашисты прозвали этот маневр «гусарской выходкой». До сих пор она не подводила. Но теперь обстановка более сложная, серьезнее той, что была на Висле, Пилице, Варте. Перед ними укрепрайон с дотами, железобетонными надолбами — зубами «дракона».

Гусаковский нанес на карту окончательный маршрут движения бригады.
— Эти доты — орудийные,— показал он командиру саперов.— Они могут расстрелять танки. Вы должны подорвать их в первую очередь. Взрывчатка и люди у вас готовы?

Гвардии майор в потертой шинели, чуть горбясь, молча кивнул. Все у них есть, все готовы, дело за командой. Правда, требовалось немного посидеть над картой, получше изучить места расположения огневых точек.

Катуков не выдержал, подошел к Гусаковскому и тоже принялся рассматривать карту.
— Изучите до мельчайших подробностей,— посоветовал он.

Потом командарм уточнил, где Гусаковский намерен форсировать Обру. Иосиф Ираклиевич покрутил в пальцах карандаш, наморщил лоб. Он думал о том, почему командир 45-й бригады полковник Н. В. Моргунов потерпел поражение на подходе к городу Альтершпигелю (Тшцель). Возможно, здесь труднее преодолеть реку? Скорее всего. И противник сильнее. Но как бы то ни было, а 45-я слабо провела разведку, и притом на узком участке, не нашла лазейки в боевом порядке врага.
Командарм, догадываясь, видимо, о чем задумался Гусаковский, решил помочь ему:
— Вам удобнее всего наступать южнее Альтершпигеля. Значительно южнее.

Это уже приказ. Оставалось лишь сказать: «Есть!» Иосиф Ираклиевич слегка сдвинул брови:
— Товарищ командующий, у меня иные планы. Я решил обойти город с севера и с ходу форсировать Обру...
Катуков поднял голову, строго спросил:
— Объясните. Южное направление более удачное. Местность доступнее, сил у противника там меньше. Вы усложняете задачу. А вдруг осечка? Нам некогда эксперименты проводить...

Последнее — это уже камушек в адрес Бабаджаняна.
— Сил у противника на этом направлении теперь не меньше,— стоял на своем Гусаковский.— Он ждет, что после неудачи мы сунемся именно туда. И встретит нас мощным огнем.

— Так-то и ждет? — повертел головой генерал.
Воробьев, офицеры штаба молча смотрели на комбрига. Почему он упорствует? Может быть, и в самом деле лучше южным путем. Он больше разведан, изучен, короче.
— Товарищ командующий, разрешите мне оставить свой план в силе? — тверже, чем прежде, попросил Иосиф Ираклиевич.

Катуков прошелся но комнате. Гусаковский добавил:
— Мы провели разведку на широком фронте и пришли к убеждению, что северный маршрут более выгодный.

Генерал остановился перед ним, произнес:
— Согласен! — Он посмотрел на комбрига так, будто увидел в нем что-то новое.— Учтите, вы ведете корпус, а корпус — армию. На вас — особая ответственность!

Бабаджанян внимательно слушал этот разговор и, когда он закончился, одобрительно улыбнулся.

...К ночи подморозило. Но небо по-прежнему было затянуто плотными облаками. Ни единого просвета, ни одной звездочки.
— Как бы не сбился с маршрута Карабанов,— высказал опасение Помазнев, стоя рядом с комбригом возле бронетранспортера.
— Он старый волк, темень ему как раз на руку,— успокоил его Гусаковский.— Гусарам ночь сподручнее.
— Придумали же фашисты — «гусарские выходки». Они имели в виду слова из приказа «старого знакомого» танкистов по битве под Москвой, Гудериана, ставшего к тому времени начальником штаба германских сухопутных войск.
— А что, в этих словах свой смысл,— продолжал Помазнев.— Смело, как снег на голову. По-гусарски!

Иосиф Ираклиевич был задумчив. Катуков строго предупредил его в отношении маршрута наступления. Да, он взял на себя большую ответственность. А если какая-либо неудача и придется задержаться перед рекой? Не повезло же 45-й бригаде. Могло не повезти и 44-й. В боях всякое случается.

Противник явно не ожидал такого маневра. Потому и не сумел перебросить достаточные силы на угрожаемое направление. А танкисты действовали напористо, активно. 29 января они переправились через Обру и устремились вперед, к укрепрайону.
Первым шел Карабанов. Гусаковский указал ему направление — к городу Хохвальде.

Время уже далеко за полночь. Гусаковский забрался в бронетранспортер, включил радиостанцию. В наушниках зашумело, запищало. Как там у Карабанова? Наконец послышался глуховатый голос комбата. Он двигался вперед. Только что отбил контратаку противника. Обстановка настораживала. Комбриг ожидал более ожесточенного сопротивления. А что, если враг устроил ловушку? Иосиф Ираклиевич посоветовал комбату быть настороже, более тщательно проводить разведку, быть в готовности моментально развернуться, открыть огонь.

Гусаковский связался с другими батальонами, поторопил их с переправой через реку, продвижением к Хохвальде.
Комбриг приказал водителю трогаться, не отставать, от танков. Итак, бригада уже вступила на территорию Германии. Неужели Гитлер всерьез намерен задержать наши войска на этом валу? Сейчас уже шел вопрос о другом. На днях Гусаковский обедал с солдатами в батальоне Боридько и услышал интересный разговор. Танкисты вели речь о том, как сложатся события в мире после войны. Все их мысли сводились к тому, чтобы уничтожить фашизм, чтобы везде и всюду народы всех стран жили свободно и счастливо.

Правильно говорили танкисты. Война уже завершалась. Многие теперь думали о том, какой должна быть жизнь после того, как затихнут выстрелы. С каждым днем, с каждым боем близилось время мира.

Неожиданный доклад от Карабанова прервал раздумья комбрига. На пути танкисты батальона встретили железные надолбы, метровые двутавровые балки. Саперы установили, что надолбы на узком участке не укреплены, а лишь вставлены в бетонные лузы. Зато слева и справа от «ворот» сплошной, довольно глубокий противотанковый ров с железобетонными надолбами.
— Ни минуты задержки! — приказал Гусаковский.— Надолбы сдвинуть, рельсы снять, все, что мешает, взорвать и — вперед!
От П. А. Мельникова, командира 1454-го самоходно-артиллерийского полка, подчиненного бригаде, Иосиф Ираклиевич потребовал поддержать Карабанова огнем. Сам же поспешил к месту прорыва. Он понял, что танкисты ворвались в укрепленный район. Вынимающиеся железные балки — это не что иное, как ворота для пропуска войск. Неясно было одно: для кого подготовлен проход? Или фашисты ждали свои части, или устроили ловушку? Но как бы то ни было, нельзя медлить! Момент ответственный.

Полковник Бабаджанян, получив первые известия из штаба 44-й бригады, обрадовался. События развивались успешно, как и было задумано. Гусаковский нигде не задержался. Через Буг, Вислу, Пилицу прошел первым, проложив дорогу корпусу.
Следующее сообщение оказалось еще более радостным: Гусаковский уже на территории укрепрайона, ведет бой.
Теперь дело за 45-й бригадой, которая должна впритирку за 44-й пройти через укрепления. Бабаджанян связался с полковником Н. В. Моргуновым, но ответ его не на шутку расстроил комкора.

— Как это проход закрыт? А вы-то куда смотрели?
— Сам не понимаю, как получилось. Впереди доты, надолбы. Нас повсюду встречают шквалом огня,— оправдывался Моргунов.
— Что же вы топтались на месте? У Гусаковского прошли не только танки, но и кухни, медсанвзвод. А вы ни одного танка не пропустили. Вы же операцию срываете! — Бабаджанян, казалось, кипел от возмущения.

О медлительности 45-й бригады узнал и генерал-полковник Катуков, тоже рассердился. Здесь уже попало и комбригу, и Бабаджаняну. Открытые Гусаковским «ворота» в укрепрайон захлопнулись. Корпус втянулся в затяжные, малоэффективные бои. Сама же 44-я попала в полное окружение. Пасть «дракона» сомкнула свои челюсти.

Пробовали связаться с бригадой — никакого ответа, словно провалилась в преисподнюю. Укрепрайон оставался неприступен.
Тревожно стало на сердце Катукова. Он думал, что там, где пройдет бригада, пройдет и корпус, а за ним — и вся армия. Но этого не случилось.

Утром Бабаджанян вместе с разведчиками обследовал передний край. Было видно, где прошел Гусаковский. Следы танковых гусениц вели к надолбам, в глубь укрепрайона. Однако все оставалось целым. Система инженерных сооружений не нарушена. Просто удивительно.

Снова и снова пытались связаться по радио с Гусаковским, но ответа не было. Тихо в наушниках. Выслали два самолета ПО-2. Один сбили. Другой ничего не обнаружил из-за снега и тумана. Он обледенел и совершил вынужденную посадку. Лишь на второй день летчик вернулся в часть.

Командир корпуса собрал артиллерию, танки и попробовал пробить укрепления. В двух местах удалось проделать проходы, но в это время противник нанес удар с севера. Пришлось поспешно перестраивать боевой порядок и отражать нападение значительных сил врага.

Что же произошло с 44-й бригадой? Живы люди или погибли, сражаясь в этой пасти «дракона»? Неужели враг заранее подготовил для наступающих эту ловушку? А произошло вот что.

Гвардии лейтенант Иван Кравченко первым прошел надолбы и открыл огонь по едва видимым в темноте целям. За ним последовали другие танки батальона.

Гусаковский беспокоился, что они так легко проникли на территорию укрепрайона. После Пилицы прошли с тяжелыми боями многие десятки километров. Позади уже Лович, Гнезен, Познань с засадами фаустников на каждой улице, Варта, что своими высокими берегами напоминала кавказское ущелье. Позади много водных преград и населенных пунктов. А теперь они в пасти этого «дракона». Иосиф Ираклиевич постоянно запрашивал разведчиков, командиров передовых подразделений, какова обстановка, чем проявлял себя противник.

Но ничего нового не получал. Сопротивление оказывали лишь отдельные огневые точки. Позднее вступили в действие и орудия. Они вели огонь из глубины. Ожили многие доты. Они были впереди, справа и слева. Все вокруг гремело и сверкало. Теперь Гусаковский отовсюду получал тревожные доклады. «Мои автоматчики залегли, нельзя головы поднять»,— сообщил гвардии старший лейтенант В. С. Юдин, храбрый человек. «Фаустники подбили два танка»,— информировал гвардии майор Боридько. Пинский тоже жаловался на трудности. Вестей пока не было лишь от Карабанова. Он успел проскочить дальше и сейчас рвался к Хохвальде.

Бой гремел в разных местах. Каждое подразделение самостоятельно вело борьбу с фаустниками, огневыми точками. Комбриг решил объединить их усилия. Самоходно-артиллерийский полк он выдвинул вперед. Заняли позиции, и расчеты орудий открыли огонь. Автоматчики стали осваиваться с обстановкой. Старший лейтенант Юдин возглавил группу бойцов и повел их вслед за самоходками. Иосиф Ираклиевич был в танке, маневрировал по территории района, отдавал приказания, спешил туда, где особенно осложнялась обстановка.

В конце концов экипажи нашли способ борьбы с дотами. Начало положил лейтенант Кравченко. Он подогнал танк к доту, из которого бил пулемет, и закрыл амбразуру. Подоспели автоматчики и бросили связку гранат в дымовую трубу. Грянул взрыв. И замолчал пулемет. Приноровились и саперы. Они стали опускать в дымовые и вентиляционные трубы взрывчатку.

Труднее было с орудийными дотами. На танке к ним не подойдешь. Не брала и артиллерия: стены толстые, железобетонные. С расстояния в сто метров 85-миллиметровое орудие ничего не могло сделать. Приспособились самоходчики. Они нащупали слабое место в дотах — стали бить в самую амбразуру. Нашлись такие меткие стрелки, которые по вспышке выстрела с первых снарядов в темноте попадали в амбразуру и заклинивали орудия. Другие экипажи простреливали пушки сбоку.

Саперы научились поднимать доты на воздух. Фашисты сидели в них до последнего. Лишь после того, как снимали верх дота, они начинали выползать из подземелья.

За рядом дотов танкисты увидели стога сена. Обычные стога. Однако перед одним из них сверкнуло вдруг пламя. Это были замаскированные доты. Подоспели саперы с автоматчиками, пустили в ход гранаты, взрывчатку. Дверь крайнего справа дота удалось подорвать. Но никто не отозвался. Тогда снова прибегли к помощи гранат. И вскоре один из осажденных трусливо вышел, вскинул руки кверху, пролепетал: «Гитлер — капут». Пятьдесят семь фашистов выползли наверх. Бойцы вошли в этот «дом» — бетонные лестницы, уходящие вниз, казематы, оружейная, кухня. Целый подземный город. Узел связи, штаб, госпиталь. Из любого туннеля по специальному подъемнику легко можно было подняться непосредственно в дот.
Уже светало, а бой не затихал. Гусаковский остановил танк в овраге. Здесь были Помазнев и Воробьев.

— Как со связью? — спросил комбриг начальника штаба.
— Пока нет.
— Постарайтесь установить. Видно, наши радиостанции не достают до штаба корпуса. Пошлите промежуточную. Ближе к нам сорок пятая бригада. С ней и свяжитесь.

Иосиф Ираклиевич остановил взгляд на начальнике политотдела, вздохнул, но ничего не сказал. Оба они понимали, насколько сложна обстановка. Уже две недели они в глубоком рейде, постоянно рядом с опасностью, на самом острие атакующих. Справа и слева, впереди и позади — всюду враг. Нередко, бывало, танкисты оказывались даже в двойном окружении и всегда выходили из положения. А что ждало их сейчас?

— Не знаю,— развел комбриг руками.— От фашистов сейчас всего можно ожидать. Сколько их здесь под землей? Мы не знаем. Не исключено, что враг подбросит свежие резервы. Лес, озера. Место для маневра удобное.
— Я пойду к Карабанову,— сказал Помазнев.
— Иди,— согласился комбриг.— Передай ему, Василий Трофимович, чтобы не задерживался, быстрее прорывался в глубину укрепрайона. Мы должны знать, что там. Важно не ожидать удара, а самим нападать.

Гусаковский обратился к начальнику штаба.
— Как с разведкой? Где топчется Днепров?
— Связь с ним потеряна,— ответил Воробьев.
— Вот тебе на! И с корпусом нет связи, и с разведкой тоже. Может, Карабанов что-то знает о ней? Мне нужны свежие сведения. Надо выявить силы противника, его оборонительные пункты, замысел. Товарищ Воробьев, у нас нет времени на раскачку.

Комбриг занял место в танке, подключился к радиостанции. Подразделениям бригады удалось прорваться сквозь цепь надолбов и дотов. Теперь следовало ударить по опорным пунктам в глубине. Вернее, совершить смелые рейды по всему опорному району. Необходимо вывести из строя железнодорожную станцию, аэродром, поджечь склады. Гвардии майору Боридько комбриг поставил задачу атаковать станцию. Тот не промедлил, вывел танки к насыпи и ударил из пушек по эшелону, только что прибывшему сюда с боевой техникой. Карабанов вышел между двумя озерами и помешал гитлеровцам взорвать плотины. Батальон гвардии майора Пинского прорвался к аэродрому и уже хозяйничал на летном поле, крошил самолеты. Комбриг поздравил Пинского с успехом и приказал поискать горючее: оно особенно требовалось сейчас для танков.

Подполковник Воробьев доложил радостную весть: наконец удалось установить связь с 45-й бригадой. Оттуда сообщили, что предпринимают меры для их освобождения из этой «драконовской» пасти, из окружения.

Гусаковский улыбнулся:
— А из какого окружения освобождать-то нас? Это не мы в окружении, а враг. Коммуникации мы перехватили, тылы разгромили. Лишили их танковой поддержки, авиацию перемололи.

Обстановка все же оставалась напряженной. Противник подтянул резервы и, ведя разведку боем, пытался прощупать позиции 
44-й бригады, найти наиболее уязвимые места. Но Гусаковский уже установил на важнейших направлениях заслоны. Все контратаки со стороны фашистов отражались огнем. Правда, комбриг предупредил экипажи, чтобы экономили боеприпасы. Они были на исходе. Горючего у них хватало — нашли все же на аэродроме. Добыли и продовольствие. Со снарядами было туговато.

В это время один из наших экипажей в разбитом штабе захватил приказ Гудериана. В нем отмечалось, что «достаточно горстки мужей, чтобы положить конец гусарским выходкам русских танкистов». Дескать, если везде будет применено оружие, проявлена крепость духа, то скоро с наступлением большевиков будет покончено. Но «гусары», как назвали немцы танкистов, продолжали наносить удары. Гусаковский обменялся мнением с начальником штаба по поводу приказа Гудериана, его надежд на ослабление наступления.

— Надежды напрасные,— ухмыльнулся Воробьев.
— Разумеется.— Гусаковский присел, устало подперев голову рукой.
В это время поступил доклад от Боридько: он услышал гул моторов, лязг гусениц.
— Запросите у него: откуда? — поднял голову Гусаковский.
— Представьте, не с запада, а с востока.
— Вот и окружили нас. Удирают! А ведь сил у них куда больше, чем у нас. И превосходство в технике. Есть свобода для маневра. Но могут уйти. Приказываю перехватить!

Комбриг повернул танки на сто восемьдесят градусов, и они открыли по врагу огонь. Завязался встречный бой. Отважно сражались гвардейцы. Били врага и с ближних, и с дальних дистанций. Переходили на таран. Танкистов поддерживали САУ, орудийные расчеты, автоматчики. Они своевременно уничтожали фаустников.

Бой развивался успешно. И вдруг сообщение: погиб гвардии майор Карабанов. В ночном бою Алексей Алексеевич вместе с автоматчиками разгромил группу «Рейнгард». Одних пленных удалось захватить более тысячи. И вот героя не стало. Перед атакой вместе с ним в танке находился подполковник Помазнев. Он сдерживал командира, если тот слишком увлекался: «Зачем так высовываться из танка? Ведь есть перископ, пользуйся им для осмотра местности». А Карабанов отвечал: «Не могу. Танк для меня и КП, и НП, и штаб, и квартира — все здесь».

Помазневу нужно было побывать на другом участке боя, и он пересел в танк к одному из ротных. В это время Карабанов и был убит. Он высунулся из люка, и гитлеровец сразил его пулеметной очередью.

Тяжело переживали в бригаде эту потерю. Гусаковский никак не мог представить, что больше уже не встретит этого энергичного, волевого комбата, для которого, казалось, не было в бою преград. Он любил Алексея Алексеевича, как брата. Иногда и взыскивал с него, но лишь для того, чтобы тот был более осмотрителен, лучше оценивал обстановку, не терял голову во время боя.

Перед атакой укрепрайона Иосиф Ираклиевич с полчаса беседовал с Карабановым, разъяснял ему, как он должен действовать в этих новых для бригады условиях. В заключение сказал:
— Побыстрей бы добить фашистов и завершить войну.
— Впереди — Берлин.
— Возьмем и его. А потом соберемся за большим столом и поднимем бокалы за победу! Так ведь, а?!

Позднее, в ходе боя в укрепрайоне Гусаковский не раз встречался с Карабановым, спрашивал, как у него дела. Тот отвечал бодро: «Порядок в танковых войсках!»

Не было у него семьи. Холост он. Одна мать. Он часто писал ей, обещал приехать сразу после победы, которая уже не за горами. Не дождется его мать. Сколько уже людей погибло за время войны. Одни комбаты как обновились. Не было в строю Орехова, Иванова. Усанова схоронили в Сандомире, Карабанова — в укрепрайоне, на германской земле. Из прежних остался один Боридько.

Да и сам Иосиф Ираклиевич в укрепрайоне едва не распрощался с жизнью. Танк, в котором он находился, наскочил на ячейку фаустника. Видел механик-водитель, видел и сам комбриг, что против них гитлеровец держал фаустпатрон. Вот-вот шарахнет. Но солдат сделал им какие-то знаки. Механик-водитель выскочил из танка, схватил гитлеровца. Тот оказался помешанным. Видно, рассудок потерял в бою.

Пока Гусаковский с бригадой дрался в укрепрайоне, другие соединения армии искали, где прорвать этот вал. Наконец на южном фланге удалось прорубить окно, и сразу через него устремились танкисты. 1 февраля все части армии Катукова вышли на тылы Мезеритцкого района и фактически свели на нет его значение. 44-я бригада соединилась со своим корпусом.

Потом, спустя годы, в своей книге «На острие главного удара» М. Е. Катуков так напишет о действиях командира 44-й бригады в связи с его прорывом укрепрайона: «Гусаковский принял смелое решение, которое, по существу, и определило судьбу Мезеритцкого укрепрайона: не дожидаясь подхода главных сил корпуса, под покровом темноты прорваться через укрепленный район».

После соединения 44-й бригады с частями корпуса Гусаковский и Моргунов встретились.
— Что же ты подвел меня? — смущенно пожимал Моргунов руку товарища.— Втихую снялся и исчез. Ищи его, а где — неизвестно. Просто беда.
— Долго ты собирался, друг мой. Надо было поспешить.
— Досталось же мне. Урок получил. Не учел обстановки. А вашими гвардейцами восхищается вся армия. Герои!
— Где уж там. Горе у меня: замечательного человека потерял,— опечалился Иосиф Ираклиевич.— Алешу Карабанова.

Подкатил «виллис» полковника Бабаджаняна.
— Товарищ Гусаковский, прошу. Вам снова вперед. К городу Геритц на Одере,— приказал комкор.
— Есть! — ответил Гусаковский.

Он понимал, что задача весьма ответственная. Уже прошло несколько дней, как бригада вступила на территорию фашистской Германии. Накануне танкисты взламывали укрепрайон. Теперь на пути к Берлину у них ещё одна серьезная преграда — Одер. Преодолеть эту реку далеко не просто. Весь расчет командир бригады строил на быстрые и внезапные действия. Упусти он время, и гитлеровцы подбросят подкрепление. Тогда выполнение задачи еще более осложнится. Тем более 44-й снова идти первой, прокладывать дорогу корпусу.

Полковник вызвал старшего лейтенанта В. С. Юдина. Собранный, подтянутый, тщательно выбритый. Геройски сражался он в Мезеритцком укрепрайоне. Это он вместе с саперами взрывал доты, помогая танкистам преодолевать опасный рубеж. Во время форсирования рек Юдин неизбежно был впереди, во главе автоматчиков захватывал плацдармы. Так было на Днестре, Сане, Висле, Пилице. Офицер удостоен многих наград. На груди у него — Золотая Звезда Героя Советского Союза.

— Товарищ Юдин, впереди Одер! Форсировать с ходу. Ни минуты задержки. Сажайте своих автоматчиков на танки первого батальона! — негромко, но властно приказал комбриг.

Мотострелки устроились на боевых машинах, и те устремились в западном направлении. Все настраивались на трудный и решительный бой. Разведка, вырвавшаяся вперед, оперативно сообщала о встречах с противником. Пока это были небольшие группы гитлеровцев, отдельные узлы сопротивления вражеских войск.

Разведчики обходили эти узлы, не ввязывались в бои, торопились к реке. Гусаковский одобрил их действия. Он напомнил им, чтобы разведку вели на широком фронте, своевременно сообщали о всех переменах в расположении фашистов.

Танк Гусаковского выдвинулся в голову колонны. Важно было при необходимости принять быстрое решение. Всякое случалось в стычке с врагом. Однажды бригаде пришлось особенно тяжело. Трижды атаковали бойцы оборону гитлеровцев и всякий раз вынуждены были отходить. Фашисты вели шквальный огонь из всех видов оружия. Бригада несла потери. А комкор торопил, требовал прорвать оборону.

Какое же принял решение Гусаковский? Сел в бронетранспортер, развернул Знамя и повел экипажи в бой. Он сделал это в самый критический момент, когда новая, четвертая атака едва не захлебнулась. Все танкисты увидели, как по открытому полю стремительно неслась машина с алым полотнищем на борту. В лучах заходящего солнца оно полыхало огнем. Фашисты открыли стрельбу по бронетранспортеру со Знаменем. Рядом громыхали разрывы снарядов и мин, но машина не останавливалась, и это поднимало боевой дух людей, утраивало их силы.

Гвардейцы решительно повели танки на штурм позиций и отбросили врага.

Как-то сложится бой на Одере? На пути бригады город Геритц. За него прежде всего придется сражаться. Иосиф Ираклиевич направил один из батальонов в обход города. В 9 часов 30 минут 2 февраля Геритц был взят. Но впереди река. Старший лейтенант Юдин вместе с танкистами 1-го батальона прорвался сюда без задержки. Комбат тут же сформировал группу во главе с лейтенантом Александром Меньшиковым, которой предстояло форсировать водную преграду первой. В эту группу он включил самых отважных. Мотострелки устремились к западному берегу. Танкисты поддержали их мощным огнем. К этому времени Гусаковский также выдвинулся к реке и, оценив обстановку, направил Меньшикову подкрепление.

Враг то и дело переходил в контратаки, пытался сбросить мотострелков в реку. Однако наши пехотинцы надежно уцепились за клочок земли на противоположном берегу.

К исходу дня 3 февраля Гусаковский передал отвоеванный плацдарм одной из дивизий 8-й армии. Со своей задачей танкисты справились успешно.

 

В готовности к сражению

Комбриг Гусаковский, его заместитель Е. Я. Стысин, В. Т. Помазнев и начальник штаба бригады А. И. Воробьев сидят над картой, рассуждают. На лицах у них то улыбки, то тени озабоченности. И радостно на душе — шутка ли, скоро в Берлине. И тревожно — впереди большая битва.

Начальник штаба измеряет расстояние курвиметром.
— Совсем недалеко через Зеелов,— произносит он. — Наши танкисты, бывало, за сутки куда больше отмахивали.
— Это верно, Александр Иванович,— поразмыслив, соглашается начальник политотдела Помазнев,— но надо учитывать, что каждый дом здесь превращен в крепость. За каждым камнем — фаустник. Еще доты, противотанковые рвы, окопы, траншеи!
— Кто же об этом забывает?! Придется посражаться.— Подполковник откидывается на спинку стула. В его глазах — искорки иронии.— Мне на днях рассказали о том, что говорил один пленный. Это, по существу, и не пленный. Мальчишка какой-то. Юнец, призванный в последнее время. Захватили его, ведут, а он ершится, кричит, что нам всем здесь могила. Это якобы сказал сам Гитлер, а что сказал Гитлер — закон. Послушали солдаты, посмеялись, а потом говорят ему: «Но мы-то под Берлином!» И что же он ответил? Немцы тоже были под Москвой.
— Сравнил тоже! — на губах Гусаковского пренебрежительная улыбка.

В этот день утром Иосиф Ираклиевич обошел все роты бригады, посмотрел, как трудились экипажи на обслуживании танков, послушал, о чем говорили люди. Все они смеялись, шутили. У всех превосходное настроение. Радуются солдаты, понимают, что впереди последний решительный бой. Да разве только они? Все в таком приподнятом настроении. Бригада прибыла сюда с севера, куда перебрасывалась 1-я танковая армия, чтобы помочь 2-му Белорусскому фронту разгромить восточно-померанскую группировку фашистов. Танкисты принимали участие в боях за Гдыню, Данциг. Дважды выходили к Балтийскому морю. Тяжело им пришлось там. Болота, топи, распутица, привязанность к дорогам. И отчаянное сопротивление врага. В этих боях они потеряли многих своих товарищей. В их числе — гвардии майор Федор Петрович Боридько, коммунист, опытный командир, скромнейший человек. Почти всю войну прошел с ним Иосиф Ираклиевич. Начинал он с командира танка, вырос до командира батальона, первым форсировал Одер, удостоен звания Героя Советского Союза.

Теперь гвардейская танковая армия во главе с генерал-полковником М. Е. Катуковым снова на берлинском направлении, в составе 1-го Белорусского фронта, 44-я бригада расположилась в тихом зеленеющем лесу, что на правобережье Одера, восточнее того самого плацдарма, который Гусаковскому со своими батальонами пришлось штурмовать. Впоследствии этот плацдарм был расширен стрелковыми дивизиями.

Времени до начала наступления на Берлин оставалось мало. Каждый час, каждую минуту надо использовать для подготовки к штурму. И сейчас, ведя разговор со своими помощниками, Гусаковский напоминал об учебе, проверке состояния танков, комплектовании экипажей. Занятия он рекомендовал проводить в поле, на местности, похожей на ту, по которой предстоит наступать.

— Мы обязаны вовлечь в учебу всех, вплоть до повара и санитара.
— А начнем с собрания партийного актива,— предложил начальник политотдела,
— С какой повесткой? — спросил подполковник Воробьев.
— Известно: «Задачи партийных организаций в предстоящих боях за Берлин». Поговорим и о том, что нужно сделать при подготовке к наступлению.
— Это — дело,— согласился комбриг...

Через день в бригаду прибыл командарм. Для встречи его Гусаковский выстроил танкистов на просеке соснового леса. Все были в новом обмундировании, свежевыбритые, подтянутые. На груди почти каждого сверкали ордена и медали. С нетерпением ждали машин. Вот они вынырнули из-за поворота дороги. Вышли генералы, офицеры. Впереди — командарм М. Е. Катуков. Все смотрели на его две Золотые Звезды и многочисленные ордена. Полковник Гусаковский подал команду «Смирно!» и пошел навстречу, печатая шаг и волнуясь.

Катуков принял рапорт и, весело поздоровавшись с гвардейцами, сказал:
— Я прибыл к вам с весьма приятной миссией. Вы славно потрудились при форсировании Одера, при уничтожении восточно-померанской группировки. Партия и правительство высоко оценили ваши заслуги — бригада награждена орденом Суворова II степени. Поздравляю вас с этой большой наградой!

В ответ прогремело «ура!».

Генерал-полковник прошелся вдоль строя, снова улыбнулся.
— И еще одно важное событие. Командир вашей замечательной бригады на протяжении всех боев показал себя волевым, грамотным военачальником. Человек он отважный и чуткий. Это, пожалуй, вам лучше известно, чем мне. Словом, товарищи, гвардии полковник Гусаковский Иосиф Ираклиевич награжден второй медалью «Золотая Звезда». Отныне ваш командир — дважды Герой Советского Союза!

Генерал прикрепил Золотую Звезду к груди Гусаковского, обнял его, поцеловал. Кто-то из солдат самочинно выкрикнул «ура!», и оно покатилось по строю до самого левого фланга. Раздались дружные аплодисменты.

Потом командарм вручил ордена и медали многим танкистам. После построения он интересовался, как бригада готовится к боям, в каком состоянии техника. По ходу делал замечания, давал советы.

Памятным оказался этот день. Но едва командарм уехал, праздничное настроение сменилось деловой озабоченностью. Танкисты, артиллеристы, саперы снова пошли к машинам, снова надели комбинезоны.

Сгустились сумерки. Возле машин уже нельзя было работать. Командир и начальник политотдела собрали офицеров в большой палатке, служившей для бригады походным клубом.
— Мы пригласили вас, товарищи,— сказал полковник Гусаковский,— чтобы подытожить, что уже сделано в подготовке к наступлению, а что еще предстоит сделать с учетом замечаний командарма.

Офицеры поднимались и докладывали. Комбриг вместе со Стысиным, Помазневым и Воробьевым задавали вопросы, уточняли многие детали.

Миновала ночь. Иосиф Ираклиевич шел краем редкого леса, вдыхал полной грудью пьянящий воздух весны, настоянный на запахах полей и леса. Принарядились березы, осинки. Зазеленела трава.

Весна приходила здесь раньше, чем в Белоруссии. Но и там в это время уже пробуждалась земля. Распушила сережки серая ольха, ожила лещина, начала зеленеть кора черемухи и жимолости. На припеках раскрылись бледно-голубые колокольчики сон-травы. Сквозь прошлогодний подопревший лист пробилась и расцвела, чаруя взор ярко-синими глазками, медуница. Потом запылает волчье лыко — первый цветущий кустарник. Появятся фиалки, ландыши...

Мать с малых лет научила Иосифа Ираклиевича различать растения, подмечать, с чего начиналась весна, чем милы в эту пору лес, поля. Много у нее детей, и в сердце каждого из них она заронила зернышки любви ко всему родному, что окружало их. И какие всходы дали эти зернышки! Где бы ни был Гусаковский, чем бы ни занимался, мысленно он всегда переносился в родные поля Белоруссии, в ее зеленые дубравы. Он видел себя на берегах Сожа и Днепра, в садах деревни Вородьково, в Могилеве. Тенистыми лесами, голубыми озерами, вышитыми нарядами хлопцев и девчат с детства вошла Беларусь в его сердце. Задорной песней «Бывайте здаровы» звенела при воспоминаниях о довоенных трудовых буднях. Грозным непокоренным партизанским краем стояла она перед глазами в эти годы войны. Сейчас там люди залечивали раны, нанесенные врагом. В республике восстанавливалось разрушенное войною народное хозяйство.

Пришла весточка от матери. Ей довелось испытать все горе оккупации. «Все у меня хорошо сейчас, сынок,— писала она,— а перенесла большие муки, как перенесли их и наши земляки. Береги себя, сынок. И не забудь расплатиться с супостатом сполна...»

Иосиф Ираклиевич направился в батальон, которым еще недавно командовал гвардии майор Карабанов. Он решил побеседовать с пополнением. Прибыло оно с Урала, где танкисты получили когда-то тридцатьчетверки. Предложив людям сесть на поляне, полковник внимательно присматривался к каждому. Многие уже воевали, отмечены орденами, медалями. Ближе всех сидел младший лейтенант И. Шевцов. Гусаковский уже знал его, беседовал с ним, познакомился и с экипажем: механиком-водителем старшим сержантом А. Семиколеновым, командиром орудия сержантом А. Сарапятом и заряжающим сержантом К. Сарычевым. Все они уже приобрели боевой опыт, участвовали не раз в сражениях. У Шевцова орден Красного Знамени, медаль «За отвагу». У Гусаковского тоже такая медаль. Это его первая награда. Рядом с фронтовиками, бывалыми воинами, были и такие, что ни разу не ходили в атаку. Можно было представить, какое у них настроение: видимо, переживали, волновались.

Комбриг был еще во власти тех воспоминаний, которыми жил полчаса тому назад. И он повел речь о родных полях, городах и селах, о тех местах у речек, на дорогах и в лесу, которые ближе всего сердцу, о матерях и сестрах.

— Далеко мы с вами, товарищи, от нашей любимой Отчизны, но мыслями и душой с ней. Она в каждом из нас, она движет нашими делами. Скоро пойдем в бой. И каждый из нас должен драться с полной отдачей сил, так, как дрался ваш комбат гвардии майор Карабанов.

И комбриг заговорил о Герое Советского Союза Алексее Алексеевиче, умном и мужественном танкисте, истинном патриоте Родины.

14 апреля 1945 года бригада совместно с 1454-м самоходно-артиллерийским полком П. А. Мельникова и другими приданными частями оставила лесной лагерь. На следующий день она переправилась через Одер и сосредоточилась на так называемом кюстринском плацдарме, изготовилась к наступлению. Здесь находилась вся 1-я танковая армия.

Поступило обращение Военного совета 1-го Белорусского фронта. Его читали перед строем в батальонах, ротах, читали в экипажах, отделениях, расчетах, сердцем воспринимая каждое слово. А слова в обращении были огненные, возвышенные, звучали набатом: «Славой наших побед, потом и своей кровью завоевали мы право штурмовать Берлин и первыми войти в него, первыми произнести грозные слова сурового приговора нашего народа гитлеровским захватчикам. За нашу Советскую Родину — вперед, на Берлин!»

Полковник Гусаковский приказал вынести Боевое Знамя бригады. В сумерках, на легком ветру колыхалось алое полотнище. На нем шесть боевых наград. Затем вынесли Знамя с пулевыми и осколочными пробоинами, овеянное пороховым дымом гражданской войны. Оно перешло в бригаду по наследству. Это было Знамя мотомех-батальона петроградских рабочих. С ним громили Юденича, Колчака, Деникина. Оно символизировало преемственность боевых традиций нашей армии, олицетворяло верность советских воинов завоеваниям Октября. И еще одно Знамя было вынесено — Почетное Красное Знамя Совета Министров МНР.

Гусаковский и Помазнев стали впереди знамен и направились к экипажам, выстроившимся у танков. Вот они подошли к батальону капитана П. В. Деркача. Комбат громко произнес:
— Клянемся, что мы, идя в бой, будем драться до последнего дыхания, пока сердце бьется в груди, а глаза; видят врага.
— Клянемся! — повторили танкисты.
— Княнемся тебе, Родина, что сполна рассчитаемся за сожженные села и города, за сожженных в дьявольских печах, расстрелянных и замученных жен и детей, братьев и сестер, отцов и матерей. Смерть фашистским захватчикам! Да здравствует победа!

Вместе с героями-танкистами Гусаковский и Помазнев пронесли знамена перед рядами других батальонов, и всюду звучало:
— Клянемся! Клянемся!

В ночь перед наступлением командир, начальник политотдела, начальник штаба, все офицеры снова и снова проверяли готовность к бою подразделений бригады. Все должно быть отрегулировано и отлажено. С этой целью в бригаду прибыл и командир корпуса полковник Бабаджанян.

Полковник Гусаковский внимательно слушал командира корпуса. Бабаджанян уточнял на карте пункты, которые должна взять бригада, и Иосиф Ираклиевич старался представить всю картину сражения. Каждый бой он вначале проигрывал мысленно, стремясь предугадать, как сложатся события, где можно ожидать осложнений, что сумеет предпринять противник, какой применит маневр. Учитывалась каждая деталь.

В исходном положении сейчас 8-я гвардейская армия В. И. Чуйкова. Она хорошо знакома танкистам: вместе наступали с плацдарма на Висле. Стрелковые части подготовят прорыв, а на рубеже Зеелов, Фридерсдорф в этот прорыв войдут танкисты Катукова. В передовом отряде — гвардейцы бригады Гусаковского. А самым первым пойдет батальон, который много раз водил в бой майор Карабанов. Теперь им командует гвардии капитан Павел Васильевич Деркач. Сумеет ли он в этом бою проложить путь всей бригаде? Народ в экипажах батальона подобрался испытанный, закаленный. В основном коммунисты и комсомольцы, прошедшие огонь многих сражений. Но в любом бою возможны самые непредвиденные неожиданности: а тем более в бою за Берлин.
— Что-то профессор наук передового отряда слишком уж задумался? — в темных глазах полковника Бабаджаняна лукавая улыбка.

«Профессор» — это он, Гусаковский. Так его назвал когда-то генерал Гетман. В шутку, конечно. Но в слове «профессор» по отношению к комбригу было что-то созвучное с его военным талантом.
— Да все о том же,— смутился Иосиф Ираклиевич,— Хочется увидеть, что там за Зееловом.
— А кто этого не хочет?

16 апреля. Начало операции намечено на 5 часов по московскому времени (3 часа — по берлинскому), а сейчас еще лишь половина ночи. Гусаковский шел мимо танков. Люди отдыхали перед боем. Их сон оберегали часовые. Командиру не спалось. Снова и снова он возвращался мысленно к предстоящему бою, быть может, к очень кровопролитному в этой многотрудной войне.

У крайних танков Иосиф Ираклиевич услышал смех, разговор. Кто это не мог утихомириться? На брезенте сидели молодые танкисты. Гусаковский узнал среди них тех, что приехали с Урала. Это сержант А. Сарапят, сержант К. Сарычев, старший сержант А. Семиколенов. Вместе с ними секретарь комсомольского бюро младший лейтенант К. Черняк.

— Что не отдыхаете? — спросил Гусаковский, присаживаясь рядом.
— Да это Сарапят, — смеясь доложил Черняк.— Нет ему покоя, думает, какую бы меру наказания для Гитлера найти. Ничего подходящего придумать не может...
— Гитлер получит то, что заслужил. Возмездие не за горами,— сказал комбриг.— Мне бы хотелось знать: изучили ли вы оборону противника?
— С этим полный порядок! — бойко отчеканил Сарычев.
— Накормили вас горячим ужином?
— Еще как! — ответил Сарапят.— Мы и утром успеем подкрепиться. А ужинать в канцелярии самого Гитлера будем.
— Товарищ гвардии полковник, а вы видели, как у нас танки разрисованы? — спросил Черняк.— «Впереди — Берлин», «Путь домой через Берлин!», «Даешь Берлин!». А на танке командира батальона весь маршрут наступления: «Плацдарм — Зеелов — Мюнхенберг — Берлин — рейхстаг». Это дело рук комсомольцев. Их у нас заметно прибавилось. Есть новые заявления. Все наши молодые танкисты и автоматчики высказали желание идти в бой комсомольцами.

Комсорг показал папку. Гусаковский взял ее у Черняка, раскрыл, посветил фонариком. Первое заявление от механика-водителя Сорхунова: «В день, когда мы идем штурмовать Берлин,— писал он,— я хочу стать членом ВЛКСМ». Гусаковский знал, что многие гвардейцы подали заявление с просьбой, чтобы их приняли в ряды Коммунистической партии. Так всегда было перед крупным боем, перед большим испытанием моральных и физических сил.


Содержание     Далее >>

Hosted by uCoz