Мемуары	Скаринкин Иван Ефимович Крепче стали

... Штурмуя Берлин

Ровно в 5 часов загрохотали наши пушки. Гусаковский уже был на ногах. К нему подошли Помазнев и Воробьев. Они вслушивались в канонаду. За всю войну еще не слышали такого орудийного раската. В небе от стрел «катюш» то и дело появлялись огненные сполохи. Вся та сторона, где находилась оборона противника, была залита ярким светом. Это наши включили более сотни прожекторов.

— Откуда их столько? — удивлялся подполковник Помазнев, следя за тем, как лучи плавно скользили по облакам дыма и пыли.
Гусаковский глянул на часы. Время пехоте идти вперед, на ослепленного противника. Начальник штаба уже подключился к радиосвязи, старался уловить, как развивалось наступление.

Захвачена первая позиция. Наши стрелковые полки при поддержке артиллерии и танков сражались за каждый метр земли, вели бой в окопах и траншеях, вступали в рукопашную.

Пройдена вторая позиция. Это — важный успех! Но вскоре пехотинцы залегли под ураганным огнем. Невиданное сопротивление, больше всего со стороны Зееловских высот. Новый удар артиллерии, налет штурмовиков. Бойцы поднялись в атаку и снова залегли. Не успели пробежать и ста метров, как враг прижал их к земле огнем орудий, пулеметов и фаустников. Танки отстали. Одни застряли в болоте, другие были подбиты. Фашисты вели на редкость плотный огонь.
Нужна сила, которая сломила бы сопротивление гитлеровцев. Командующий 1-м Белорусским фронтом Маршал Советского Союза Г. К. Жуков решил ввести в сражение армию Катукова.

Первым в бригаде рванулся к Берлину батальон во главе с гвардии капитаном П. В. Деркачом. Вперед он выслал боевой дозор под командованием Героя Советского Союза гвардии лейтенанта Г. А. Виноградова. Гусаковский слышал по радио его доклады комбату. Он сообщал, что пока все спокойно, врага не видит. И вдруг — новый доклад:
— Фашисты передо мной. Три танка!
— Уничтожить! — приказал комбат.

Взвод Виноградова встретил «тигров». Машина лейтенанта почти вплотную столкнулась с одним из них. Командир орудия быстро среагировал. Выстрел его был меток. Он пришелся в борт «тигра». Повезло нашему экипажу и в схватке с другим танком. Но его уже засекли. Фашисты выпустили по танку несколько снарядов. Получив пробоину, танк Григория Виноградова остановился, загорелся. Командир взвода был ранен. Механик-водитель вынес его в безопасное место.

Взвод возглавил Герой Советского Союза гвардии лейтенант И. X. Кравченко. Он повел танки туда, где бушевало пламя.
В бой вступил весь батальон. Вокруг гремело и полыхало. Комбат пытался нащупать слабое место в обороне, прорваться через укрепления, но пока безуспешно. Куда ни двинься, всюду доты, орудия. Пристреляны все участки. И развернуться нельзя. Одна-единственная дорога вперед и та запружена горящей техникой. Рядом были стрелки. Они тоже не могли продвинуться вперед.

Капитан Деркач услышал в наушниках голос комбрига. Он не ругал, не торопил, только интересовался:
— Так, так, хорошо. А что вы видите справа? Кто вас атакует с фронта?

Потом полковник сообщил, что направил подкрепление — артсамоходчиков из полка Мельникова. В то же время он ввел в бой танковый батальон гвардии майора Матвея Пинского.

— Вгрызаться в оборону, не стоять на месте, вперед и вперед! — требовал Гусаковский.

Он постоянно анализировал обстановку. Это хорошо, что передовой отряд сумел на максимальной скорости прорваться к высотам. Сделан первый шаг. А что же дальше? Высоты оказались недоступными для машин. Сначала командиры танков пытались маневрировать по пологим местам. Но чем выше они поднимались, тем отвеснее становились скаты. Опытные механики-водители повели машины по диагонали, зигзагами. Вражеские расчеты стали стрелять по бортам. А сами танкисты в таких условиях не могли ответить: их пушки на склонах задирались кверху.

В один из моментов боя место выбывшего из строя механика-водителя занял заместитель командира батальона по политчасти гвардии капитан Н. Ф. Бакин. Он первым повел танк на высоту, старался выбрать более удачные направления, создавал экипажу все условия для стрельбы. Его примеру последовали другие. Экипаж младшего лейтенанта И. Шевцова продвигался правее. Он вышел на ровную площадку. Сержант А. Сарапят откинул было люк и хотел выглянуть, чтобы глотнуть свежего воздуха, как рядом ухнул взрыв. Снаряд угодил в танк, что двигался левее. Машина загорелась. Сарапят не усидел и бросился на помощь товарищам. Удалось вытащить всех. Трое почти не пострадали, а старший сержант Аркадий Перевозчиков был тяжело ранен в голову и тут же скончался. Сарапят вместе с ним приехал с Урала, хорошо его знал. Он решил отомстить врагу за смерть друга. Заняв место у прицела, танкист снаряд за снарядом посылал в противника. Ему удалось подбить «пантеру», разворотить дзот. Но вот Сарапят почувствовал запах дыма. «Может, танк загорелся?» — мелькнула мысль. В наушниках послышался голос механика-водителя старшего сержанта Андрея Семиколенова:
— Горим!

Гвардии младший лейтенант И. Шевцов распорядился покинуть танк. Все оставили машину, но Семиколенов еще оставался за рычагами, стараясь вывести танк из-под обстрела. Он откатил его немного назад. А пламя уже разгорелось. Экипаж решил сбить его землей, песком. В конце концов воинам удалось спасти машину. И снова они были на своих местах, снова вели огонь по врагу.

Зеелов находился рядом. До города оставалось каких-то два-три километра. Однако попытки взять его оказались безуспешными.

Гусаковский был хмур. Глубокая морщина пересекла лоб. Внешне он казался спокойным, но как натянулись нервы. Решающий момент. Если сейчас он не предпримет что-то, не сломит сопротивление врага, атака захлебнется. Возможно, придется отойти.
Он старался выдвинуться поближе к атакующим танкам, понять, что же сдерживало экипажи, в чем причина неудачи. Внимательно выслушал короткие доклады командиров батальонов, всмотрелся в карту и местность. Получив ряд донесений, он сопоставил их, что-то выяснил. Из перехваченной радиограммы врага узнал, что гитлеровцы подбрасывали из глубины подкрепления и сосредоточивали их против бригады.

Командир... В каком же трудном ты положении! Решай, рассчитывай, распоряжайся. Все смотрят на тебя, ждут приказов. Люди, прошедшие такую войну, готовы выполнить любые требования. Но эти требования должны отвечать обстановке, вести к победе. Вот и думай, прикидывай, мобилизуй все силы, весь опыт, приобретенный в ходе многочисленных сражений. Необходимо величайшее напряжение ума, воли.

Гусаковский был в бронетранспортере вместе с начальником штаба бригады. Они обменялись мнениями о создавшейся обстановке.
— Роты атакуют в лоб,— озабоченно сказал Иосиф Ираклиевич.— В этом вся беда. Мы лишены маневра, а для танкистов это все равно, что без воздуха. Фронтальные атаки редко приводят к успеху.
— Здесь трудно развернуться,— с сожалением вымолвил Воробьев.
— В том-то и дело. Враг перед нами скапливает немалые силы. Как их разгромить? — Гусаковский пожал плечами, вздохнул. Он взял карту, развернул ее пошире.— А знаете что, Александр Иванович. Запросите-ка батальоны: как у нас дело на флангах обстоит? Дайте срочное задание разведке поискать бреши. Неужто не найдем?

Вскоре необходимые данные были получены. Комбриг изучал их, хмурясь и досадуя на ожесточенное сопротивление врага.
— Попробуем ударить в сторону Людвигслуста, Фридерсдорфа.
— Это большое отклонение от маршрута,— ответил начальник штаба.
— Не всегда прямая — самая короткая,— повеселел комбриг.— Только при штурме Зеелова с юга, а не с востока можно сломить сопротивление гитлеровцев. Обратите внимание на радиограмму. Враг идет навстречу нам, а мы обойдем его.
Гусаковский доложил о своем решении комкору. Тот подумал минуту, потом решительно:
— Действуйте!

Первый день сражения шел к концу. Сгущались сумерки, но бой не прекращался. Пять армий фронта без передышки рвались вперед. Грохотали тысячи пушек, взрывались сотни бомб, трещали очереди автоматов и пулеметов. В гуще войск сражались экипажи 44-й гвардейской бригады. Полковник Гусаковский отдал распоряжение батальонам изменить направление атаки и ждал с волнением, как пойдет дело. Впереди снова был батальон капитана Деркача. Иосиф Ираклиевич выдвинулся на танке ближе к нему, наблюдая за действиями комбата. Желательно бы быстрее, но слишком уж много здесь оказалось препятствий: воронки, завалы, канавы. Танки перестроились, подошли к деревне Людвигслуст, усилили огонь. Их поддерживали самоходки Мельникова. У Гусаковского надежная связь с авиацией. Представитель из полка штурмовиков был рядом. По просьбе комбрига эскадрилья «ильюшиных» нанесла удар по населенному пункту. Оперативно сработали и саперы: они подорвали три дзота, что стояли на пути наступающих.

Общими усилиями сопротивление врага было сломлено. Танки ворвались в Людвигслуст. В машине, первой вступившей в деревню, находился заместитель командира батальона по политчасти гвардии капитан Николай Бакин. Гусаковский воспрянул духом. Теперь дело пойдет веселее. Главное — не задерживаться, не ослаблять натиск.

После взятия Людвигслуста танкам преградили дорогу завалы, взорванный железнодорожный мост. Попытались расчистить путь. Враг открыл огонь из пулеметов и орудий. А тут еще командир артсамоходного полка дал «SOS»: его штаб атаковали около сорока танков с пехотой. Неприятная новость. Гусаковский взглянул на карту и понял замысел противника. На штаб Мельникова вражеские танки наскочили случайно, их задача — отрезать вырвавшуюся вперед 44-ю бригаду от остальных войск и уничтожить.

Иосиф Ираклиевич перенацелил батальон М. С. Пинского. Тот не промедлил, быстро выдвинулся навстречу танкам фашистов. Путь ему преградила железнодорожная насыпь. Противник подтянул артиллерию и повел частый огонь. В тяжелом положении оказался и Пинский. Пройти ему больше негде. Орудия врага прикрыты насыпью. Фашисты вывели из строя две машины. Командиры комсомольских экипажей П. Васильев и В. Золотов не растерялись, сумели быстро потушить огонь, ликвидировать пробку. Наконец удалось задержать врага.

После получасовой артиллерийской подготовки бригада совместно с бойцами стрелкового полка пошла в атаку на Фридерсдорф. Населенный пункт был взят. Но противник быстро опомнился, подтянул резервы и начал предпринимать яростные контратаки. За три часа отразили четыре удара врага, и каждый раз фашисты бросали в бой по 20—25 танков.
И все же бригада ворвалась на окраину города Зеелова. Полковник Бабаджанян решил незамедлительно воспользоваться этим успехом. Он бросил сюда другие бригады корпуса. Прорыв расширился. Советские войска двинулись вперед.

На следующий день Гусаковский оказался на одной из высот, которые штурмовали накануне, с интересом осмотрелся. К востоку местность просматривалась на большом расстоянии, едва ли не до самого Одера. Там, где вилась серая лента шоссе, прошли батальоны бригады, сменившие направление атаки. Десятки разбитых фашистских танков, штурмовых орудий, минометов. Чуть ближе к Зеелову еще большая свалка военной техники. Здесь сражались батареи самоходно-артиллерийского полка П. А. Мельникова в то время, когда был атакован штаб. Славно поработали экипажи, расчеты.

И снова бригада рвалась вперед. Ее путь — на город Мюнхенберг. Упорные бои вспыхивали за каждый населенный пункт. В схватке за деревню Герльсдорф 3-й батальон попал в тяжелое положение — но нему ударили во фланг. На помощь поспешил майор Пинский. Вовремя помогли и штурмовики, наведенные представителем авиации при 44-й бригаде.

И еще одна деревушка на пути танкистов — Ясфельде. Ее брали танкисты с ходу. Прошли до центра. И когда экипажам казалось, что все уже кончено, гитлеровцы открыли ураганный огонь. Из домов по танкам ударили фаустники. Им ответили наши автоматчики. Пришлось проверять каждый дом, выкуривать с чердаков и верхних этажей притаившихся солдат с фаустпатронами. Это стоило немалых усилий и риска.

Шаг за шагом, тесня противника, 44-я бригада достигла окраины Мюнхенберга, перерезав дорогу, связывавшую этот город с Берлином. Первым шел батальон М. С. Пинского. Он установил, что город обороняли подразделения недавно подошедшей моторизованной дивизии «Рейх». Медлить нельзя, надо атаковать, пока гитлеровцы еще не знают, что советские танки уже близко. Комбриг одобрил это предложение. Но атака не удалась. Слабо изучили обстановку. Гусаковский ругал себя, что поступил так необдуманно.

Пришлось отойти и расположиться в роще.

— Мы забыли о разведке,— недовольно говорил комбриг.— Из-за этого напрасные потери.

Вскоре выяснили, что южнее Мюнхенберга сил у противника намного меньше. Значит, именно здесь следовало атаковать. И бригада двинулась в обход, в направлении Эггерсдорфа, Кинбаума. В ночь на 20 апреля эти населенные пункты были взяты.
Утром натолкнулись на безымянную заболоченную речушку. Через нее уже перебрались десантники во главе с капитаном Виктором Степановичем Юдиным. Но их теснил враг. Надо было срочно перебросить туда танки. Гусаковский поставил перед саперами задачу навести мост. Рядом лес. Свалили деревья, перетащили их к преграде. Переправились, но навстречу двинулись танки противника. Откуда-то из глубины леса ударили орудия. Бригада остановилась. Все меньше оставалось в ней людей и машин. Передовым отрядом уже командовал капитан Илья Григорьевич Дранченко. Он уверенно руководил действиями экипажей, сам уничтожил фашистский танк, несколько орудий. Комбриг послал в помощь ему самоходчиков П. А. Мельникова и после артиллерийского налета потребовал возобновить атаку. Снова выручила авиация. «Ильюшины» буквально висели над противником, уничтожали танки, огневые точки, живую силу. Иосиф Ираклиевич радовался этой поддержке с воздуха. Летчики немедля появлялись по вызову над боевыми порядками врага. Их удары были мощными, снайперскими.
День и ночь в боях, в схватках с врагом. Начальник штаба, который уже сменил два бронетранспортера — один застрял в трясине, другой подбит,— вздыхал, негодуя на гитлеровцев:
— За всю войну не видел такого ожесточения.

Помазнев где-то с передовым отрядом, не удержался, вырвался вперед. Ранен майор Пинский, за него остался политработник. Вышли из строя и многие другие офицеры. Но не ослабевал напор танкистов. Они настойчиво штурмовали подступы к Берлину.
Танки вошли в горящий лес. Трудно было что-то разглядеть. Сплошной дым, пламя справа и слева. Гусаковский протер глаза, услышал, как подполковник Воробьев клял все и вся:
— Так мы в ловушку угодим.

Гусаковский открыл дверцу, попытался найти поблизости свои танки. Всюду черная стена дыма. Упавшие деревья чадили до тошноты. Даже одежда начинала тлеть. Скоро ли кончится зона пожара? К этому времени Воробьев выбрался в менее опасное место. Но дым по-прежнему окутывал все вокруг.

Гусаковский наказал Дранченко, чтобы он был осмотрителен, не нарвался на засаду, постоянно держал впереди разведку. Вскоре тот доложил, что танки батальона вышли к мосту.

— Мост захватить целым и невредимым,— распорядился комбриг.— Воспользуйтесь дымом. Пошлите роту Бахмарова в обход.
Однако обхода не нашли. Противник с пушками и пулеметами был всюду. Оставалось атаковать в лоб. Гвардии старший лейтенант В. Бахмаров умело прикрылся огнем других рот и достиг цели. Боем он руководил уже будучи раненным. Потом, когда это стало известно, ему предложили уйти в тыл. Но офицер остался руководить ротой. Он сказал: «Разве можно сейчас, во время такого завершающего, напряженного сражения, идти в госпиталь!»

Семь часов, 22 апреля. Танкисты бригады навсегда запомнили этот день и этот час. Они вышли на окраину одного из пригородов Берлина. Важнейшее событие! Об этом думал каждый из наших советских людей. И вот свершилось. Исторический момент. Дошли! Преодолели все преграды!

Впереди танк командира взвода гвардии лейтенанта А. Аверьянова. Все дни наступления он был на линии огня, настойчиво штурмовал опорные пункты противника. Там, где он проходил, оставались подбитые орудия, бронетранспортеры. На броне его танков находился десант. Солдаты прижались к башне, изготовились к стрельбе, ожидая сопротивления врага.

Аверьянов вырвался на площадь, глянул в перископ. Высокие массивные здания. Видимо, административные. Он вспомнил о флаге, который перед боем вручил парторг батальона гвардии старшина Ф. Д. Седов. Его нужно водрузить на одном из зданий. Но рискованно вылезать. Вдруг срежут автоматной очередью. Для верности он приказал всему взводу пальнуть по зданиям. Никто не ответил. Открыв люк, лейтенант выскочил на асфальт. В одной руке пистолет, в другой флаг. Под ногами хрустнули битые стекла. Он шел осторожно, и за каждым его шагом следили экипажи остановившихся танков. Аверьянов ускорил шаги. Чудо! Он водружает флаг на одном из первых домов Берлина. Значит, добрался, исполнил свой долг, теперь надо добить фашистского зверя в его берлоге.

Аверьянов спустился вниз, посмотрел на алое полотнище, прикрепленное к трубе, вскинул руки.
— Ура, товарищи!
Танкисты отсалютовали из пушек.

Гусаковский тотчас же узнал о том, что танки вышли на окраину Берлина, и взвод Аверьянова водрузил флаг над административным зданием.

— Берлин! Дошли! — радостно взглянул он на Воробьева.— Чего хмуришься? Посмотри на себя в зеркало: небритый, закопченный.

Комбриг был несказанно счастлив. В это время к ним подошел Помазнев, вылезший из проходившего мимо танка. Тоже в копоти, заросший, в обгорелой одежде, но с сияющими глазами.

— Поздравляю вас, товарищи, я только что оттуда.
Гусаковский доложил о достигнутых бригадой рубежах командиру корпуса и одновременно пожаловался, что понес большие потери. Все танки пришлось свести в один батальон. А впереди узел железных дорог. Он охранялся танками, артиллерией и пехотой. Две атаки бригады уже отбиты. Пришлось остановиться.

Полковник А. X. Бабаджанян поздравил Иосифа Ираклиевича с выходом к Берлину и сказал, что в помощь бригаде выслал самоходно-артиллерийский полк. Стало веселее. Бригада снова наступала, вела бои на улицах за каждый дом. Случалось, что танки проламывали стены, таранили строения. Они рвались к центру города. В первых рядах была машина гвардии младшего лейтенанта И. Шевцова. Она быстро продвигалась по каменной мостовой, вела огонь из пулемета и пушки. Механик-водитель А. Семиколенов маневрировал так, чтобы избежать выстрелов фаустников. Недалеко от себя он видел танк командира взвода гвардии лейтенанта И. Коробова. У него, наверное, вышла из строя радиостанция. Чтобы передать какое-то распоряжение, лейтенант решил выйти из танка. Но едва открыл люк, как был сражен автоматной очередью из фашистского бронетранспортера.

Гвардии младший лейтенант И. Шевцов тут же среагировал на это. Выполняя приказ командира, Андрей Семиколенов развернул танк. Сарапят навел орудие, выстрелил, и бронетранспортер окутался огнем и дымом.

В другом месте экипажу Шевцова нужно было выйти на параллельную улицу. Решили через двор. Танк корпусом пробил дом и, волоча на себе доски, бетонные блоки, вышел в тыл вражеской части, ударил по фашистам с близкого расстояния. Примеру Шевцова последовали и другие экипажи.

Танки продвигались все ближе к центру города. Гусаковский выслал вперед начальника штаба с задачей найти переправы через Шпрее. Это, видимо, последняя водная преграда на их пути. Шпрее — не Висла и не Одер. Но закованные в бетон вертикальные берега двухметровой, а кое-где и трехметровой высоты создавали особые трудности. С противоположной стороны ураган огня: пули, осколки снарядов и мин. Трудно подступиться. Гитлеровцы сопротивлялись отчаянно.
Воробьев сообщил комбригу, что нашел более удобное место. Вначале решили пустить автоматчиков. Их прикрыли огнем орудий, танков. Цепи автоматчиков оказались жиденькими. Они не смогли оттеснить противника в глубину. Едва первый паром с танком отчалил от берега, как фашисты выкатили орудия на прямую наводку и потопили его вместе с танком. Стало ясно: в этом месте форсировать Шпрее не удастся. Начали искать другие участки. На помощь пришел командир корпуса, подбросил подкрепление. Наконец смогли преодолеть реку. Бригада продолжала наступление, занимая квартал за кварталом. Приходилось броней пробивать огромные каменные дома, превращенные гитлеровцами в опорные пункты, где каждое окно грозило выстрелом из фаустпатрона. Бывало так, что бригада разделялась на части, группы, и все они по отдельности оказывались окруженными врагом. Порой трудно было выяснить, кто кого окружил: фашисты наших или наши фашистов? Экипажи гвардейцев дрались с неослабным упорством.

К 17 часам 27 апреля танки подошли к узлу железных дорог западнее Меркенштрассе. Гусаковский знал, что здесь у гитлеровцев много артиллерии, пехоты, в каждом здании фаустники. Но сила сопротивления превзошла все ожидания: противник вел по танкам огонь из всех видов оружия. Комбриг отдал приказ закрепиться. Подполковник Воробьев в это время находился с другой группой танков.

Бронетранспортер Гусаковского остановился на площади, под деревом, прикрывшись углом дома. Сюда подходили офицеры, солдаты. Прибыл гвардии лейтенант Храпцов, которому надо было уточнить задачу. Теперь он командовал батальоном.
Иосиф Ираклиевич вышел из бронетранспортера, и в этот момент рядом рванул снаряд. Двоих убило, ранило врача. А что же с ним? Нет, он жив, но встать не мог: перебита нога.

К нему поспешили танкисты.

— Обождите,— остановил их комбриг.— Храпцов, вы поняли меня? Вам надлежит вернуться на Блюхерплац, переправиться по мосту на северный берег канала и очистить прилегающие кварталы. Это приказ командира корпуса. Выполняйте!
Он доложил Бабаджаняну по радио, что ранен.
— Тяжело? — переспросил тот.
— Командовать смогу.— И... потерял сознание.

Проснулся Гусаковский утром. Он был в армейском госпитале под Берлином. Похудевший, измученный, лежал на спине, кусая губы от боли. Нога в гипсе. На лбу — пот. Дрожащей рукой провел по лицу. Как там бригада? Выполнил ли Храпцов приказ? За комбрига остался Воробьев. Он не растеряется, доведет бой до конца. Жаль, что так случилось с ним.

Иосиф Ираклиевич спрашивал у сестер, как дела в Берлине, взят ли рейхстаг, пойман ли Гитлер. Ему отвечали, что наши штурмуют и теснят фашистов на всех участках, пробиваются все ближе к имперской канцелярии.

А где Помазнев? Он должен быть в госпитале. Ранен на его глазах. Как это было? Танкисты захватили угловой дом. Фашисты вначале было отпрянули назад, потом перешли в контратаку. Завязалась жаркая схватка. Здание загорелось. И в это время Помазнев устремился прямо в огонь. Автоматчики из батальона Юдина — за ним. Иосиф Ираклиевич думал, что больше не увидит начальника политотдела, хотел его остановить. Помазнев остался жив. Вскоре он был уже на крыше дома, с флагом в руке, пытался закрепить его. И в это время Василия Трофимовича ранили. Правда, флаг он все же закрепил.

Смелый человек! Все время впереди, в танках. На протяжении всех боев за Берлин Иосиф Ираклиевич не видел его на КП. В какой же он палате?

Настал день, когда бои в Берлине затихли. Замолчали орудия, замерли танки. Отгремели и салюты.

В тот день у Гусаковского было много гостей. Приехали из бригады и подробно рассказали, как они уже без него, своего комбрига, завершили бои на улицах Берлина. Потом прибыли генерал Попель с полковником Бабаджаняном. Приехал навестить и генерал-полковник Катуков. Он сообщил, что 44-я гвардейская бригада, носящая имя «Революционной Монголии», удостоена седьмой правительственной награды — ордена Кутузова II степени.

К вечеру в палате стало тихо. Гости ушли. Иосиф Ираклиевич лежал усталый от волнений. Кончилась война. Свершилось то, о чем мечтал советский народ: враг повержен, мы победили.

Полковник достал свои документы. Рядом с партбилетом сложенный вдвое небольшой листик. Несколько строчек крупного почерка. Это письмо он получил когда-то под Калугой вместе с подарком. Писали дети. Они посылали конфеты, просили командира побыстрее разгромить врага. Дорогое письмо. Как бесценный документ, хранил его Иосиф Ираклиевич. На протяжении всех боев он не забывал о нем, держал возле сердца. Не просто было выполнить их просьбу. Война — большое испытание для всех советских людей.

Заныла нога. Гусаковский лежал весь напряженный, в жару, чувствуя, как по вискам стекали струйки пота.
Да, война оказалась тяжелой.

Путь пройден нелегкий: Ельня, Москва, Курск, Черновцы, Перемышль, магнушевский плацдарм на Висле, Данциг, Берлин. И на всем пути остались могилы дорогих людей. Сражен был полковник Леонов. О нем часто вспоминали в бригаде и теперь. Погиб Алеша Карабанов. Не стало мужественного, строгого с виду Федора Боридько. Нет Героя Советского Союза гвардии лейтенанта Ивана Хотовича Кравченко, специалиста по переправам. Погиб он 1 мая, в Берлине, уже после того, как Гусаковский был в госпитале. Эту тревожную весть принесли Иосифу Ираклиевичу сюда в госпиталь. Жаль парня. Война, война...

Долго еще лежал Иосиф Ираклиевич в госпиталях. Потом его переправили в Москву. Он ковылял на костылях. Далеко не ходил, больше стоял возле окна, смотрел, как текла мирная жизнь на улице. Надоело уже среди унылых стен госпиталя. Завидовал тем, кто с сияющей улыбкой уходил отсюда. Затянулось лечение. Ему писала жена, что постарается приехать в госпиталь. После эвакуации она снова в Ставрополе, там, где они были до войны. Обещала приехать, а пока нет. Не виделись столько времени — всю войну. Кое-кому удавалось за эти годы побывать дома, а ему не везло. Так складывались обстоятельства. Почти все время был в боях.

Припомнилась прогулка вместе с женой за город в последний мирный день. Это было в субботу, накануне 22 июня. Тогда он хотел прийти со службы пораньше и все же задержался. Но в поле отправились. Шли вдоль пшеницы. Сейчас бы вдохнуть ее опьяняющий запах. Какой от нее идет аромат, когда она, уже полноколосая, зарумянится. Или оказаться в высокой ржи. Или выйти на луг, зеленый, сочный...

Так, в мечтах и воспоминаниях проходили день за днем. Однажды, стоя у окна, он увидел во дворе женщину с рослым мальчишкой. Она? Не может быть! В сорок первом он оставил сына, когда ему не было еще и семи лет. Да и женщина вроде не похожа на его Ларису. Но рядом с ними идет адъютант Евгений Ремезов. Неужели?

Иосиф Ираклиевич направился к двери, чувствуя, как стучало сердце.

Шаги на лестнице. Распахнулась дверь. Вперед вырвался сын. Замер на месте, недоверчиво взглянул на отца: в халате, с костылями. Какой-то незнакомый человек. А где же отец?

Рядом оказалась и жена. Она тоже изменилась. Похудела. Темно-карие глаза были усталыми. Но все такая же красивая, дорогая.

Обнялись. Полетели на пол костыли. Сын, наконец, понял, в чем дело, и тоже обнял отца.

Потом всей семьей они сидели рядом, в комнате, которую предоставил им начальник госпиталя, и говорили, говорили...

На следующий день сын вдруг заявил:
— Папа, я тоже буду военным.
— Это не так просто.
— Все равно буду. И обязательно танкистом, как ты! Командиром стану.
— Согласен. Но вначале подрасти, выучись,— сказал Гусаковский, и при этих словах вспомнил, как примерно то же ему говорил старший брат Адам в Шаевке, когда приехал в отпуск.

Мечта Иосифа Ираклиевича сбылась.

Нелегкие испытания выпали на его долю. Днем и ночью, сквозь пламя жесточайших боев и сражений шагал он вместе с товарищами по фронтовым дорогам к нашей Победе. Гусаковскому было особенно приятно, что его сын тоже мечтал стать вооруженным защитником социалистической Родины.

Будни мирные, учеба боевая

С того дня, как отгремели залпы войны, прошло немало времени. Советские люди подняли из руин города и села, развернули широкий фронт новых строек. Расцветала, на глазах преображалась жизнь трудового народа Страны Советов. К станкам заводов и фабрик, в ряды армии уже пришли дети тех, кто громил врага на полях минувших боев.
Были перемены и в жизни Иосифа Ираклиевича. Вскоре после войны он командовал более крупным соединением, потом, окончив Военную академию Генерального штаба, еще поднялся по служебной ступеньке. Служба его по-прежнему была связана с броней.

...В район учения танки вышли ночью, по сигналу «Сбор». Они стояли на опушке березовой рощи, рассредоточившись. Экипажи отрывали окопы, маскировали машины, проверяли вооружение. Из глубины тянуло сладковатым дымком: там устроилась кухня. Многие солдаты, разогнув спину, принюхивались к этому дымку: скоро время завтрака.
Командир батальона, крепкий, невысокого роста капитан, вместе с начальником штаба пристроился на кургане возле бронетранспортера. Колдовали над картой.

— Значит, по данным разведки,— капитан коснулся острием карандаша одного из мест на карте,— на этих безымянных высотах окопался «противник»...
— Не только окопался,— возвестил старший лейтенант.— Здесь у него глубокоэшелонированная оборона.
— Пусть так,— комбат озабоченно свел густые рыжеватые брови. — Постараемся разгадать тайну этой обороны, поищем в ней щелочку.

К бронетранспортеру подкатил «газик». Приоткрылась дверца, раздался толос командира полка:
— Капитан Анохин!

Офицер поспешил к машине, поправляя на ходу китель.
— Новость, Анохин. На учение к нам прибывает командующий войсками округа. Понимаете, что это означает?

Комбат на какое-то время задумался, потом невозмутимо пожал плечами:
— Будем рады. Постараемся встретить как положено. Не подведем!
— Смотрите, какой храбрый! Наведите порядок. Проследите за людьми. Надеюсь на вас.

Командующий приехал, когда командир батальона уже провел рекогносцировку, поставил задачу подчиненным. Анохин ожидал, что нагрянет целая кавалькада сверкающих машин, но подкатил лишь «газик», сопровождаемый машиной командира полка. Из «газика» вышел генерал-полковник. Росту такого же, как Анохин, подтянутый. В сапогах, при ремне. Полевая форма. На груди две Золотые Звезды, несколько рядов орденских планок. Анохин еще не видел близко командующего войсками округа. Гусаковский Иосиф Ираклиевич. Взгляд внимательный, цепкий. Говорят, строгий, требовательный.

Правее его, чуть сзади, стоял подполковник из штаба Прибалтийского военного округа, рядом с ним — командир полка. Генерал выслушал доклад комбата, подал руку, осмотрелся.
— А у вас здесь мило. Такие великолепные березы! Ствол к стволу. Так и просятся на картину. Вы уж смотрите, не поломайте их. Поберегите этот уголок.
— Сейчас вы, товарищ генерал, требуете поберечь березы,— не без улыбки произнес Анохин,— а пойдете смотреть — будете корить нас, что плохо в землю зарылись, не замаскировались.

Генерал, скользнув взглядом по редким веснушкам на лице капитана, тоже улыбнулся, сказал командиру полка:
— А комбат у вас не из робкого десятка. Знает, как выйти из положения.
— Молодой, растущий,— с удовольствием произнес подполковник.
— Добро, товарищ Анохин. Познакомьте с обстановкой более подробно, а потом покажете ваши экипажи,— распорядился Гусаковский.

Он переходил от танка к танку, присматривался, беседовал с людьми. Одному экипажу он сделал замечание, что мелковат окоп. Если рядом разорвется бомба, могут пострадать люди, танк.
— А что для нас простая бомба! — воскликнул небольшого роста, остролицый солдат.— Вот ежели ядерная рванет, ничего вокруг живого не останется. Ни леса, ни танков, ни людей!

Выслушав танкиста, Гусаковский ничего не ответил, тронул помятый подкрылок танка.
— Непорядок это,— произнес он жестковато.— Механик-водитель водит машину в лесу так неосторожно.

Командующий снова посмотрел на солдата.
— Говорите, рванет? Нет спора: силища огромная. И земля оплавится. Но крепкого духом не сшибить и обухом. А что касается силищи, то и у нас кое-что есть. Бояться врага — себя ни во что ставить. Вот так, товарищ. А закапываться надо все-таки поглубже, тогда никакой атом не возьмет.

Пришло время завтрака, и капитан Анохин попросил у командующего разрешения накормить людей.
— Действуйте по своему плану,— распорядился генерал.— Я думаю, и нам пора подкрепиться.

Он подозвал к себе офицера из штаба округа. Но к нему поспешил командир полка.
— Товарищ генерал, пожалуйста, в летучку. Там все приготовлено...
— В летучку? — наморщил лоб Иосиф Ираклиевич. — Капитан Анохин, а что у вас в солдатском котле?
— Обычная солдатская еда в поле: гороховое пюре, отварное мясо. Все наскоро, некогда.
— Так это же отлично! Что может быть лучше на учении? Я с фронта обожаю это блюдо. Словом, кто куда, а я на солдатскую кухню. И непременно из котелка, на пеньке.

После завтрака Гусаковский снова повел с командиром батальона разговор о тактической обстановке, о том, как он мыслил прорвать оборону «противника», какой собирался предпринять маневр. Он выслушал и объявил:
— Поступайте, как решили, а я съезжу к вашему «противнику». На этом учении мы встретимся с вами позднее.

После отъезда командующего Анохин более серьезно задумался над тем, как атаковать «противника», найти отмычку к его обороне. Глубокое изучение данных разведки и личное наблюдение привели к выводу о том, что фронтальный удар на почти открытой местности невозможен. Он не сулил ничего, кроме потерь. Вместе с тем фланги и стыки в обороне были надежно прикрыты инженерными заграждениями и настолько плотно простреливались перекрестным огнем артиллерии и автоматического оружия, что, казалось, исключали возможность использования стыков для выхода во фланг и тыл. Попробуй найди щель, обойди, нанеси удар оттуда, откуда «противник» меньше всего ждет.

О многом пришлось подумать. Вначале комбату казалось, что все решится просто. Развернет он батальон, для видимости совершит обход справа или слева, прорвет оборону и — вперед, к реке. Форсировать ее особого труда не представляло: в последнее время из-за отсутствия дождей она обмелела. С ходу переправиться и снова — вперед.

Командир батальона все больше склонялся к решению нанести одновременный удар и с фронта, и с фланга. Его внимание привлек заболоченный участок местности. Он находился на правом фланге обороняющихся. Видимо, считая это место непроходимым, «противник» не прикрыл его заграждениями. Правильность вывода подтверждали и другие наблюдения.
Первые сведения, полученные от группы разведчиков, были обнадеживающими: проход здесь возможен. Но разведчики поторопились с таким сообщением. Вскоре выяснилось, что и здесь оборона усилена. Выходило, что «противник» оказался не таким уж беспечным, как думалось поначалу. Вывод напрашивался один — превратить непроходимый участок в преодолимый.
Началась подготовка фашин и штурмовых мостиков, настилов для машин. Танкисты трудились в течение остатка дня, прихватили и часть ночи. А на рассвете экипажи пошли в атаку. Одни атаковали с фронта, другие — во фланг.

В 12.00 командующий подъехал на «газике» к реке, куда вот-вот должны выйти танки. Учение шло по-боевому. Капитан Анохин вовремя развернулся, нашел-таки разгадку к обороне и без подсказок со стороны старших. Иосиф Ираклиевич строго предупредил командира полка, чтобы тот не вмешивался, не опекал. Пусть человек сам поломает голову, поучится на практике решать тактические задачи в условиях, близких к боевым.

Гусаковский выслушал доклад пунктового посредника, палатка которого стояла здесь же, в кустах, затем подошел к реке. Она петляет между высоких, поросших лозой берегов, по лесу. Немного обмелела в последние дни, но оставалась довольно широкой.

Обычно река ласкова, приветлива, манит синей гладью. Через нее нетрудно перебраться вплавь, на лодке. Можно просто перейти по мосту. Это в мирной обстановке. А в бою? Свист пуль, шквал артиллерийского огня. Река вскипает, дыбится от взрывов. Скольких, бывало, уносила разбушевавшаяся стихия в войну. Как тяжело далась когда-то Пилица фронтовикам. Берег восставал против берега. Долго не затихал кровопролитный бой. Советские танкисты мужественно шли сквозь все преграды.
Теперь на вооружении более совершенные средства переправы, можно с ходу преодолевать широкие водные преграды. Но и в настоящее время река — препятствие серьезное.

Пока не было слышно ни одного выстрела, тихо. Правда, на западном берегу раздавались команды, урчали моторы. Видимо, «противник» в спешном порядке возводил укрепления, подбрасывал свежие силы, готовясь во всеоружии встретить наступающих. Он решил основательно закрепиться на этом водном рубеже и надолго задержать здесь танкистов. Два командира, две воли, два ума. Кто возьмет верх? Чья сила пересилит?

Вскоре из лесу донеслось резкое тарахтенье плавающих танков. Разведка! Броневые машины вышли к берегу и устремились к реке. Несколько выстрелов, схватка на противоположном берегу. «Противник», наверное, не ожидал столь быстрого выхода наступающих. Неожиданностью оказался для него и десант, высаженный вертолетчиками. Полоска земли захвачена. А это — большое дело. Теперь нарастить удар, найти места для переправ танков — и, считай, успех обеспечен. Важно не промешкать, не дать обороняющимся подбросить подкрепление. Время сейчас на вес золота.

«Отлично развернулся Анохин! — радовался Гусаковский.— Командир он и вправду способный!» Иосиф Ираклиевич посмотрел на часы. Пора уже подойти танкам, а их все еще не было. Не слышно даже гула. Где же они? Сквозь землю провалились, что ли? А тем, кто уцепился за противоположный берег, было уже невмоготу. «Противник» выдвинул из глубины танки и перешел в контратаку. Разгорелся жаркий «бой». Гремели пушки, рвали воздух пулеметные очереди. Десант требовал поддержки. Солдаты с надеждой поглядывали назад. Но помощи не было.

«Противник» воспользовался этим и восстановил свои позиции на реке.

Генерал-полковник ходил по берегу, обеспокоенный всем случившимся. Его тревожило и то, что все сильнее начинала ныть раненая нога. След войны, отметина Берлина. Как к непогоде или поволнуется, так и начинает ныть. Иосиф Ираклиевич присел на кургане, потер ногу. Тяжелое было ранение. Из-за него и попал в госпиталь за три дня до разгрома гитлеровцев в Берлине.
Иосиф Ираклиевич снова посмотрел на часы. Что-то здорово задерживались танки. Наконец донеслось урчание двигателей. Одна из машин выскочила из-за кустов и остановилась недалеко от генерала. Открылся люк. На землю спрыгнул командир батальона, запыленный, вспотевший. Он рванулся было к реке, но, увидев командующего, поспешил к нему, поднес руку к танкошлему.

— Где ваш батальон? — спросил Гусаковский и почему-то опять обратил внимание на редкие веснушки на его лице.
— На подходе. С минуты на минуту будут здесь. Малость задержались.
Командир батальона, чувствовалось, был чем-то расстроен.
— Как это — малость? — в голосе Гусаковского послышались суровые нотки.— А если бы даже и малость? Нет, капитан, современный бой не прощает ошибок. Что там стряслось с батальоном?
— Маршрут тяжелый. Почти везде плохо проходимые места. Сплошные препятствия.

Офицер из штаба военного округа был вместе с комбатом в танке. Он тоже подошел к командующему войсками округа.
— Канавы, ручьи, завалы. И везде комбат сам пропускал танки,— доложил подполковник.— В одном месте у болота застряли сразу три машины. Остановили целую роту. Вытаскивали. В другом случилась неполадка. Ждали, пока подойдет летучка. Часть машин отстала, отклонилась от маршрута.

Командующий нахмурился, сделал несколько шагов. Остановившись перед Анохиным, резко произнес:
— В таком случае вы проиграли бой. Будем считать, что реку форсировать вам не удалось. «Противник» ко времени вашего подхода ликвидировал плацдарм и осел накрепко. И виноваты в этом вы, командир.

Генерал направился было к реке, но вернулся. Командир батальона не сдвинулся с места. Он был не на шутку расстроен. Такая неудача и в присутствии командующего. Подъехали машины из части. Командир полка, офицеры штаба узнали о случившемся.
Гусаковский уже мягче сказал комбату:
— Сделайте из этого вывод, капитан.
— Вывод мы сделаем, товарищ командующий,— поспешил заявить один из офицеров.— Непременно. Завтра же на партком вызовем, снимем стружку, да такую, что надолго запомнит.

Иосиф Ираклиевич поморщился.
— Зачем же на партком? Другое дело, если вы на заседании парткома поставите вопрос о повышении тактического мастерства офицеров. Это понятно. А специально для того, чтобы снять, как вы говорите, стружку с комбата... Я не советовал бы. Так вы отобьете у человека всякое желание проявлять в бою инициативу. Да, да. Нельзя кидаться из одной крайности в другую. Капитан Анохин недавно выдвинут на батальон. Опыта у него пока нет. Вот и учите человека. Талант в нем, чувствуется, есть...

Генерал повеселел.
— А вам, Анохин, таков мой приказ: отведите 'батальон назад и готовьтесь к форсированию по всем правилам современного боя. Утром в четыре ноль-ноль атака. Буду смотреть, имейте в виду: спрошу строго.
— Есть! — ответил капитан, подняв голову.— Реку одолеем. Непременно!

К вечеру, почувствовав усталость, Гусаковский отправился в штаб, расположившийся на лесной опушке. Взял свежую почту и, отдыхая, знакомился с новостями, информацией из-за рубежа.

Когда он вышел из палатки, над землей уже сгустились сумерки. Из лесу доносился рокот моторов. Видимо, Анохин основательно готовился к повторной атаке. Как-то получится у него на этот раз? Пусть не рассчитывает на легкий успех. Иосиф Ираклиевич побывал у «противника», предупредил обороняющихся, чтобы готовились встретить танкистов во всеоружии. Пусть обе стороны посостязаются в мастерстве, поищут новые способы действий. Тактика — искусство тонкое.

Слушая рокот танков, Иосиф Ираклиевич прошелся по тропинке, решительно махнул рукой: нужно еще раз съездить к Анохину, посмотреть, как он собирается наступать. Тогда, после неудачи, командир батальона заявил, что при повторном форсировании реки он непременно одолеет «противника». Пусть не думает, что так это просто. И никакие старые схемы здесь не подойдут.
Вместе с офицером из штаба округа генерал отправился в батальон.

Танки находились в районе сосредоточения. Капитан Анохин стоял у бронетранспортера и, подсвечивая фонариком карту, докладывал командиру полка о своем новом решении. Генерал жестом предупредил офицеров, чтобы они продолжали свое дело.
— Не слишком ли закрутили? — заметил командир полка в раздумье.
— Старый маршрут не подходит,— стоял Анохин на своем.
— Почему же? Возьмите немного левее.
— «Противник» ждет нас именно на этом направлении. Важно как-то перехитрить обороняющихся. Считаю, что здесь наиболее верный маневр — глубокий обход. А с фронта двинутся всего несколько танков. Для видимости.
— И все же подумайте еще раз, прикиньте все «за» и «против».

Уверенность и настойчивость комбата понравились генералу: «Думает, вперед смотрит человек!» И Гусаковскому припомнилось, как в январе сорок пятого бригада собиралась форсировать Обру. Тогда ему, комбригу, тоже пришлось отстаивать свое решение, убеждать командарма в правильности всех доводов...

Расчеты капитана Анохина оправдались сполна. Глубокий обход оказался для «противника» неожиданным. Танкисты снайперски вели огонь по опасным огневым точкам на этом рубеже. Оборона была сломлена.

Учение закончилось. А командующий не спешил уезжать из полка. Он побывал на других тактических занятиях, побеседовал с офицерами, солдатами, потом выступил на служебном совещании. Резко говорил он о тяготении отдельных командиров к схемам, шаблону. Кое-кто, вместо того чтобы проявить творчество, слепо копировал устарелые приемы, прибегал к помощи выцветших от времени план-конспектов и тактических разработок.

— Возникает и такой вопрос,— говорил командующий.— Не слишком ли вы увлекаетесь показными занятиями, где заранее все отрепетировано и роль командира сводится лишь к тому, чтобы ни на шаг не уклоняться от намеченной схемы? Не приучаете ли вы тем самым офицеров к шаблону и схематизму? Спору нет, показные образцовые занятия нужны. Однако на двухстороннем учении никто не может и не должен заранее знать, какая сторона одержит победу. Ведь обе стороны преследуют решительные цели, и успех сопутствует тому, кто тактически грамотно, смело решает учебно-боевые задачи. Мне вспоминается, как порой складывалась обстановка на фронте, как много требовалось от командиров.

Офицеры видели, как оживился командующий. Он говорил о майорах Карабанове, Боридько, Орехове, капитане Юдине, волевых, мужественных командирах, которым были присущи дерзость, риск, умение предвидеть развитие боя.
Об этом же командующий повел речь в офицерском общежитии, куда зашел вечером. Гусаковский сидел в комнате отдыха, в окружении юных, полных сил, энергии молодых людей и рассказывал о подвигах их отцов и дедов в годы минувшей войны. Многие из них не вернулись с полей сражений. Свои жизни они отдали за то, чтобы страна была свободной, цветущей.
— Вам, товарищи, дальше нести эстафету. Закаляйтесь идейно и физически, мужайте, будьте достойными защитниками Родины.

В далекой юности Гусаковский тоже познавал азы командирских наук. Сложное это дело.
— А случались у вас неудачи, ошибки? — несмело спросил подтянутый, атлетического сложения лейтенант.
— Всякое бывало, товарищи. Служба — не гладкая дорожка. Нередко приходилось преодолевать разные трудности. Помню, после школы принял кавалерийский взвод и больше всего боялся наломать дров. К занятиям целыми ночами, бывало, готовился, зубрил формулировки, положения, уставы. Жил с товарищем в крестьянской избе. Друг друга проверяли, подавали команды, выполняли ружейные приемы. И все же первые занятия у меня не совсем удавались. Особенно по политической подготовке.

Генерал взволнованно говорил о своей армейской молодости, увлечении конным спортом, сложности воспитательной работы с воинами, давал советы. С неодобрением отозвался он о тех, кто стремился предстать перед подчиненными этаким рубахой-парнем, похлопывал их по плечам, закрывал глаза на отдельные нарушения уставных требований, а порой даже поблажки на занятиях позволял.

— Есть еще и у нас такие! — послышался голос из дальнего ряда.
— То-то же! Видите, как живуч этот порок! — продолжал Гусаковский,— Командиру, разумеется, необходимо быть добрым, великодушным. Однако доброта доброте — рознь. Одно дело — помочь человеку в трудную минуту, позаботиться о подчиненных, поощрить отличившихся. Иное дело — выступать в роли доброго дядюшки, сквозь пальцы на промахи и упущения подчиненного смотреть. Без командирской взыскательности, товарищи, нет армии. Запомните это. Офицера должны отличать сильная воля, решительность, справедливая строгость.

Генерал ненадолго задумался. Перед мысленным взором встали те, с кем он вместе громил гитлеровцев, прошел трудный путь от Москвы до Берлина. Среди фронтовиков были и молодые, совсем юные. Они закалялись и мужали в боях, в жестоких схватках с врагом. На всю жизнь запомнился ему лейтенант Иван Хотович Кравченко. Вначале он ничем особенно не выделялся. Приказы командиров выполнял, как и требует того устав, точно и в срок. В бой шел без страха и смятения. Энергичный, настойчивый, инициативный. Однажды он рассказал Гусаковскому, как одолевал его страх в первых боях, особенно при форсирований рек. «Я учился зажимать страх зубами,— говорил он.— Понимал: кому-то надо идти первым». Да, он всегда был в числе первых на всем многотрудном пути — на Днестре, Западном Буге, Сане, Висле, Пилице, Одере. Отличился и при форсировании Шпрее. А погиб Иван Хотович геройски, в один из последних дней битвы за Берлин. Герой Советского Союза, командир взвода. Он мог бы стать большим, талантливым командиром.

Генерал говорил негромко, но слушали его внимательно. Рассказав о подвиге героя, командующий снова повел речь об ответственности командира, его идейной убежденности, воспитаний морально-волевых качеств.

Иосиф Ираклиевич вернулся в штаб округа, собрал генералов, офицеров и заговорил с ними о том, что вынес из поездки в полк. Это был разговор о более полном учете при организации обучения танкистов коренных изменений, что произошли в военном деле. Надо смело приближать занятия к боевой действительности, насыщать их кризисными моментами, которые понуждали бы командиров к активности, инициативе. Говорил генерал и о морально-психологической подготовке танкистов.

Такие поездки Иосиф Ираклиевич совершал довольно часто, и они приносили добрые плоды.

Все грани характера

После войны Иосиф Ираклиевич не однажды приезжал в Могилев, город своей юности. Он любил ходить по знакомым, так преобразившимся улицам и площадям, рассматривать светлые многоэтажные дома. Бывал на фабриках и заводах, выступал перед рабочими. Его увлекла своими масштабами стройка лавсанового комбината. Один корпус — длиной в полкилометра. Городок и за день не обойти. Флагман большой химии! Поистине чудеса творили земляки. И на митинге перед строителями он с гордостью говорил об этом достижении.

Прекрасным, многолюдным стал Могилев. Появились не только современные здания, но и целые микрорайоны. На улицах множество машин, троллейбусов. В то же время строители позаботились о местах отдыха — создали скверы и парки.
Потом состоялась еще одна поездка в Могилев. На этот раз Гусаковского пригласили на важное торжество, виновником которого он был сам. В это время его уже назначили начальником Главного управления кадров Вооруженных Сил СССР.
О многом он передумал, пока ехал. Большая семья Гусаковских уже давно разлетелась по стране. Все его братья и сестры нашли свой путь в жизни, трудятся на благо Отчизны. Адам, Федор, Иосиф, Георгий, Евгений и Александр — коммунисты. И все, кроме Георгия, педагога,— военные: командиры, медики, преподаватели академий. Трудным было их детство. Немало испытали они разных бед и лишений. И неизвестно, какой оказалась бы их судьба, если бы не Октябрь. Советская власть открыла им дорогу к учебе, труду и науке, к счастью.

На следующий день после приезда Иосиф Ираклиевич гостил у матери — Анны Петровны, которая жила в Могилеве с дочерью. Они сидели за столом, накрытым белой льняной скатертью, пили чай из самовара и вели неторопливый разговор. Не раз уже бывал он в этой уютной квартире. Приглашал мать к себе, но она не едет: не может оставить близкий сердцу край.
— У меня сегодня настоящая радость, мама,— говорил Гусаковский.— Погостить у тебя, посмотреть родной город — это же праздник. А знаешь, иногда у меня такое чувство, будто в этот город мы только что приехали из Вородьково...

Мать мягко улыбнулась:
— Знать, крепкую зарубку в сердце твоем оставил наш выезд из деревни. Известное дело, голодали, жили надеждами на лучшую долю. Семья-то какая! Десять человек. С малолетства пришлось вам много трудиться, идти в пастухи... А что было делать?

И верно, иного выхода не было. Мать день и ночь билась, чтобы вырастить детей, дать им все необходимое, думала о их будущем.

За плечами Иосифа Ираклиевича трудный и славный путь. Красноармеец, курсант военной школы, командир взвода, роты, батальона... Шаг за шагом продвигался по служебной лесенке. Воевал с первых до последних дней Великой Отечественной. Ныне генерал армии. И начало этому пути положила она, мать, привившая ему любовь к родной земле, своему народу.
Анна Петровна, наверное, догадалась, о чем задумался сын. Посмотрела на его сверкающие на груди Золотые Звезды, сказала:

— Большого уважения и почета заслужил ты, Иосиф. Дорожи этим. Сыну, внукам, племянникам накажи: счастье наше в верности родной земле, людям нашим...

— Правильно, мама. Я всегда помню об этом.— Он привстал, обнял ее, погладил ее шершавые натруженные руки. Уловив взгляд матери, обращенный на его Звезды, он подумал: «Одну из них следовало бы тебе, дорогая, отдать».

Назавтра состоялось то торжество, ради которого приехал Гусаковский в город. В сквере, недалеко от гостиницы, собрались люди. На трибуну пригласили не только Иосифа Ираклиевича, но и его мать.

— Как же без вас,— сказал секретарь обкома партии Г. А. Криулин.— Вы в этом событии главная: такого сына вырастили!
А суть торжества этого — открытие бюста Гусаковского как дважды Героя Советского Союза. Было много речей. Затем предоставили слово генералу. Всякое повидал он в жизни, а такого волнения, казалось, еще не испытывал. Но рядом стояла мать. Он чувствовал ее дыхание, и это придавало ему уверенность. И что-то еще очень важное, необъяснимое. Ему хотелось, чтобы сердце матери полнилось только радостью. Говорил он четко, не торопясь, и прежде всего о тех, кто дал ему путевку в жизнь. О партии Ленина, в рядах которой шагает с начала тридцатых годов. Рассказал и о подвигах людей, что сражались рядом с ним. О доблести и отваге земляков, о тех, кто сейчас преображает город.

По выражению лица матери Иосиф Ираклиевич видел: она довольна его словами. А сам чувствовал, что многое, о чем думал, так и не сказал.

Затем слетело на землю белое покрывало, и перед взором людей предстал бюст: с постамента смотрел мужественный и волевой человек. Анна Петровна подошла, поцеловала сына, и счастливая улыбка осветила ее лицо. Здесь же они сфотографировались.

В следующий раз Гусаковский приехал в Могилев в начале лета. Хотелось побывать там, где вместе с братьями он пас когда-то коров. Давно это было. Какими-то стали теперь эти места? Как живут и трудятся там люди.

...Раннее утро. Думал Иосиф Ираклиевич прийти сюда еще до восхода солнца, но опоздал. Дневное светило уже поднялось над лесом. Генерал шел по узкой травянистой дорожке, и радостное чувство овладело всем его существом.

Над рекой висел туман. Справа, на возвышенности, видны были ровные ряды длинных кирпичных зданий. Это колхозная ферма. Невдалеке от нее, на лугу, паслось стадо коров. На другой стороне реки — такой же городок, кирпичные здания под шифером. Там расположена птицеферма. В деревне — новые улицы с одноэтажными и двухэтажными белокаменными домами. В центре — высокий дом с колоннами — Дворец культуры.

Почти вплотную к деревне подступали зеленые массивы. Рожь уже поднялась, заколосилась. В детстве Иосиф Ираклиевич видел здесь множество полосок, разделенных межами. Теперь их не было. Не видно и хат с подслеповатыми окнами. На крышах — телевизионные антенны. По асфальтированному шоссе мчались автомашины. Основательно преобразилась жизнь в деревне.

Собирался генерал побывать и в Вородьково, Шаевке, походить там, куда гоняли в ночное лошадей, поискать родничок, из которого брал начало ручей со светлой струей...

Прошли годы. Иосифу Ираклиевичу можно было уйти на заслуженный отдых. Но не знает покоя сердце коммуниста, героя-фронтовика. Он по-прежнему в строю, на ответственном посту в Министерстве обороны СССР. Ездит в командировки, бывает на тактических учениях, встречается с командирами, политработниками, ведет разговор о требованиях современного боя, вопросах стратегии и тактики. Партия постоянно напоминает вооруженным защитникам Родины, чтобы были начеку, в постоянной боевой готовности, настойчиво крепили оборонную мощь страны. Империалисты, хотя и ведут переговоры о разрядке напряженности, по-прежнему продолжают гонку вооружений, из года в год увеличивают па них ассигнования. За океаном даже к производству нейтронной бомбы подготовились.

Однажды Гусаковский почувствовал недомогание. Предлагали в госпиталь. Не пошел. К нему приходили товарищи по фронту, службе, справлялись о здоровье, давали советы. Это успокаивало, но не надолго. Оставаться без дела не хотелось.

Поначалу перебирал книги. Их у него не одна сотня. Потом попросил, чтобы ему принесли краски, мольберт, холст. В детстве его тянуло к рисованию. Что-то получалось. А не попробовать ли сейчас? Делал репродукции картин. Немало перевел красок. И все же вышло. Но к чему эти репродукции? Перед ним пейзаж родного края. У реки, изогнувшейся дугой, цветущий луг. Желтые брызги лютиков, синие метелки колокольчиков, пушистые стебельки лисохвоста, плети душистого колоска. Все перепутано. Идешь, а за тобой узкой стежкой тянется след.

Попробовал нарисовать это на холсте. И как обрадовался, когда удалось-таки отобразить то, что видел много раз.
В один из таких дней в квартиру позвонили. Дверь открыла Наташа, внучка.
— Вам кого? — с преувеличенной серьезностью спросила она и, узнав человека, воскликнула: — Дедушка, к тебе дядя Помазнев!
— Входи, входи, Василий Трофимович. Добро пожаловать, комиссар! — приветствовал генерал гостя.— Рад, очень рад. Спасибо, что навестил.

Они обнялись. Помазнев уволился из армии, живет в Подмосковье, в городе Чехове, часто приезжает к Гусаковским с женой Верой Ивановной и сыном-юристом. У Иосифа Ираклиевича такая же семья, только Юрий — его сын, стал танкистом, как и мечтал еще в раннем возрасте. Они сблизились семьями, часто навещают друг друга. Приезжает к Гусаковским и жена Воробьева — Ольга Ивановна. Сам Александр Иванович, бывший начальник штаба 44-й бригады, умер вскоре после войны.
Гусаковский и Помазнев зашли в гостиную. Оба они были рады этой встрече.

— А мне сказали, что ты, Иосиф Ираклиевич, тяжело болен.
— Ерунда это чистейшей воды,— рассмеялся Гусаковский.— Кто-то неправильно проинформировал. Да разве нас, фронтовиков, могут взять какие-то хвори. Вспомни, как было!
— Это верно. В войну ничего не было. Я не знал даже, что такое грипп.

С годами Помазнев заметно округлился, стал плотнее. Засеребрились виски, но глаза сияли, как и прежде, молодо и задорно.

Гусаковский обернулся к жене:
— Лариса Ивановна, нам бы чайку покрепче. А можно и что-нибудь поострее...

Фронтовики вели речь о городах, которые освобождали, о боевых товарищах, что потеряли в годы войны, на полях сражений.
— На родину Боридько надо съездить. Там памятник ему устанавливают,— сказал Гусаковский.
— Непременно съездим! Думаю, что такая возможность представится нам в ближайшее время.
— В последнее время что-то писем от матери Алеши Карабанова нет. Что с ней? Как живет?

Вспоминали они и о тех, кто продолжал службу в армии. Не забывали также сказать теплое слово о бывшем комкоре А.X. Бабаджаняне. После войны он стал видным военачальником. Жизнь его оборвалась совсем недавно.

Делились они мнениями и о новых книгах, написанных их фронтовыми друзьями.

Иосиф Ираклиевич подошел к книжной полке и взял большой конверт.
— Недавно из Улан-Батора получил.

Письмо было личное. Юмжагийн Цеденбал вспоминал о пребывании в Монголии делегации, возглавляемой Гусаковским, сердечно благодарил генерала за то, что он сделал для укрепления советско-монгольской дружбы. А в конце писал, что недавно, разбирая архивы, монгольские историки обнаружили несколько фотографий, сделанных в 44-й танковой бригаде во время войны корреспондентами газеты «Унэн».
«Посылаю их Вам»,— говорилось в письме.
— Вот эти снимки! — сказал Гусаковский.

И оба — генерал армии и полковник запаса — с понятным волнением стали рассматривать снимки. Это были не просто фотографии, а кусочки жизни, мгновения, схваченные объективом. На одной из них — колонна танков на заснеженной площади. На каждой машине — дарственные надписи. Это было 12 января 1943 года, когда в бригаду приехала монгольская делегация во главе с маршалом X. Чойбалсаном, чтобы вручить танки, построенные на средства трудящихся МНР. Столько уже лет прошло, а как все помнится! Гусаковский тогда был начальником штаба.

Задумался и Помазнев. В то время он — майор, заместитель начальника политотдела бригады. Вместе с другими коммунистами в дни подготовки к встрече монгольской делегации шел в танковые экипажи, разъяснял, какое это важное событие — классовая интернациональная солидарность грудящихся двух стран, братское сотрудничество марксистско-ленинских партий. Какой это могучий источник силы в борьбе с ненавистным фашизмом. С гордостью подчеркивал он, что не случайно именно их бригаде выпала честь принять подарок монгольского народа: к этому времени она уже прошла суровое испытание огнем.

Вечером, когда все в квартире затихли, Иосиф Ираклиевич склонился над письмами. Многие присылают их генералу. Пишут из разных городов и сел, из МНР, из частей. Пишут фронтовые друзья. Среди авторов писем есть школьники. Пионеры-следопыты из деревни Жуковка Тульской области просили рассказать, как танкисты защищали их областной центр, славную кузницу русского оружия. Надо непременно ответить, подробно описать все. Было письмо от ребят школы-интерната города Копейска Челябинской области. Они просили совета, куда лучше пойти учиться после окончания школы. Написали и школьники из Бердичева. Знакомые парни. Они приезжали к нему. Долго рассматривали его фотоальбомы, потом попросили рассказать, как танкисты освобождали их родной город.

И вот письмо от могилевских ребят. Оно особенно взволновало генерала, вызвало столько раздумий. Они заспорили о том, что такое подвиг, кто может быть героем. Дескать, кое-кто из них утверждает, что для этого надо родиться или стать сорвиголовой, человеком, которому все нипочем, недорога и жизнь. Что же ответить ребятам?

Гусаковский походил по комнате. Подвиг... Прежде Иосиф Ираклиевич редко задумывался над этим словом. Делал все, как повелевала присяга, которую давал на верность Родине, народу, партии. И не просто делал, а старался лучше подготовить себя к выполнению священного долга.

Нет, дело не в сорвиголове. Подвиг только тогда становится подвигом, когда человек идет на него сознательно. Он, подвиг, не придет сам по себе, он становится как бы итогом огромного труда...

Перед мысленным взором Иосифа Ираклиевича предстал с виду худой, угловатый сержант Андрей Коробейников. Его нельзя было назвать лихим, бесшабашным. Скорее, наоборот: немногословный, стеснительный. Но каким хозяином чувствовал он себя на рубеже обороны. Но всем правилам отрыл глубокий, с нишами для патронов и гранат окоп, ловко замаскировал свое противотанковое ружье, расчистил сектор обстрела. У самого ствола он оставил кустик белоснежных ромашек. Сержант не отошел со своего рубежа. Он подбил вражеский танк и, уже будучи раненным, сражался до конца, пока в груди билось сердце. Он совершил подвиг. Что же его воодушевило? Любовь к родной земле, к этим цветам, ко всему, что он взлелеял и создал своими руками. В основе его мужества — благородные устремления. Коробейников — человек светлой души, возвышенных идеалов. В прошлом комсомолец, в партию вступать не решился, считая, что слишком мало еще у него заслуг перед Родиной. На деле же был первым активистом. С ним советовались, к нему шли с открытой душой.

Совсем другим по натуре оказался лейтенант А. В. Меньшиков, командир взвода автоматчиков. Родился он в восемнадцатом году. Уже в начале войны стал коммунистом. Товарищи называли его просто Сашей. Это был жизнерадостный, энергичный человек. В боях с врагом он не испытывал страха, всегда рвался вперед. Часто ходил в разведку, приводил «языков».

Дерзким и смелым показал он себя при форсировании Одера. Предстояло быстро и бесшумно переправиться через эту большую реку и уцепиться за противоположный берег. Такой приказ командир батальона отдал Меньшикову. Лейтенант подобрал шестерых сноровистых бойцов и с ними переправился через водную преграду. Враг встретил автоматчиков плотным огнем. Но они не остановились, захватили полоску земли, окопались. Мужественно держались автоматчики, пока не подоспели другие воины батальона. За этот подвиг Александр Меньшиков и был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

Нет, героический подвиг — не случайная яркая вспышка. В подвиге, как в фокусе, высвечиваются все грани характера человека, воспитанного советской действительностью, семьей, школой, комсомолом, партией. Люди героями не рождаются. Они становятся ими в труде, в борьбе за цели великие, возвышенные...

Что же ответить ребятам? Иосиф Ираклиевич ходил по комнате и думал, потом взял ручку. Он рассказывал о своих боевых товарищах, их жизни и геройских поступках. В конце написал: «Милые друзья! Пусть не каждому из вас доведется совершить подвиг. Но готовиться к нему должен каждый. Возможно, для этого понадобится вся жизнь, полная самоотверженного труда. Это тоже героизм, мужество...».

Содержание