Глава III

СОВЕТСКИЕ ГЕРОИ ОТРАЗИЛИ БЕШЕНЫЙ НАТИСК ВРАГА

...
Так сражались комсомольцы-танкисты

В танковой роте старшего лейтенанта Владимира Бочковского почти все командиры боевых машин были комсомольцами, незадолго до прибытия на фронт окончившими Ташкентское танковое училище. Несмотря на свою молодость и отсутствие боевого опыта, они сражались умело и наносили по врагу сильные удары. За первые два дня рота Бочковского уничтожила 23 немецких (47) танка. Это был большой успех, которым гордились воины 1-й гвардейской бригады.

Вечером, когда бой затих, полковник Горелов прежде всего направился в роту Бочковского, чтобы побеседовать с танкистами об итогах истекшего боевого дня и ознакомить их с новой задачей.

Командир роты Бочковский сидел на траве, прислонившись спиной к гусенице танка. Красный отблеск заката играл на отполированных звеньях гусениц, стенках наполненного водой котелка, к которому то и дело прикладывался Бочковский. Положив на планшет тетрадь, он что-то быстро писал. Рядом молча сидели танкисты. Увидев полковника Горелова, командир роты быстро встал, одернул гимнастерку и представился.

— А где лейтенант Соколов? — спросил командир бригады.
— Он погиб, — тихо ответил Бочковский. — Вот его документы.

Горелов почувствовал, что его сердце болезненно сжимается. Он только вчера беседовал с Юрой Соколовым, смотрел в его ясные веселые глаза, напутствовал перед боем. Это было вчера. А вот сегодня 19-летнего лейтенанта уже нет в живых. Комбриг взял в руки и стал рассматривать комсомольский билет погибшего танкиста, затем маленькую измятую записную книжку в клеенчатом переплете, фотографии. На одной из них Юрий был изображен с матерью, Ольгой Григорьевной, и сестренкой Таней. У юноши сосредоточенное лицо. А мать улыбается, довольная единственным сыном, который стал офицером, пошел по стопам отца.

В бригаде успели хорошо познакомиться с лейтенантом Соколовым, знали, что его отец в 1918 г. добровольно вступил в Красную Армию, был командиром, сражался на фронтах гражданской войны, участвовал в подавлении кронштадтского мятежа и погиб в 1931 г. от басмаческой пули.

Когда началась Великая Отечественная война, Юрий решил посвятить свою жизнь службе в армии. Мать и дедушка Варфоломей, потомственный рабочий Ташкентского железнодорожного узла, одобрили его намерение. Ольга Григорьевна сама хлопотала о том, чтобы его зачислили в военное училище. И очень гордилась, когда (58) Юрий, окончив с отличием училище, вступил в ряды защитников Родины.

На фронт Соколов уехал вместе со своим другом лейтенантом Вольдемаром Шаландиным.

Юноша вел дневник. Первая запись: «27 февраля 1941 г. Разбился Гриша — брат Нади — летчик».

Наденька Губарева и все, что ее окружало, было очень дорого Юрию. Имя девушки часто встречается на страницах дневника.

«29 января 1941 г. Начал дружить с Надей.

Счастье мое
Я нашел в нашей дружбе с тобой.
Все для тебя — и любовь и мечты...»

О своем большом чувстве к Наде Соколов никогда не рассказывал. Только Шаландину, дружба с которым началась еще в стенах училища, открыл он свою тайну. Перед боем сказал ему:
— Если что-нибудь случится... Напиши ей. Понимаешь? Москва, Сокольническая, дом 21. — Потом, как бы спохватившись, добавил: — Впрочем, что со мной может произойти?

А перед началом атаки все же повторил:
— Помни, Вовка: Москва, Сокольническая, 21...

В дневнике Юрий кратко записывал события своей жизни.

«1 сентября 1935 г. Поступил в артиллерийскую спецшколу.
5 мая 1939 г. В Москве приняли в комсомол.
7 июля 1939 г. Получил комсомольский билет № 7 044 363.
1 июля 1941 г. По комсомольской мобилизации ухожу на трудовой фронт.
9 марта 1942 г. Исполнилось 18 лет.
17 марта 1942 г. В летчики не берут. Буду танкистом. Сегодня поступил в Ташкентское ордена Ленина бронетанковое училище.
24 апреля 1942 г. Первая радость — вождение боевой машины.
9 ноября 1942 г. Присвоено звание лейтенанта.
19 февраля 1943 г. Выехал на фронт.
23 февраля 1943 г. Назначен в первую гвардейскую танковую бригаду». (59)

Молодой офицер гордился этим назначением: гвардейская часть, в которой ему предстояло служить, славилась своими боевыми традициями.

В первый же день с прибывшими молодыми офицерами беседовал командир бригады полковник Горелов. Он держался просто, разговаривал с молодыми, необстрелянными танкистами как равный с равными. И это всем понравилось. Они уже знали, что во время боя комбриг всегда появлялся среди танкистов в самый нужный момент. Подчиненные любили своего командира.

Прошло лишь несколько дней, а молодому лейтенанту казалось, будто и сам он проделал с бригадой весь ее боевой путь, гордился тем, что находился в одном строю с храбрыми людьми, преградившими немецко-фашистским захватчикам дорогу на Москву.

В его записной книжке появилось несколько новых строк:
«Важно только одно: любить народ, служить Родине всем сердцем и душой. Работать, не жалея сил, постоянно учиться и учить других». Рядом еще одна запись: «Мне не страшно умирать, товарищи. Это счастье — умереть за свой народ!» (Зоя Космодемьянская)».

Соколов с радостью видел, какой мощной, первоклассной техникой оснащались советские войска, как укреплялся боевой дух и росло их мастерство. Он мечтал о скором окончании войны. В открытке, посланной матери, писал: «...скоро кончится злая война, позабудутся кровь и пожар. И радостно встретят меня... Юрий. 1 мая 1943 г.».

...Сигнал тревоги. Подана команда: «По машинам!» Загудели моторы. Лейтенант Соколов, быстро заняв свое место, приказал экипажу вести наблюдение. Боевые машины рванулись с места, набирая скорость.

В это время 70 фашистских танков при поддержке артиллерии и авиации шли из-за высоты, стараясь зайти во фланг и в тыл нашим оборонявшимся частям. А наших танков было только десять. Рота! И все же натиск врага надо остановить, любой ценой удержать господствовавшую высоту и деревню в течение дня.
Соколов дрался рядом с Шаландиным. Близость друга ободряла его. Кругом рвались снаряды, авиабомбы.

Впереди двигалась группа фашистских танков, и среди них «тигры». Соколов, приготовившись к отражению атаки, ждал удобного момента. Пора! Выстрел, затем второй, (60) третий... Один из «тигров» задымил, из машины вырвался сноп пламени. Танкисты услышали по радио знакомый голос командира:

— Только что лейтенант Соколов подбил «тигра». Он первым показал пример точности гвардейского удара. За мужество и высокое воинское мастерство Соколов награждается орденом. Следуйте его примеру!

Бой разгорался. К вечеру уже 16 вражеских танков пылали на поле боя. Гитлеровцы бросили в атаку подкрепление—в обход рубежа. А у гвардейцев кончались снаряды, они получили приказание отойти и пополнить боекомплекты.

— Разрешите прикрыть отход. У меня еще есть снаряды! — радировал командиру Соколов. Вскоре запылала еще одна фашистская машина.

Тяжелая бомба взорвалась рядом с танком Юрия. Круто накренившись, машина соскользнула в глубокую воронку и застряла там.

На выручку спешил Бессарабов. Он взял поврежденный танк на буксир и включил свой мотор. Шаландин (61) броней своей машины заслонил товарищей и открыл огонь. Вытащить тяжелый танк из глубокой воронки не удалось.

Командир роты Бочковский вел бой поблизости. Он уже уничтожил два немецких танка и самоходку. После очередного выстрела раздался взволнованный голос стрелка-радиста:

— Соколов просит помощи. Машина Бессарабова не тянет...

Бочковский быстро оценил обстановку. Его рота выполнила свою задачу. Нужно было перейти на новый рубеж. Но разве можно оставить друзей, попавших в беду?

— Идем на выручку! Ребят не бросим! — крикнул он механику-водителю, и танк командира пошел к подбитой машине. Подав Соколову второй буксир, Бочковский и Бессарабов двойной тягой рванули танк из воронки.

Три советские машины, собравшиеся вместе, были заманчивой целью для противника. Осколки забарабанили по броне. Вскоре два снаряда подожгли раненую машину. У нее отлетел ствол пушки, над мотором взметнулось пламя. С болью в сердце друзья отцепили буксиры и снова открыли огонь по наседавшим вражеским машинам, принимая их ответные снаряды на свою надежную лобовую броню.

Но вот Бочковский услышал глухой удар: снарядом разбило гусеницу. «Натянуть гусеницу!» — распорядился командир, и танкисты выскочили из машины, чтобы исполнить приказ. Но было поздно. Вторым снарядом фашист зажег машину Бочковского. Бессарабов взял боевых друзей к себе и вывел танк из-под огня.

Ночью танкисты похоронили погибших товарищей.

К утру 7 июля в распоряжении Бочковского оставалось всего пять машин. Но рота снова встала стальной преградой на пути наступавшего врага, который ввел в бой свежие резервы. Всего за два дня рота уничтожила 23 танка противника. Но и сама понесла тяжелые потери.

После боя танкисты отправили письмо Ольге Григорьевне — матери погибшего комсомольца. Они писали:

«Мы, боевые товарищи Юрия Михайловича Соколова, вместе с Вами глубоко переживаем тяжелую утрату. Вы можете гордиться своим сыном. Он пал смертью героя и заслужил вечную любовь нашего народа. В (62) тяжелом бою с немецкими бронированными машинами Юрий Соколов вел себя достойно и храбро, не уронил чести советского офицера и гвардейца. Его экипаж в открытом бою дрался с численно превосходящими силами противника, уничтожая боевую технику и пехоту врага...

Юрий Соколов — один из тех, кто грудью своей преградил путь фашистам. Мы обещаем за смерть нашего любимого комсорга отомстить врагу. И мы это сделаем.

Боевые товарищи Юрия Соколова: гвардии майор Вовченко, гвардии капитан Титков, гвардии старший лейтенант Бочковский, гвардии старший лейтенант Завалишин, гвардии лейтенант Бессарабов, гвардии старший лейтенант Ярощук, гвардии лейтенант Литвинов, гвардии старшина Еременко, гвардии старший лейтенант Вдовенко, гвардии капитан Юдин, гвардии техник-лейтенант Богомолов».

Известие о гибели Юрия явилось тяжелым ударом не только для его матери, но и для Нади Губаревой. Они глубоко переживали обрушившееся на них горе. Ольга Григорьевна писала танкистам:

«Вы все теперь — мои сыновья. Бейте беспощадно проклятых фашистов, мстите им за погибших в боях, за моего любимого сына, вашего верного товарища».

Надя Губарева вскоре уехала на фронт. В одном из писем, адресованных О.Г. Соколовой, она писала:

«Милая Ольга Григорьевна!
Вы простите меня за то, что мало пишу. Дело в том, что совершенно нет свободного времени. Вот выбрала минутку, чтобы написать Вам хоть несколько слов. Высылаю карточку Юры. Желаю Вам и Танечке бодрости и здоровья.

Ольга Григорьевна, крепитесь, родная... Я вот здесь тоже иногда пишу другим семьям: «не вернулся с задания», «сбит над целью»... Вы знаете, как у меня сжимается сердце! Ведь все они, погибшие товарищи, кажутся родными, потому что я потеряла точно так же брата и Юрия. Больно, так больно... Но что же делать? Победы без потерь не бывает. Пусть Ваше израненное сердце успокоится от того, что за кровь наших близких и родных проклятый враг платит своей кровью. Фашистам придется за все ответить сполна…

Целую крепко Вас и Танечку. Надя». (63)

До конца войны служила в армии Надежда Губарева, внося свой скромный вклад в дело победы.

С честью выполнили наказ матери героя и боевые друзья Юрия Соколова — бесстрашные советские танкисты. В сердце гвардейцев всегда жила — и поныне живет — светлая память о мужественном комсомольце.

Навечно в строю

Смертью храбрых пал и лейтенант Шаландин.

Вечером группа офицеров собралась у командира бригады, чтобы получить боевое задание на следующий день. В конце совещания полковник Горелов рассказал о последнем бое Шаландина и его боевых друзей.

— Бесстрашно сражались комсомольцы, — говорил комбриг. — В этот день роте Бочковского пришлось очень трудно. Ребята вырвались вперед, снарядов осталось совсем мало. Кругом «тигры», «пантеры», автоматчики. Ротный приказал экипажам пробиваться к своим самостоятельно. У Шаландина танк вспыхнул. Он развернулся и — из горящего — по «тиграм».
— Я отца его знал, — продолжал полковник. — Он был пре
подавателем бронетанковой академии. Мы, слушатели, уважали и любили его как патриота Родины и высококвалифицированного военного специалиста. Владимир хотел быть достойным своего отца.

— Память лейтенанта Шаландина надо увековечить, — сказал начальник политотдела бригады полковник А.Т. Ружин.
— Надо, — согласился комбриг. — Но как? Война...
— Все равно надо, — повторил Ружин.

Не сказав больше ни слова, он направился в избу. Через четверть часа вышел с листком бумаги, на котором кратко описывался подвиг Шаландина.

— Это следовало бы послать на имя наркома обороны за подписью Военного совета армии, — пояснил начальник политотдела.
— Что ж, ты прав, — сказал Горелов.

Той же ночью телеграмму отправили в Москву.

...Как это произошло? Перед боем командир роты, гвардии старший лейтенант Владимир Бочковский сказал танкистам: (64)
— Пока подойдут основные силы бригады, наша рота должна сдержать натиск врага. Это трудно, но возможно.

Боевые машины вышли к высоте, позади которой раскинулось село Яковлево. Бочковский заранее изучил местность и на марше приказал по радио занять оборону по обе стороны Белгородского шоссе: пяти машинам — у болотистого оврага, а пяти остальным — на другой стороне дороги.

Учитывая особенности рельефа местности, гитлеровцы могли направить свой удар в левый фланг роты. Командир поставил танк Шаландина крайним слева, а через каждые 75 м — другие боевые машины. В двух километрах от высоты «245» находилась еще одна высота. За ней-то и стояли в боевом порядке немецкие танки и самоходки. Свои машины Бочковский решил не выдвигать на гребень высоты, а поставил их так, чтобы в прицел орудий был виден только горизонт.

Сначала показалось 40 немецких бомбардировщиков. Они прошли мимо, в глубину нашей обороны. Самолеты (65) второго эшелона сбросили бомбы на наши танки, но безрезультатно. А затем на левый фланг роты двинулось не менее 100 фашистских боевых машин.

Рота Бочковского обороняла один из самых ответственных участков белгородского направления. Тридцатьчетверки были тщательно замаскированы; окопы для них отрыты с таким расчетом, чтобы надежно укрыть корпуса от снарядов, обеспечить экипажам хороший обзор местности и обстрел наступавшего противника. При удобном случае машины могли легко покинуть укрытия для маневра или перейти в контратаку.

Наших танкистов поддерживали огнем артиллеристы и летчики.

Гитлеровцы не прекращали попыток прорваться сквозь нашу оборону, но безуспешно. Они топтались на месте, теряя боевую технику. Наши гвардейцы своими маневрами создавали у фашистов впечатление, будто у высоты действует большое количество советских танков.

Над холмом часто появлялись фашистские бомбардировщики и сбрасывали десятки бомб. Таким образом, нашим танкистам, артиллеристам и зенитчикам приходилось отбиваться от наземных и воздушных атак противника.

От попадания снаряда танк командира роты загорелся. В этой критической обстановке Бочковский приказал своему экипажу перейти в танк Георгия Бессарабова и следовать в тыл. В машине собралось 14 человек. Некоторые были ранены и обгорели. И отважный гвардеец вывез их с поля боя.

Шаландин остался на рубеже и продолжал бить по вражеским танкам и самоходным орудиям. В ту минуту, когда к высоте подошли наши резервы, в танк Шаландина попала вражеская бомба. Горящая машина выскочила на бугор, продолжая стрелять по врагу. Это был последний маневр героического комсомольского экипажа. Когда бой затих, друзья нашли Шаландина сгоревшим вместе со всем его экипажем.

Вольдемар Шаландин в 18-летнем возрасте поступил в танковое училище, где считался примерным курсантом. Там же вступил в комсомол. Окончив с отличием училище, он в составе группы выпускников был командирован на завод получать танки. А оттуда отправился в воинскую часть. Находясь в пути, он писал домой: «Пришло (66) долгожданное время — я еду на фронт. Крепко целую. Вова».

Вскоре пришло другое его письмо — уже с фронта: «Вчера и позавчера получил от вас два письма... Я жив и здоров. Служу в гвардии вместе с Юрой Соколовым. Сейчас живем в лесу...»

Командованию танкового училища Шаландин писал:
«Нам выпала большая честь служить в гвардейской части. И я заверяю вас, что мы, воспитанники Ташкентского училища, оправдаем эту честь и с достоинством будем носить звание гвардейцев».
В январе 1944 г. уже на Правобережной Украине Военный совет 1-й танковой армии получил одновременно два официальных документа — Указ Президиума Верховного Совета СССР от 10 января 1944 г. о присвоении Вольдемару Шаландину звания Героя Советского Союза и приказ наркома обороны о зачислении его навечно в списки танкового училища, которое он окончил. Приказ гласил:
«Героя Советского Союза гвардии лейтенанта Шаландина Вольдемара Сергеевича зачислить навечно в списки роты 1-го Харьковского ордена Ленина танкового училища имени И. В. Сталина, в котором он начал проходить службу» (Харьковское танковое училище во время войны находилось в Ташкенте).
В том же приказе геройский подвиг, совершенный гвардии лейтенантом Шаландиным, ставился в пример всему офицерскому составу Красной Армии как образец офицерской доблести и героизма.

В училище ежедневно, начиная вечернюю поверку, старшина громко произносит:
— Гвардии лейтенант, Герой Советского Союза Шаландин!..

Секунду длится молчание. Затем раздается голос правофлангового:
— Гвардии лейтенант, Герой Советского Союза Шаландин пал смертью героя на поле боя в борьбе против немецкого фашизма.

После войны в училище каждый год проводятся собрания личного состава, посвященные памяти героя. Сюда приходят представители партийных, советских и комсомольских организаций, воинской части гарнизона, (67) школ, а также пионерских дружин и отрядов, носящих его имя...

Противник продолжал упорно атаковать наши оборонительные рубежи. Гитлеровский генерал Гот бросал в наступление все новые части. Он и его штаб были убеждены, что оборонительная полоса нашей общевойсковой 6-й армии почти прорвана, остались лишь немногие узлы сопротивления, отдельные рубежи, прикрытые поредевшей пехотой и противотанковой артиллерией. Эти последние препятствия на пути к Обояни будут, по мнению Гота, сметены если не сегодня вечером, то в крайнем случае завтра утром. Тогда его 4-я танковая армия, пусть даже понесшая тяжелые потери, войдет в прорыв, и это решит успех в наступлении на Курск.

В непрерывном грохоте яростных атак врага проходил изнуряюще жаркий день. Рощица, где располагался командный пункт М.Е. Катукова, такая нарядная и веселая утром, теперь поблекла от бомбежек и огня, безжизненно поникли ветки с увядшими листьями. С поля волнами наплывал дым — горели массивы созревшей пшеницы.

Уже смеркалось, когда мы с командармом поднялись на высотку к югу от нашего КП. Впереди открывалась панорама недавнего боя. Разрушенные взрывами траншеи, бесчисленные воронки. Далеко-далеко на горизонте поднимались столбы дыма от догоравших танков.

На участке 1-й механизированной бригады полковника Ф.П. Липатенкова окопы, еще недавно отороченные зеленевшими брустверами, не узнать. Земля усеяна обломками (68) орудий, снарядными ящиками. Линии окопов во многих местах прерваны разрывами бомб и снарядов.

Солдаты не ели весь день. Только утром они успели позавтракать. Теперь кухни подъехали к самым траншеям. Сначала многие не поняли, почему им накладывают двойные порции. Слышатся негромкие разговоры, звяканье котелков. Некоторые спят, подкопав у дна траншеи ниши и подложив под себя шинели.

В просторной землянке заседает партийное бюро. Напротив каждого — котелок. Парторг, прижав куском хлеба бумагу, записывает решение, потом зачитывает вслух. И, обращаясь к стоящему бойцу, говорит:
— Принимаем тебя, товарищ Уколычев, кандидатом в члены Коммунистической партии. Завтра оправдаешь доверие.

— Оправдаю, — говорит Уколычев, поворачивается и направляется к двери.
— Позови следующего! — кричит ему вслед парторг.

Входит молоденький солдат с пухлыми щеками. Он торопливо дожевывает кусок хлеба. В руке у него котелок с кашей. Что делать с котелком?
— Ставь на нары. А если голоден или идешь в охранение, можешь продолжать есть.

Однако солдат не пользуется разрешением. Он ставит котелок на край нар, одергивает гимнастерку, снимает с круглой остриженной головы пилотку и мягким, почти девичьим голосом представляется:
— Рядовой Шарахин прибыл... на прием в партию.

Парторг громко читает заявление, затем первые пункты анкеты, просматривает рекомендации.
— Ты рекомендовал, Стороженко? Будешь говорить?

Стороженко поднимается.
— Нечего говорить-то. Солдат дельный, службу знает. Сегодня хорошо показал себя в бою. Ты чего краснеешь, как девица, Шарахин? Знаешь, какая перед тобой завтра главная задача как коммуниста, если примем?

— Ни шагу назад, стоять насмерть! Истреблять фашистских оккупантов! — голос звучит неожиданно грозно.
Уходя, Шарахин забывает котелок. Парторг окликает солдата:
— Сам заправься да посмотри, чтобы другие поели как следует и кто свободен, пусть отдыхает. Такое тебе первое партийное поручение! (69)

Оплывают две рядышком вставленные в снарядную гильзу свечи. Когда распахивается дверь, пламя пригибается, как бы пытаясь сорваться с тонких фитилей, и долго не может успокоиться.

На самом видном месте портрет Владимира Ильича. Рядом плакат, с которого торжественно смотрит величественная женщина в красном одеянии; в руке у нее свиток бумаги с текстом присяги. На другом плакате Чапаев в бурке, далее еще один плакат с изображением Суворова.

...За ночь командующий прошел пешком немало километров вдоль переднего края обороны 1-й танковой армии. Весь участок фронта был разделен на три части. Одна треть досталась нам с М.Е. Катуковым, остальные две трети пришлись на долю начальника политотдела армии полковника А.Г. Журавлева и других товарищей. Надо было своими глазами увидеть, что делается на передовой, узнать, что говорят и думают солдаты, отбившие десятки ожесточенных вражеских атак. Даже самые обстоятельные сводки и донесения не заменят того, что увидишь и услышишь сам.

В полуразрушенных окопах идет негласная, никем не контролируемая реорганизация.
— Товарищ лейтенант, зачисляй в свое войско. Нас семеро от роты осталось...

И лейтенант И.Г. Епифанов зачисляет.
Еще утром сам он командовал взводом, в полдень заменил раненого ротного, а сейчас в батальоне всего трое офицеров, и он как бы уже батальоном командует.

Процедура зачисления нехитрая:
— В балке кухня. Скажите старшине свои фамилии. Пусть ставит на довольствие.

— Товарищ лейтенант! Это для нас сейчас самое главное. С фрицем мы и сами воевать можем. У нас ефрейтор Мочалов не хуже иного капитана обстановку понимает и боевые задачи ставит.

— Кто? — переспросил Катуков. Фамилия показалась ему знакомой.
— Гвардии ефрейтор Петр Мочалов.

И уже другой голос кричит:
— Петро! Начальник тебя кличе?

— Вот и встретились, — жмет генерал Катуков руку гвардии ефрейтору Мочалову. (70)
— Так точно, товарищ генерал, встретились. Хоть сегодня днем думал, что если с кем и увижусь, так разве только на небе.
— Каким подразделением вы командовали сегодня?

— Разве поймешь? Отделение не отделение, взвод не взвод. Да и что там — командовал? «Залпом!..» или: «Гранаты к бою!..» Вот и вся команда.
— Это ты брось, — фамильярно обрывает своего командира солдат, тот, что сравнивал его с капитаном. — А идти в контратаку кто момент выбрал?..
Катуков приказывает командиру батальона поставить ефрейтора Мочалова на взвод.

— Нет, — поправляет сам себя генерал, — не ефрейтора, а младшего лейтенанта. Завтра будет подписан приказ... Балыков, возьмите у товарища Мочалова нужные сведения, — говорит он адъютанту.

— Так ведь вы, товарищ генерал, однажды кое-что про меня уже записывали, — тихо произносит Мочалов. Хорошо, что темно и никто не видит, как смутился генерал. Но и Мочалову не по себе от собственных слов. Он хочет замять их:
— Выходит так, что с училищем или без училища, а быть мне взводным! Ступайте ужинать, ребята, — поворачивается к солдатам новоиспеченный взводный. — Васильев, на меня возьмешь!

Балыков тоже идет ужинать. Лейтенанта комбата Епифанова командующий не отпускает. Остается и Мочалов. Усаживаемся на лафет пушки с перебитым стволом.

Получив разрешение, Мочалов старательно скручивает толстую «козью ножку». Достает прямо из кармана махорку, бережно сыплет ее в трубку. Узкое лицо его с тонким, острым носом задумчиво, глаза прикрыты.

— Вот думаю я, — говорит он, — в штабе армии или во фронте, скажем, даже в Москве, знают, на сколько дней рассчитано немецкое наступление?
— Такие вещи, как правило, трудно предугадать, — отвечает командующий. — Судя по всем данным, у противника надолго не хватит пороху.

— Вот именно, — подхватывает Мочалов. — Надолго никак не хватит. У нас солдаты, знаете, что говорят? На выдохе фашист воюет. Скоро он выдохнется. Жаль, что наши штабы точно не знают. А ведь если о враге все сведения иметь, тогда запросто воевать можно. (71)

— Так не бывает.
— Это понятно. Я просто мечтал. Ну а если здесь у Гитлера сорвется, к будущему году кончим войну?
— Едва ли кончим.
— А если кончим, то посодействуете, чтобы меня сразу в запас уволили? Учиться пойду. В кораблестроительный институт.

— Если кончим, непременно посодействую, — обещает командующий.

На юг проплывают наши ночные бомбардировщики. «Рус-фанёр» — так зовут их немцы. Над линией фронта цветные трассы зенитных снарядов прошивают ночное небо. На правом фланге то утихает, то снова вспыхивает пулеметный перестук.

Появляется адъютант Балыков, всем своим видом деликатно напоминая, что здесь мы засиделись, пора бы, дескать, дальше.

Мы поднимаемся. Мочалов сразу вскакивает, вытягивается.
— Так вы серьезно — насчет звания? — неуверенно спрашивает он командующего, выжидательно наклонив голову.

— Совершенно серьезно.
— Могу завтра офицерские погоны надеть?
— Можете.
— Я погоны надену, а звездочки, пока приказ не поступит, не нацеплю.
— Ладно, — соглашается Катуков, с улыбкой пожимая крепкую руку Мочалова.

В небольшом овражке близ огневых позиций артиллерийского дивизиона таилась печальная неожиданность. Возле 76-миллиметровой пушки с направленным в небо стволом лежал на плащ-палатке тяжелораненый командир дивизиона капитан Виктор Мироненко. Отблеск ранней утренней зари дрожал на его бледном лице с темными провалами глаз. Кудрявые волосы слиплись от крови и засохли. Вокруг командира сидели притихшие бойцы- комсомольцы.

— Серьезное ранение. Большая потеря крови, — вполголоса переговаривались они.

Мы смотрели на молодого раненого офицера, еще недавно полного жизненной силы и энергии, как бы на узнавая смуглого красавца. (72)

Коммуниста Мироненко часто ставили в пример на совещаниях партийного актива. Это был храбрый, хорошо знавший артиллерийское дело командир. Сегодня под вечер Мироненко действовал за наводчика. На боевом посту его и ранило осколком снаряда.

Тяжело ранен и наводчик младший сержант Семен Овчинников. Теперь он лежал возле командира дивизиона. На такой же плащ-палатке с бечевкой, затягивавшей капюшон.

Среди собравшихся артиллеристов находились командир орудия старший сержант Григорий Никифоров и заместитель командира дивизиона по политчасти капитан Василий Тулий. Капитан — друг и боевой соратник Виктора Мироненко — сидел на земле и веточкой отгонял мух и комаров от лица раненого. Откуда в поле, вдали от жилья, столько мух? Как быстро слетелись они на запах крови...

Тулий прошел со своим другом нелегкий боевой путь с первого дня войны. У обоих на груди по ордену (73) Красного Знамени. Оба они имели по нескольку ранений.

Мы отошли от орудия. В ровике в неутешном горе сгорбилась маленькая женская фигурка в солдатской шинели. От тихих рыданий вздрагивали узкие плечи с погонами старшины медицинской службы, по которым рассыпались черные, посеребренные восходящим солнцем волосы.

— Пусть поплачет, — сказал нам замполит Тулий.— Любил он ее... даже выразить невозможно. Вместе воевали, вместе выходили из окружения. Дважды она ему жизнь спасала. Разве такое забывается? А может, еще вылечат его? Она с ним в госпиталь едет, начальство бригады разрешило.
Мы стояли рядом, и нам казалось, что не солнечный луч, а горе посеребрило волосы девушки-солдата. Это была знакомая нам медсестра Аня Мякушко. Помнится, когда перед боем ее принимали в члены партии, то попросили рассказать автобиографию. Аня как-то растерялась, а потом заявила: «Какая у меня биография, мне только девятнадцать. Обычная она, такая, как у миллионов юношей и девушек, выросших при Советской власти. Я очень благодарна своей школе, Богуславскому медтехникуму, их комсомольским организациям и преподавателям. Они научили меня любить свой народ, свою Родину».

Из-за скромности Мякушко умолчала лишь о том, что на фронте находилась с первых дней войны, выходила из окружения и в то время ей приходилось исполнять обязанности не только медицинской сестры, но и врача. Еще до Курской битвы Аня вынесла с поля боя из-под огня противника не один десяток бойцов и командиров, за что была награждена медалью «За отвагу». Умолчала она и о своем ранении и о том, как в 1941 г. вынесла с поля боя раненого Виктора Мироненко, тогда еще старшего лейтенанта, командира батареи. Ползком по нескошенному хлебу вытащила в безопасное место. Мироненко не раз просил оставить его: он сделал все, что мог, и умереть ему не стыдно. Но Аня упрямо ползла вперед. Она доставила его на медицинский пункт, где им обоим оказали помощь и направили в госпиталь.

— До свиданья, Аня, — сказал тогда Мироненко. — Хотя я еду и с вами, но кто знает, будет ли еще время (74) попрощаться. Желаю вам всего хорошего! Поправляйтесь!

— Спасибо, — задумчиво ответила Аня. — И вам счастливо вернуться!..
— Разумеется, я вернусь!

Сколько таких еще недавних десятиклассниц были медицинскими сестрами на войне! Сколько жизней спасли они своим благородным трудом, сколько крови отдали как доноры, сколько ласковых слов сказали раненым, облегчая нестерпимую боль. И сколько километров проползли они по опаленной земле, вынося раненых с поля боя! Ветераны войны хранят в своих сердцах вечную благодарность этим скромным, благородным героиням.

На фронте медицинские работники пользовались трогательной любовью солдат, сержантов, офицеров. Поэты посвящали им стихи. Вот, например, стихотворение Иосифа Уткина.

     Сестра
Когда упал на поле боя,
И не в стихах, а наяву,
Я вдруг увидел над собою
Живого взгляда синеву.

Когда склонилась надо мною
Страданья моего сестра, —
Боль сразу стала не такою:
Не так сильна, не так остра.

Меня как будто оросили
Животворящею водой,
Как будто надо мной
Россия клонилась русой головой!

Мироненко весной 1943 г. действительно вернулся на фронт. Его артиллерийский дивизион входил в состав 1-й танковой армии.

Временное затишье на Курской дуге Мироненко использовал для совершенствования боевого мастерства офицеров, сержантов и солдат дивизиона. Отважный командир, теперь уже капитан, постоянно находился в расчетах и показывал, как нужно действовать у орудия. По ночам, когда люди отдыхали, командир дивизиона уединялся в своем блиндаже, доставал с полки книги, (75) учебники по артиллерийскому делу и до рассвета просиживал за вычислениями, изучая все способы боевого применения своих пушек.

В памятную июльскую ночь 1943 г. капитан проснулся от грохота артиллерийской канонады, доносившейся с переднего края. Передышка и учеба кончились. Батареи дивизиона Мироненко заняли свои позиции. Впереди кипел бой. Авиация противника атаковала нашу оборону. Били орудия, минометы, а вслед за огневым валом ползли немецкие танки.

Советские артиллеристы вступили в бой. Снаряды рвались точно там, где появлялись танки. Противник метался в шквале огня. Когда дым от артиллерийского налета рассеялся, впереди стали видны горевшие танки с крестами на бортах. Атака была отбита. Но вскоре враг бросил в бой свежие подкрепления. Теперь танки угрожали наблюдательному пункту командира дивизиона. А лишиться НП — значит потерять управление батареями. Мироненко немедленно вызвал к себе взвод пушек и под их прикрытием продолжал руководить огнем.

Когда вражеским танкам удалось проникнуть в район НП, капитан дал артиллеристам для обстрела квадрат вблизи себя. Старший на батарее с тревожным недоумением переспросил у командира, не произошло ли ошибки.

— Бейте! Не теряйте времени! — приказал Мироненко.

Батарейцы накрыли указанную площадь плотным огнем. Фашисты попятились назад.

Возникла серьезная опасность на правом фланге: группа «тигров» прорвалась через рубеж и устремилась по шоссе в глубь нашей обороны. Нужно было немедленно сманеврировать и преградить путь врагу.

— Двум батареям сменить огневые позиции, выйти за урочище! — приказал Мироненко своему заместителю, капитану Власенко.

С одной батареей командир дивизиона остался на прежних позициях, чтобы прикрыть перемещение орудий. Танки лавиной устремились в прорыв. Казалось, уже невозможно их остановить. В эту тяжелую минуту Мироненко занял место раненого наводчика одного из орудий. Глядя на своего командира, остальные расчеты возобновили огонь. Враг предпринял три контратаки, (76) но безуспешно. Тем временем две батареи вышли на указанные им позиции и снова открыли меткую стрельбу.

Капитан Тулий так рассказывал об этом эпизоде:
— Пять вражеских танков атаковали наши позиции. В бой с ними вступили орудия Мироненко. Это была неравная схватка. У двух орудий остались только двое: наводчик Овчинников и командир дивизиона Мироненко, заменивший раненого командира орудия Никифорова. У Овчинникова оставалось только 6 снарядов, а танки ползли.

—Без моего разрешения не стрелять, — приказал Мироненко.
—Товарищ командир, — обратился Овчинников.— Еще только один снаряд! Не промахнусь. Честное комсомольское!
— Можно.

Ухнула пушка. Из ствола вырвался голубоватый дымок. Видно было, как разорвался снаряд. Один танк остановился, потом вспыхнул.

Но остальные продолжали двигаться.
— Давай еще, Овчинников, прямой наводкой. Вон туда, видишь?

Наводчик заложил в ствол снаряд, дернул за шнур.

Снаряд разорвался между двумя танками; они как бы споткнулись и покрылись дымом.

Мироненко, оглядываясь на Овчинникова, подумал: «Маленький, а какой молодец!»

Осталось четыре снаряда.

Враг, по-видимому, засек батарею. Два танка на полной скорости подходили к позиции. Откуда-то сбоку била немецкая артиллерия.

Пекло солнце. Над землей плыли белые пряди. Не поймешь — облака или дым.

Где-то вблизи трещали винтовочные выстрелы.

— Товарищ командир, смотрите — слева немецкая пехота! Разрешите один выстрел — туда?

В ящике уже только три снаряда...

Танк направлялся к орудиям. Пронзительный свист. Вражеский снаряд разорвался в шести метрах от пушки. Виктор Мироненко упал. С трудом поднял руку, сжатую в кулак, но сказать ничего не смог. Ранен и Овчинников...

В это время и подоспела медсестра Аня Мякушко. Наскоро перевязав рану, она взяла себе на спину (77) раненого офицера и поползла в ближайший лог. Отважного командира вынесли с поля боя. Санитары подобрали всех других раненых артиллеристов.

Батареями своего дивизиона Мироненко успел остановить гитлеровцев, не пропустил их к Обояни, отбросил назад.

За этот подвиг капитан Мироненко был удостоен высшей награды Родины, он стал Героем Советского Союза. Правительственные награды получили и другие артиллеристы.