30 сентября 1941 года, ударом танковой группы Гудериана и 2-й общевойсковой армии по Брянскому фронту гитлеровское командование начало операцию «Тайфун», цель – захват Москвы до наступления зимы.

К 17 августа в лесу под городом Орджоникидзеградом (ныне Бежица под Брянском) сосредоточилось управление 50-й армии, сформировавшееся в августе 1941 года на базе управления 2-го стрелкового корпуса. Армия получила задачу: подготовить и стойко оборонять полосу, протяжённостью свыше 130 километров, справа – исключая Снопоть, слева – включая город Почеп. Дивизии, включённые в состав армии, ещё только прибывали, по мере их выгрузки из эшелонов следовали на свой рубеж обороны и приступали к его оборудованию.

Изучая личный состав вновь прибывающего пополнения, будучи начальником политотдела 50-й армии, я невольно сравнивал его с личным составом дивизий и частей 2-го стрелкового корпуса, с которым мне как начпокору довелось пройти тяжёлый путь отступления в начале войны. Все офицеры и солдаты был кадровые, обученные воины, многие из них были участниками войны с белофиннами.

Иное положение было в пребывающих в состав армии дивизий. Здесь рядовой и сержантский состав составляли бойцы запаса от 30 лет и старше. Командиры взводов и командиры рот, как правило, досрочно выпущенные слушатели нормальных училищ, как говорят, необстрелянные юнцы. Многие из них без должной военной подготовки, не изучившие ещё своих подчинённых. В подразделениях нет тесной боевой спайки, слаба партийная и комсомольская прослойка. Кроме того, дивизии вместо двух имели по одному артполку.
Озабоченность вызывало и строительство инженерных сооружений, ротных опорных пунктов, батальонных районов обороны.

В одном из полков 258 дивизии, командиром которой был комбриг Трубников, траншея переднего края обороны представляла собой отрытый глубокий ров без стрелковых и пулемётных ячеек. Из него не было обзора местности даже высокому человеку, тем более нельзя было вести прицельный огонь. Во всём чувствовалось отсутствие опытной руки командиров рот, батальонов, от которых требовалось умение управлять действиями своих подчиненных, грамотно использовать подразделения в бою, вселять веру бойцам в свои силы, в своё оружие в сражении с жестоким и опытным врагом. А ведь дивизии занимали оборону на широком участке фронта. Только правофланговая 217 стрелковая дивизия под командованием командира дивизии полковника Грачёва, и бригадного комиссара Васильева занимала 40-километровую полосу обороны.

Всё это вызывало серьёзную тревогу: смогут ли сформированные части успешно выполнить возложенную на них задачу – выстоять в бою с сильным и опытным противником, дать ему должный отпор.

Беспокойство за прочность и стойкость обороны ещё больше возросло, когда через несколько дней на левом фланге один из полков дивизии, оборонявший город Почеп, без особого сопротивления оставил свои позиции и стал беспорядочно отступать перед танковым, числом не более 30, отрядом противника.

Мне было приказано срочно выехать в дивизию и задержать отступавших. Вместе с командующим артиллерией полковником К. Н. Леселидзе (в дальнейшем генерал-полковник, командующий 18-й армией) нам стоило больших усилий задержать неорганизованные массы отступавших. Командование полка – командир, комиссар, штаб полка, проявив беспомощность, совершенно потеряли управление подразделениями. Через партийно-комсомольский актив нам удалось остановить наступление, но город Почеп остался у врага.
Это был предметный урок. Он выявил необстрелянность и плохую боевую сколоченность подразделений полка. Нужно было срочно принимать меры к укреплению боеспособности частей: повысить ответственность командиров подразделений, вооружить их боевым опытом в борьбе с танками врага, преодолеть у бойцов танко- и самолётобоязнь. Начинать надо было с повышения личной боевой примерности коммунистов и комсомольцев. Но партийная прослойка в подразделениях была крайне незначительна. Во многих подразделениях, кроме политрука роты, не было ни одного члена или кандидата партии. Из-за возрастного состава малочисленны были и комсомольские организации.

Политотдел армии вынужден был срочно обратиться в Политуправление фронта, в местные партийные органы с просьбой о пополнении частей армии политбойцами.
В короткий срок большую помощь нам оказали в ответ нашу просьбу Орловский обком ВКП(б), Брянский и Орджоникидзеградский горкомы ВКП(б), с которыми в дальнейшем сложились очень хорошие деловые контакты. Только из Орловского обкома ВКП(б) в конце августа в армию прибыло 400 членов ВКП(б). Из них наиболее подготовленные политбойцы были назначены на вакантные должности политруков, парторгов рот. Политбойцы сыграли значительную роль в укреплении боеспособности частей и подразделений, в воспитании стойкости, повышения дисциплины. У личного состава подразделений окрепла уверенность в возможности нанесения поражения врагу.

«Политбоец ведёт за собой беспартийных…, – отмечала «Правда» 2 августа 1941 года. – Коммунисты и комсомольцы – образец выдержки, хладнокровия, смелости и инициативы в бою. Политбойцы первые помощники командира, комиссара и политрука.

… От политбойца – наряду с проявлением личной храбрости, личного героизма требуется умение и способность воодушевить своих товарищей, вселить в них уверенность и боевитость, закаляющие их боевой дух».

В конце августа на заседании бюро Орджоникидзеградского горкома ВКП(б) слушалась моя информация о положении на фронте.

Наряду с характеристикой обстановки и состояния боеспособности некоторых частей на примере сдачи города Почеп в информации излагались конкретные меры командования армии по усилению боеспособности частей и просьба к парторганизациям Орджоникидзеграда, к Орловскому обкому ВКП(б) о мобилизации в армию коммунистов и комсомольцев в качестве политбойцов.

Вместе с тем я посчитал своим партийным долгом поставить на бюро вопрос о необходимости эвакуации из прифронтовой полосы – Орджоникидзеграда, Брянска и других городов – промышленных предприятий и материальных ценностей, расположенных в зоне обороны армии. Присутствовавший на заседании второй секретарь обкома партии поинтересовался, почему Военный Совет и Политотдел армии сами не ставят этот вопрос перед Правительством. Я разъяснил, что командование армии может ставить вопрос только через командование фронта, а этот путь более долгий. Ждать нецелесообразно. Каждый день прибывают эшелоны с доставкой в армию пополнения и вооружения, эти же эшелоны можно использовать для эвакуации оборудования предприятий.

Моя инициатива была поддержана бюро горкома. Второй секретарь Орловского обкома партии был назначен уполномоченным ГКО по эвакуации в связи с постановкой этого вопроса перед Государственным Комитетом Обороны.

Всего из прифронтовой армейской полосы до начала октябрьского наступления немцев было эвакуировано в тыл свыше 27 тысяч железнодорожных вагонов с промышленным оборудованием и материальными ценностями и более десяти тысяч рабочих с их семьями.

Позднее, в декабре 1942 года, совсем в другой обстановке мне довелось встретиться с представителем завода «Красный Профинтерн», эвакуированного из Орджоникидзеграда в город Красноярск. После тяжелейшего ранения я находился на излечении в госпитале, оборудованном в бывшем курортном месте, на станции Шира Красноярского края. Председатель комиссии, прибывшей от завода «Красный Профинтерн» с подарками для раненых, которому сообщили, что в госпитале лежит раненый начпоарма, зашёл ко мне в палату, принёс подарки. Вспомнили напряжённейшие дни организации эвакуации. Тепло распрощались…

В армию в третьей декаде августа прибыло новое руководство – командующий армией Герой Советского Союза генерал-майор М. П. Петров и член Военного Совета бригадный комиссар Н. А. Шляпин. Командир корпуса генерал-майор А. Н. Ермаков и комиссар бригадный комиссар М. Ф. Мифтахов, исполнявшие эти должности, отзывались в распоряжение Брянского фронта. Меня же утвердили в должности начальника политотдела армии. Политотдел армии пополнился политработниками до полной штатной численности. Заместителем начпоарма прибыл старший батальонный комиссар В. Я. Головкин (ныне генерал-полковник). Прибыла редакция армейской газеты во главе с редактором, батальонным комиссаром Н. Бочаровым.

В сентябре по приказу Брянского фронта на участке нашей армии в рейд по тылам противника вводилась кавалерийская дивизия с задачей наносить внезапные набеги, устраивать засады, мешать продвижению мото- и танковых частей гудериановской 2-й танковой группы, выдвигавшейся через Рославль на Чернигов, то есть вдоль переднего края обороны армии. Но рейда не получилось.

Как впоследствии делились со мной комиссар и начальник политотдела дивизии, из-за нерешительности, а, может быть, и просто из-за трусости генерал-майора Калмыкова, командира дивизии, вверенные ему части дивизии, боясь быть обнаруженными, так и не вступили в бой с врагом, скрываясь в лесах. Только через 8-10 дней после ввода дивизии в тыл противника наша разведка с большим трудом разыскала части дивизии и вывела их в наши тылы.

По приказу фронта в конце августа и начале сентября 258 и 263 дивизии, поддержанные двумя танковыми бригадами, начали частное наступление вдоль шоссе Брянск-Рославль и вклинились в боевые порядки врага километров на 10-12. Противник был вынужден подтянуть к этому участку свежие войска и активизировать действия авиации. Наше продвижение было остановлено.

Октябрь месяц на фронте ознаменовался грозными, тяжёлыми событиями. Гитлеровское командование начало осуществление операции «Тайфун».

Надо было предпринимать срочные меры. Первого октября по заданию командующего я с двумя работниками политотдела выехал на КП 217 дивизии. Одного из работников поарма я направил на противоположный берег реки Десны с задачей провести боевое охранение в полную боевую готовность, сам с такой же целью прибыл на КП дивизии. За Десной две стрелковые роты боевого охранения, усиленные батальонной артиллерией, вступили в бой до рассвета 2-го октября, а с рассветом началась ожесточённейшая артиллерийская и авиационная подготовка врага. Главные силы противника перешли в наступление. Начался ожесточённый бой. К 10 часам комдив против глубоко вклинившегося противника в стык с дивизией 43 армии ввёл в бой свой последний резерв – роту танкеток. Но что она могла решить? Танкетка с экипажем в 2 человека, вооружённых ручным пулемётом, с бронёй, пробиваемой винтовочной пулей.

Когда силы дивизии иссякли и в бой с противником на подступах к КП был брошен комендантский взвод, комдив полковник Грачёв попросил меня доложить командующему армией о сложившейся для дивизии тяжёлой обстановке и просил подкреплений. Особенно он просил оказать помощь в авиационном прикрытии, зная, что в составе армии имелась одна эскадрилья истребителей «МИГ-3», лётчики которой за сентябрь месяц вели успешные воздушные бои с авиацией противника.

Уже не по дороге, которая была занята противником, а по глухим пролескам пришлось добираться до КП армии. Вражеская авиация господствовала в воздухе, «мессера» гонялись буквально за каждой замеченной целью.

По прибытию доложил командующему о боевых действиях на правом фланге, изложил просьбу комдива 217. Но фронт уже переподчинил себе авиаэскадрилью, и она перебазировалась на другой аэродром. Нужно было рассчитывать только на собственные силы.

2 октября враг предпринял новые атаки вдоль шоссе Рославль – Брянск. Противник, вклинившийся в боевые порядки 258 стрелковой дивизии, контратакой этой дивизии и 108 танковой был отброшен в исходное положение.

По всему фронту складывалась тяжёлая обстановка. Но самую неприятную весть принёс инструктор политотдела отделения снабжения, возвратившийся ночью на 4-е октября из города Орла: немцы 3-го октября заняли город. Не укладывалось в голове – Орёл? Это же глубокий наш тыл… Что же происходит? Пытаюсь выяснить обстановку у начальника оперативного отдела штаба армии подполковника Н. Е. Почемы (начштаба полковник Л. А. Пэрн находился с воспалением лёгких в госпитале) – ничего не знает. Звоним во фронт. Там, судя по реакции, тоже толком ничего не знают. Более того, из фронта к нам на трёх или четырёх машинах прибывает выездная концертная труппа Краснознамённого ансамбля песни и пляски ЦДКА. Советую администратору просёлочными дорогами немедленно выбираться в Москву. Не успел отправить ансамбль, из политуправления прибывает кинооператор, чтобы заснять фашистские танки, подбитые в боях 2-го октября. (К сожалению, за давностью времени не помню его фамилии, запомнил лишь помощника – Шафран). Отправляю их обратно.

Командующий армией в связи с захватом города Орла принял решение о прикрытии армии со стороны Орла 108 танковой дивизией. Перед комдивом полковником Ивановым С. А. и бригадным комиссаром Гришиным П. Г. была поставлена задача – выдвинуться под город Карачев и, прочно прикрывая шоссе Орёл – Брянск, не допустить прорыва фашистских танков к городу Брянску.

Ранним утром 5 октября встречаю на КП армии встревоженного интенданта третьего ранга, сообщившего, что противник захватил фронтовые склады в районе Брянск II. Фашистские танки овладели ими без боя. Где же 108 танковая дивизия? Как мог противник с тыла без единого выстрела подойти к Брянску? Этот вопрос мучил нас всех. Лишь впоследствии, в 1943 году, на одном из совещаний Воронежского фронта я случайно встретил бывшего командира 108 танковой дивизии, товарища Иванова С. А., ставшего в то время генерал-майором танковых войск, начальником бронетанкового отдела 40-й общевойсковой армии. От него я узнал, что, когда дивизия следовала под город Карачев для занятия боевых рубежей, её по дороге перехватили начальник тыла фронта генерал-лейтенант Рейтер М. А. и члены Военного Совета фронта дивизионный комиссар Мазепов П. И. и бригадный комиссар Макаров В. И. и, переподчинив её себе, использовали для прикрытия разбежавшегося при появлении немецких танков полевого управления штаба Брянского фронта. Дивизия, отвлечённая от выполнения боевой задачи, превратилась в охрану управления штаба Брянского фронта, отходящего по лесным дорогам в тыл. Комдив об этом штабу армии не донёс. А командование армии, уверенное, что со стороны Карачева имеется хорошее прикрытие (108 танковая дивизия имела на то время в своём составе около 20 танков Т-34 и «КВ», несколько десятков лёгких танков, гаубичный артиллерийский и мотострелковые полки и другие боевые подразделения) не сомневалось в обороне города Брянска с тыла.

Так, в результате преступной халатности командования 108 танковой дивизии, не сообщившего командованию армии о том, что они выполняют другую задачу, нашей армией не были своевременно приняты дополнительные меры к обороне города Брянска с тыла. И когда я спросил генерала Иванова, не расценивает ли он свой поступок как должностное преступление, не сообщив командованию 50-й армии о получении дивизией новой задачи, он уклонился от ответа. Хоть и задним числом, а сознаться в этом не нашлось мужества.
Нужно было срочно принимать меры к обороне Брянска с тыла. От командующего получаю задачу – возглавить взвод сапёров и взорвать мост на реке Десне. В сопровождении двух полуторок на «эмке» направляюсь к реке. Но на дамбе от реки к Брянску – уже немецкие танки, которые, заметив нас, начинают обстрел. Машина, идущая первой, загорелась. Задним ходом вынуждены отходить к Брянску. Отскочив к окраине Брянска, размышляю – как же быть? Решаю написать записку командиру 174 стрелковой дивизии, стоявшей в 4-5 километрах от Брянска, с просьбой срочно выделить артиллерийский дивизион с пехотным прикрытием для задержания фашистских танков и пехоты, рвущихся в Брянск. Через два часа прибыл возглавляемый начштаба артполка артдивизион – шесть 85-мм орудий и усиленная пулемётным взводом стрелковая рота, которые с ходу вступают в бой на улицах города. Получив отпор на рославльской магистрали, фашистские танки пошли в обход. Когда я, направляясь в город Орджоникидзеград, чтобы проинформировать командующего 50-й армией о сложившейся обстановке, выехал из Брянска на рославльское шоссе, то увидел впереди, примерно в 300 метрах, около 20 фашистских танков. Заметив меня, они пошли наперерез, ведя огонь по моей «эмке». Выбора нет. Говорю шофёру: «Газуй!», – и на полном ходу проскакиваем к мосту через реку Десну. Прибыв на КП армии, я доложил генералу Петрову сложившуюся обстановку, которая становилась угрожающей. Части дивизий армии скованы с фронта, противник прорвал оборону на правом фланге – на стыке 217 стрелковой дивизии с 43 армией соседнего фронта, охватывая правофланговые армейские дивизии, а с занятием города Брянска стал угрожать и с тыла. С 3 октября прервалась связь со штабом фронта. Офицеры связи сообщили, что на прежнем месте штаба нет, а куда переместился – неизвестно.

Оценив обстановку, командующий армией 6 октября обратился по радио с рапортом о сложившейся обстановке в Генштаб и запросил о предстоящей задаче для армии.

Приказом начальника Генерального штаба маршала Советского Союза Б. М. Шапошникова от 7 октября на генерала М. П. Петрова возлагалась ответственность за организацию отхода частей Брянского фронта на новый рубеж обороны: Сухиничи, Белёв, Мценск. Наша задача: не допустить расчленения боевых порядков, организованно – в условиях окружения – с боями отходить на новый рубеж обороны.

Все работники политотдела были направлены в дивизии для оказания практической помощи в выполнении этой задачи.

Вначале было принято решение – весь левый фланг армии отвести за реку Десну на рубеж: Жуковка – Орджоникидзеград. Остальные дивизии обязаны были всемерно удерживать свои боевые позиции.

Трудная задача отвода за реку Десну частей четырёх дивизий под прикрытием арьергарда была, в основном, решена.

Находясь в арьергардных частях вместе с бойцами и офицерами, ведущих тяжёлые бои с численно превосходящим врагом и прикрывающих отход главных сил четырёх наших дивизий, я видел звериный облик фашистских орд во всей неприглядности. Атакующие части гитлеровцев, стремясь безнаказанно подойти к нашим оборонительным рубежам, гнали перед собой местных жителей – женщин, детей, стариков.

С ярой ненавистью наши бойцы, пропуская безоружных людей, кричавших: «Стреляйте, за нами – немцы!», – пускали в ход гранаты и штыки против фашистских извергов, кося их пулемётным огнём кинжального действия.

По выводе левофланговых дивизий за реку Десну армия 8 октября в боевом построении – две дивизии в авангарде, по две на флангах, две в арьергарде, в центре – армейские части и все тыловые, санитарные службы, полевое управление штаба – начала последовательный отход на новый рубеж обороны в соответствии с приказом Генерального штаба.
В течение трёх дней, сбивая заслоны противника и отражая его попытки расчленить наши боевые порядки, армия успешно совершала отход. Штаб армии в это время предпринимал меры по связи с другими армиями Брянского фронта, сообщая им приказ маршала Шапошникова.

Кто знает, может быть, последовательный отход армии был бы более успешным, если бы 10 октября мы не получили приказ командующего Брянским фронтом генерал-лейтенанта, ныне маршала Советского Союза, Ерёменко А. И., последовавшего из 3-й армии. Этот приказ шифротелеграммой в категорической форме (в приказе так и было сформулировано: «За неисполнение – расстрел!») обязывал повернуть армию на Карачев и облегчить отход частей 3-й армии.

Повернуть армию, отходящую с тяжёлыми боями, на новое направление, да к тому же через лесные массивы и болотистые поймы реки Рессеты, оказалось делом не простым. И впереди идущие дивизии, и дивизии левого фланга построенного боевого порядка не могли быть повёрнуты из-за отсутствия радиосвязи. Боевой строй армии, в котором она успешно осуществляла отход, нарушался.

С выполнением приказа комфронта события для Управления армии и частей, повёрнутых на Карачев, приняли драматический характер. Сейчас можно делать различные предположения насчёт того, удалось бы армии сохранить боеспособность и с меньшими потерями отойти на рубеж Мценск – Белёв – Сухиничи, но одно обстоятельство говорит само за себя: четыре дивизии, которые не удалось повернуть на Карачев, с боями отошли на этот рубеж и сохранили почти всю свою материальную часть и транспорт, а повёрнутые дивизии – армейские части и Управление дивизии всего этого лишились, вышли лишь разрозненные подразделения.

Так или иначе, вместо дальнейшего последовательного отхода только на поворот боевых частей и организацию боевых действий в новом направлении пришлось затратить два дня.
Бои с обложившими нас гитлеровскими войсками в эти дни носили крайне напряжённый и тяжёлый характер.

Борьба за плацдарм на противоположном берегу Рессеты и постройка моста заняли почти весь день 13 октября. Во второй половине дня 13 октября противник всей силой частей, авиации и артиллерийско-миномётного сопровождения навалился на правый фланг повёрнутого боевого порядка армии.

В войсках, ведущих бой в этом направлении, началось замешательство и неорганизованный отход. Его нужно было остановить. Мне с группой офицеров управления удалось сдержать отход и залповым огнём отразить атаки противника.

На пути движения правофланговой колонны у небольшой деревушки противник перерезал сделанную из гати лесную дорогу. Необходимо было выбить противника из этой деревушки, расчистить образовавшийся затор из подбитых и сгоревших автомашин и восстановить движение транспорта по этой дороге. Всё это мне пришлось организовать частями армейского полка внутренней охраны войск МВД и курсов младших лейтенантов. В то время, как мне помнится, эти курсы назывались армейским учебным полком.

Непосредственно под огневым воздействием противника при мне для выполнения боевой задачи сложилась небольшая группа управления. Всем нам непосредственно приходилось быть в боевых порядках бойцов, зачастую возглавлять эти подразделения для отражения неоднократных атак противника, отбрасывать его в исходное положение.

Предпринятые меры по освобождению деревушки и очистке лесной дороги в правофланговой группе дали свои положительные результаты. В начале 60-х годов мне довелось встретиться в Москве с бывшим начальником штаба армейской внутренней охраны. Он подробно рассказал о дальнейших событиях. Отброшенный нами тогда противник уже не пытался пересекать дорогу и занимать лесную деревушку, и правофланговая группа со всей материальной частью и транспортом вышла из кольца вражеского окружения.

Затемно мне передали приказ, написанный командующим армией на небольшом клочке бумаги, обязывающий меня лично повернуть весь армейский транспорт, скопившийся в значительном количестве в лесу, в район правофланговой группы, к посёлку Гутовский Лесозавод, где сосредоточивались главные силы и Управление армии. Сверив по карте пути следования и проинструктировав соответствующих начальников, ночью под обстрелом противника мы сумели благополучно добраться до КП армии.

Утром, 14 октября, нам предстояло, переправившись по построенному мосту через реку Рессету, прорвать кольцо вражеского окружения, осуществляемого полком СС «Великая Германия» и другими частями врага, и отбросить блокирующие части противника. После артподготовки ударная группа из двух стрелковых полков 174 стрелковой дивизии атаковала противника, занявшего оборону.

Но овладеть посёлком Гутовский Лесозавод и очистить дорогу для автотранспорта нам не удалось. Безуспешной была и повторная атака.

В 11 часов 00 минут генерал Петров вызвал меня к себе на разговор.

– Ты знаешь о безрезультатности наших атак. Нужно тебе самому собрать всё, что возможно, и возглавить последнюю попытку отбросить врага.

Пришлось срочно сколотить две штурмовые группы, которым были приданы по два орудия прямой наводки (по одному полковому 76-мм орудию и по 45-мм пушке), для подавления огневых точек противника и до батальона пехоты.

В атаку я пошёл с первой штурмовой группой. Стремительным движением обе группы успешно отбрасывали мотопехоту противника, продвинулись на край посёлка. Но здесь мы натолкнулись на танковую засаду противника. Начался обстрел. Вижу, что шквальный пулемётный огонь ведётся из каменного дома напротив, стоящего на этом последнем поселковом порядке. Вскидываю винтовку, беру на прицел и чувствую сильнейший удар в плечо, свет как-то сразу померк, я провалился в черноту. Сколько прошло времени, когда я очнулся, не знаю. Пытаюсь сдвинуться с места – тело не слушается. Чувствую – правая рука двигается. Немцы начинают меня обстреливать. Пули пролетают мимо или попадают в кочку рядом со мной. Увидев, что я жив, ко мне подполз солдат, спросил: «Товарищ полковой комиссар, чем помочь?». Дважды слышу чавкающие звуки. Солдат ткнулся головой и больше не двигается. Я снова потерял сознание. Когда очнулся второй раз, увидел над собой младшего лейтенанта и трёх сержантов. Пригнувшись, они волоком вытаскивали меня на моей плащ-палатке из зоны обстрела. Лежу ничком на правой стороне, стараюсь правой рукой удержаться за плащ-палатку. Быстро они меня оттаскивают назад, на расстояние 300-400 метров, в медсанбат 258 стрелковой дивизии. Здесь меня положили прямо на землю под санитарную машину. Медики разрезали шинель, гимнастёрку, бельё, сделали перевязку. Взамен моей, совершенно негодной, на меня надели другую шинель. Врачи установили тяжёлое ранение, видимо, из крупнокалиберного пулемёта. Пуля прошла навылет в верхней части плечевого сочленения левой руки, раздробила лопатку и вышла из неё.

Я попросил врачей, находившихся у санитарной машины, сообщить командующему о моём ранении. Падает снег, он уже тонким слоем лежит на земле, припорошил меня. До меня слабо доносится разговор:

– Доложите командующему, что начальник политотдела ранен. Находится в безнадёжном состоянии…

Говорил, видимо, врач, направляющий посыльного в штаб. В руках у него моя полевая сумка. Из неё он извлекает две пачки галет, банку рыбных консервов, распределяет между товарищами:

– Ему теперь уже всё равно ничего не понадобится.

Я прошу положить мои документы в карман гимнастёрки. Просьбу выполняют. Остро осознаю: «Мы в кольце, зажаты врагом. Если не смогу встать… Ну, что ж. Пожил. 36 лет. Совестью не кривил. В тылу остались жена, трое детей…».

Нервное возбуждение от атаки прошло, лежал я на снегу, потерял много крови – меня начало лихорадить. А тут ещё в районе санитарного автобуса стали рваться мины. Прошу двух медсестёр, сопровождающих на подводах раненых, положить меня под обрыв. Одна из них, видя, что меня сильно знобит, сходила к повозке и принесла сначала один гранёный стакан спирта, а потом ещё полстакана:
– Пейте, Вам можно! Согреетесь…

Действительно, вскоре я почувствовал некоторый прилив сил. Необходимо было встать, во что бы то ни стало… Опираясь на обрыв, я сумел встать на ноги. Пытаюсь разогнуться, в сердце – жуткая боль, как будто рвут крючком. Значит, придётся идти в согнутом положении.

Часа за два до наступления темноты ко мне подошли начальник медслужбы армии и исполняющий обязанности начальника тыла армии Волков. Они сообщили, что командующий, член Военного Совета, большинство офицеров полевого управления армии собрали отряд, основное ядро которого составил личный состав двух гвардейских миномётных дивизионов «катюш», взорванных из-за отсутствия снарядов, и ушли, а куда – им неизвестно. Спрашивали меня, как быть с автотранспортом, скопившимися несколькими сотнями автомашин, в том числе грузами и ранеными.

Я приказал машины с ранеными отделить от автотранспорта и попытаться вывезти их, а остальное уничтожить, чтобы они не достались врагу. Приказание было исполнено. Наконец, они спросили, как быть со мной, смогу ли я самостоятельно передвигаться?

– Километров шесть я попытаюсь пройти, – сказал я, – а когда минуем шоссе Хиславичи – Карачев, там можно будет найти подводу. А сейчас всем с наступлением темноты начать движение в обход поля боя.

Образовавшаяся довольно значительная группа офицеров и красноармейцев двинулась вдоль реки Рессеты. Шагов через двести мы встретили ещё одну группу наших бойцов и офицеров. Они предупредили, что в направлении нашего движения фашисты ведут обстрел местности. Почти все, в том числе полковник Волков и бригадврач, двинулись в обход с другой стороны. Я же был не в состоянии быстро передвигаться и значительно от них отстал. Выходя из-под обрыва реки, увидел три фашистских танка. Пришлось опять укрыться под обрыв. Подошедший один из танков пострелял поверх наших голов с обрыва и ушёл.

После отхода танков около меня вновь образовалась группа солдат и офицеров, человек 200, и мы пошли по лесам и болотам в обход расположения противника, под утро вышли к большаку Хислевичи – Карачев, по которому двигалась большая мотоколонна противника. Пришлось ждать в лесу, пока обстановка не даст возможности идти дальше. Большую помощь во время этого перехода мне оказала военфельдшер II ранга Н. С. Николаева, выполнявшая не только свой медицинский долг, но и достававшая продукты питания. В ночь, когда мы остановились в лесной деревушке, она привела местного фельдшера, который сделал мне обработку раны и сменил повязку. Нине Семёновне Николаевой я обязан многим. Без её помощи едва ли я смог бы добраться до города Белёва.

15 октября мы весь день не могли пересечь большак, только к вечеру нам это удалось. Двигались мы, как в коридоре. Справа и слева гул вражеской орудийной канонады, пулемётная трескотня. Нас обгоняли различные по численности группы офицеров и красноармейцев из состава тех частей, которые согласно приказу комфронта так необдуманно были повёрнуты на Карачев. Самое большее, чем располагали отходящие подразделения и отдельные группы, были ручные пулемёты «Дегтярёва» и личное оружие – винтовки и пистолеты.

Моя группа таяла, по мере того как мы подходили к Белёву, и явственно обозначилась линия фронта. Некоторые офицеры и бойцы откалывались от нас, уходили вперёд, торопясь скорее выскочить из окружения. Моё состояние становилось всё хуже, идти быстро я не мог, последние два десятка километров до Белёва меня везли на колхозной подводе.
18 октября с группой бойцов и офицеров до пятидесяти человек мы достигли, наконец, Белёва и разыскали штаб Управления 50 армии. Моё появление в штабе вызвало среди боевых друзей радость и удивление. Полковники Леселидзе и Почема рассказывали, что многие очевидцы видели меня убитым у Гутовского Лесозавода. Оказавший мне медицинскую помощь врач армейского медпункта не скрывал своего изумления:

– Как же Вы могли с такой раной до нас добраться? Благодарите своих родителей, что они наградили Вас богатырским здоровьем.

Я недоверчиво рассмеялся.

– Вы зря смеётесь. Ваша рана для человека среднего здоровья смертельна, а Вы ещё выбирались в условиях окружения пешком по лесам и болотам.

В Белёве мы с нетерпением ждали выхода группы, шедшей с командующим и членом Военного Совета.

Прошла неделя, а их всё не было. Сведения о них поступали самые противоречивые.

Гораздо позже в Москве, когда я возвращался в январе 1942 года после лечения в госпитале на фронт, печальную весть о судьбе группы руководства нашей армии мне сообщил порученец члена Военного Совета бригадного комиссара Н. А. Шляпина.

Группа, возглавляемая командующим армии, отходила по другой, чем мы, дороге. Днём 16 октября она наскочила на огневую засаду противника, которая, пропустив идущую впереди разведку, в упор открыла пулемётный и автоматный огонь по основной группе, возглавляемой командармом.

По словам порученца, сам он был ранен в плечо, упал под сломанный куст в канаву, благодаря чему остался незамеченным фашистами. Гитлеровцы окружили плотным кольцом взятых в плен, добивали раненых. Когда всё стихло, порученец выбрался из канавы, с трудом стащил туда трупы генерала Петрова, бригадного комиссара Шляпина и начальника особого отдела армии. С воротников их гимнастёрок были спороты петлицы, а у генерала Петрова с груди была содрана Звезда Героя Советского Союза. Трупы их порученец закидал хворостом, взял оставшиеся документы, выбрался к своим.

Другой очевидец, военинженер II-го ранга из автоотдела армии, попавший вместе с основной группой в плен к гитлеровцам и сумевший бежать из него, рассказывал следующее:

– Нас, пленных офицеров и красноармейцев, численностью около ста человек, согнали в большой сарай и заперли, предварительно отобрав документы, поставили охрану. В первую же ночь человек пять нас бежало, выбравшись из пролома, сделанного в стене.

Об участи оставшихся он ничего не знал.

Так трагически обернулся для армии поворот её на Карачев. Если бы не было поворота, у армии, сохранившей боевой порядок и последовательно, с боями отходящей на новые рубежи, было бы больше шансов сохранить боеспособность и понести меньшие потери. Ведь успешно же, в основном, была решена труднейшая задача – отход четырёх дивизий через реку Десну, а затем их отход до поворота на Карачев.

Генералу М. П. Петрову перед поворотом были высказаны наши соображения о нецелесообразности и даже гибельности для армии этого поворота.

Будучи дисциплинированным, трезвым и грамотным командующим, он выслушал все наши советы и сделал заключение:
– Есть приказ. Мы не знаем всех его плюсов и минусов. Приказ старшего начальника должен выполняться, чем это не завершилось.

Мне только ещё раз приходится склонить свою голову перед светлой памятью о нём, получившем высокое звание Героя Советского Союза ещё перед Великой Отечественной войной, о трагически погибших моих боевых друзьях и товарищах, выше всего ставивших святость выполнения боевого приказа. Хотелось бы, чтобы этими чувствами высокой партийной и воинской ответственности руководствовались не только приказы выполняющие, но и отдающие боевые приказы.

Положение на фронте оставалось исключительно напряжённым. На новый рубеж обороны в относительно боеспособном состоянии вышли лишь четыре наших дивизии с частью артиллерии и автотранспорта, которые позднее геройски сражались с врагом под городом Тулой.

От остальных же четырёх дивизий разрозненными группами выходили офицеры и бойцы без артиллерии и автотранспорта. Выходящих из окружения мы формировали в боевые группы и направляли на подкрепление дивизиям, ведущим тяжёлые бои.

26 октября в городе Белёве ко мне в избу, где я лежал на сундуке с высокой температурой, собралось уцелевшее армейское руководство – Почема, Леселидзе и другие. Собравшиеся заявили, что обстановка вновь осложнилась, штабных машин для эвакуации раненых нет. Штаб армии выходит в лес. Под Белёв сегодня подаётся последняя железнодорожная санитарная летучка, с которой можно отправить раненых, в том числе и начпоарма. Других возможностей для эвакуации нет. Я дал согласие.

С наступлением темноты паровоз подвёл два пульмановских вагона с боеприпасами. По их выгрузке в эти же вагоны разместили раненых. Сопровождать их было поручено военфельдшеру II ранга Н. С. Николаевой. В пути натерпелись и обстрелов, и бомбёжек вражеской авиации. Вскоре прибыли на станцию «Лев Толстой», где были перегружены в настоящий санитарный поезд, доставивший нас на станцию Шира Красноярского края.

Возвращаясь досрочно из госпиталя, я надеялся вновь попасть в свою армию, которая вела бои за освобождение города Калуги.

6-го января 1942 года в Москве М. И. Калинин вручил мне орден «Красное Знамя» за образцовое выполнение в июнь-июльских боях 1941 года заданий командования.

Судьба моя сложилась иначе. Я был назначен начальником политотдела 29-й армии, ведущей бои под Ржевом на Калининском фронте, куда я прибыл 15 января 1942 года. А в начале 1943 года управление 29-й армии было обращено на формирование управления 1-й танковой армии, начальником политотдела которой я был до конца войны.

Генерал-майор в отставке /подпись: А. Журавлёв/
(бывший начальник политотдела 50 армии в период с 20 августа по 27 октября 1941 года)