---

«Вечерний Петербург»,  7 мая 2008

От Москвы до Берлина
доехала на грузовике и расписалась на стене рейхстага

Глядя на эту хрупкую симпатичную женщину, трудно поверить, что она когда-то прошла мясорубку войны от Москвы до Берлина наравне с мужчинами и... без единой царапины. Бог ли хранил ее или солдаты, которые во время обстрелов прикрывали собой, сказать сложно. Но даже когда бывали на фронте мощнейшие бомбардировки и пули ложились вокруг, словно град, худенькая 20-летняя девчушка оставалась невредимой.

...Мы сидим рядом с бывшим шофером 1-й Гвардейской танковой армии 17-й мотоинженерной бригады Анной Ивановной Сергеевой в ее квартире на проспекте Культуры.

Слушая ее рассказ под тонкий перезвон бесчисленных медалей на лацканах костюма, почти не верим, что все это возможно - пройти ужасы блокады, увидеть настоящий ад, потерять родных и друзей, дойти до Берлина и вернуться домой победительницей.

В осажденном городе
...Анна Ивановна - коренная ленинградка. В 1941 году окончила среднюю школу № 107, и как только началась война, отправилась вместе со всеми на окраины Ленинграда рыть окопы. Ее привезли под Лугу на машине, а обратно она бежала сама - наступали немцы.
Началась блокада. Аня Сергеева записалась на курсы шоферов. Весь 41-й год она день за днем ходила пешком на стажировку - с проспекта Карла Маркса (Большой Сампсониевский) через Литейный мост на Московский проспект.

- Машины в то время топили березовыми чурочками - внутри была печка и труба. Перед сменой нам давали мелко нарубленные дрова, мы кидали их в печь - вроде как самовар. Заводили машину вручную - крутили рукоятку. Зимой на это тратили по нескольку часов - уже были очень слабые...

Ходить на работу с каждым днем становилось труднее - Аня чернела и опухала от голода, валилась от слабости с ног, бывало, падала в голодные обмороки. Однажды, возвращаясь домой, она нашла корочку хлеба, втоптанную в снег.

- Я пососала ее, и это было для меня великое счастье. Если сейчас дадут 20 коробок конфет за ту корку хлеба - ни за что не надо! Такие мы были тогда голодные. Мне, конечно, давали рабочую карточку - 250 граммов, я могла бы сдать ее в столовую и раз в день обедать. Но у меня были мать и брат, они получали по 125 граммов, и я карточку не сдала - делили поровну.

8 сентября 1941 года немцы разбомбили Бадаевские склады, в которых хранились все продовольственные запасы. С этого дня резко сократился хлебный паек. Голод ежедневно уносил тысячи людей. Умерших не успевали хоронить, множество трупов лежало в квартирах, на площадях, в парках. Умирали на работе, в очередях, на улице, целыми семьями...

- Пекарни на Кушелевке три дня не выпекали хлеба. Это было в январе 1942 года. Люди стояли, номера записывали на ладошках. А потом хлеб дали, и половина народа, что этот хлеб съела, заболела, потому что были голодные и истощенные, а хлеб - горячий, с опилками и корой...

Но бывало, что голод казался не самой страшной бедой. Педикулез - из-за него ленинградцы расчесывали себя в кровь.

- Вши заедали нас. Нижнее белье, тело - все было усыпано ими, как манной крупой. Люди не мылись месяцами. Я помню, стояла в очереди за хлебом. смотрю, передо мной мужик в бобриковом пальто и между ворсом струйками по нему вши ходят. Воды тогда не было, канализации не было... А что мы пили? Собирали снег с подоконника на черной лестнице, куда помои выливали, таяли его и пили. Пока были силы, ходили за водой на Невку. Брали бидончик, привязывали его к санкам и, пока шли, половину расплескивали. Потом по лестнице нужно было подняться на шестой этаж, а как? Ступеньки все залиты - вода и лед, как на катке. Несколько раз на пузе съедешь, пока заберешься и воды на донышке домой принесешь. А потом уже и к Невке не могли ходить...

Эвакуация
В начале апреля голодный соседский мальчишка украл у них карточки - семья Сергеевых осталась без хлеба и без перспектив на эвакуацию (без карточек тогда не эвакуировали). Помог дядя - он работал инженером на Металлическом заводе им. Сталина и договорился, чтобы Сергеевых включили в списки на эвакуацию вместе с женами рабочих этого завода. Аню с братом и матерью вывезли в Куйбышев. Брата отправили работать на завод, а их повезли в колхоз.

- Нас привезли на деревенскую площадь вместе с другими эвакуированными. Люди вылезли из телег и сели на свои чемоданы - ждать, кто из местных возьмет к себе. Народ тогда эвакуировался очень разный - были мешочники, у которых добра много, а были и такие, как мы, немощные, подушки даже не было... Местные жители всех разобрали, у кого добра было побольше, а нас никто брать не хотел: мама еще немножко ходила, а я уже до того отощала, что не могла шагу ступить. Люди думали, что чахоточная. Но потом к нам подошла тетя Надя и повела к себе. Почему она нас взяла? Наверное, потому, что ее семья тоже испытала много горя, была раскулачена, - она нас и пожалела.

Война, любовь, победа
Анна Ивановна выжила, поправилась и в начале 1943 года ее, единственную из всей деревни, призвали на фронт. А больше было некого - все остальные молодые женщины оказались на сносях.

- В деревне был всего один молодой мужчина - председатель колхоза. Правда, раненый, без ноги, но молодой. Вот он всех девок наших и избавил от фронта. Кто хотел, конечно.

Аню Сергееву послали на курсы военных шоферов - она случайно проговорилась, что в Ленинграде была стажером-водителем. Ее мобилизовали, выдали военную форму и отправили в Москву - там был распределительный батальон. Оттуда Анна Ивановна попала в состав 17-й мотоинженерной бригады, которая форсировала все реки - до Берлина.

- Всякое бывало: чтобы оборудовать переправу, нужно было сначала переправиться через реку, на ту сторону, где были немцы, закрепить железные тросы, а потом построить понтонный мост, по которому могли бы пройти танки. И все это под массивным обстрелом - не многие выжили.

В батальоне их было всего две женщины - Аня Сергеева и врач Галя Мельниченко. Понятно, кавалеров - хоть отбавляй. Но быть походно-полевой женой Анне Ивановне не хотелось. Поэтому самые близкие отношения с однополчанами у нее были в окопах - когда во время бомбежек те накрывали девушку своим телом.

- Я иногда ругаю себя, что там, на фронте, не вышла замуж. Хорошие были ребята. Помню, за мной ухаживал лейтенант Травин, предложение делал, но погиб при форсировании Днепра. Влюблен был капитан Холод - его тоже убили, в разведке. Но для них это были безответные чувства. Моя единственная фронтовая любовь - командир взвода Витя Гутовский. Вместе мы форсировали Днестр, Одер, он много раз был ранен, лечился по госпиталям. Мы потерялись в конце войны, а нашлись только в 50-е годы. Когда я уже была замужем, и он - женат.

...Победу она праздновала
2 мая в Берлине. Солдаты сколотили из досок столы, скамейки, притащили трофей - ящик шампанского, который нашли в доме у немецкого генерала, разлили по алюминиевым кружкам.

- Я до победы никогда ничего не пила, даже не пробовала. А тут выпила целую кружку шампанского - пони-маю все, а ноги не слушаются, встать не могу...

А еще в памяти Анны Ивановны о дне победы - горы трупов и лужи крови в окрестностях рейхстага. Привилегированные части Гитлера сражались до последнего, потому что не имели права сдаваться.

Но она дошла. До самого конца. Даже расписалась на стене рейхстага вместе с сотнями других русских солдат.

- Это было суровое время. Война требовала дисциплины, серьезного отношения к жизни. У нас было такое патриотическое воспитание - не такое, как сейчас: мы были готовы в любой момент умереть за Родину. Люди погибали стоя, с открытыми глазами. Тогда никто не думал о себе. Мы все терпели: сырые землянки, воду, зачерпнутую пилоткой из придорожной колеи...

Я прощалась с Анной Ивановной и думала: какие все-таки удивительные люди эти ветераны! Сколько великодушия в них, жизненных сил. С какой нежностью и гордостью рассказывает она о своих детях и внуках... Откуда черпает силы эта женщина, так много пережившая? Почему она так отличается от нас, молодых? Почему забытые слова «Родина», «патриотизм» в ее устах совсем не кажутся пустым звуком, а приобретают какое-то очень важное и сокровенное значение?

На ее долю выпало много слез и мало радости. Но что самое удивительное - она считает себя счастливой. Почему? А потому, что из ста человек ее поколения живыми после войны, по официальной статистике, вернулись только трое, двое из которых - калеки. Ей сейчас 86 лет, и она по-прежнему радуется жизни.

Инесса КУЗНЕЦОВА

---

Фотоальбом

	В военно-инженерной академии, 1987 г.
Около памятника в Строгино танкистам 1 гв. танковой армии

---