Глава семнадцатая.
У старых границ рейха

Три месяца 1-я гвардейская танковая армия находилась в резерве Ставки Верховного Главнокомандования. Во второй половине ноября мы получили директиву Ставки войти в подчинение 1-го Белорусского фронта и сосредоточиться в районе юго-восточнее Люблина.

От района западнее Львова и до Люблина напрямик 300 километров, а по извилистым дорогам более 500. Перебросить на такое расстояние огромную массу людей и техники и, главное, перебросить скрытно, незаметно для вражеской наземной и воздушной разведки чрезвычайно трудно. Но для штаба 1-й гвардейской танковой армии, во главе которого стояли такие опытные командиры, как М. А. Шалин и М. Т. Никитин, скрытная переброска войск — дело не новое. Целыми днями колдуют они над картами, на которых переплетаются красные и черные прожилки дорог. Из десятка дорог нужно выбрать такие, которые, во-первых, идут к цели кратчайшим путем, во-вторых, пролегают вдали от населенных пунктов, в-третьих, имеют по соседству леса для стоянок машин и для укрытия войск, в-четвертых, дороги должны быть проезжими... Много других соображений приходилось учитывать штабистам.

В директиве фронта указывалось, что армия должна двигаться в новый район сосредоточения комбинированным способом. Танки, самоходки, орудия, тягачи — словом, все тяжелые грузы надлежало отправить по железной дороге; войска — своим ходом.

В конце ноября армия совершила марш и в точно установленное время сосредоточилась в лесах юго-восточнее Люблина. Темные осенние ночи способствовали скрытности передвижения. [337]

Сразу по прибытии на новое место поехали представиться Г. К. Жукову, недавно вступившему в должность командующего 1-м Белорусским фронтом.

Г. К. Жуков занимал небольшой двухэтажный особняк под черепичной крышей. У маршала было хорошее настроение, и принял он нас приветливо. Поинтересовался, как обстоят дела в армии, готова ли она к предстоящим боевым действиям.

— Помню первую танковую по прежним боям, — сказал он, — поэтому специально выпросил вас у Верховного. Готовьтесь как следует — дела предстоят большие.

Но весь размах будущей операции мы поняли, когда командование фронта устроило военную игру на картах. На нее были приглашены командующие армиями, начальники штабов, члены военных советов армий, которым предстояло участвовать в операции, называвшейся тогда Варшавско-Лодзинско-Познаньской.

За все годы войны нам впервые пришлось участвовать в столь представительных встречах. Обычно в боевых условиях иногда месяцами воюешь бок о бок с людьми, а познакомиться с ними как следует не удается — не хватает времени. А тут впервые я видел и сумел поговорить по душам со многими генералами, с которыми не раз приходилось решать совместные боевые задачи.

В огромном зале вдоль стен были расставлены столы, за которыми сидели командармы, члены военных советов и начальники штабов всех армий 1-го Белорусского фронта. Неподалеку от нас с Н. К. Попелем и М. А. Шалиным шелестел картами командующий 2-й гвардейской танковой армией генерал-полковник Семен Ильич Богданов, рослый, широкоплечий.

Мы уже знали, что Г. К. Жуков решил пустить в прорыв наши армии одновременно, причем для танкистов С. И. Богданова прорыв должна осуществлять 5-я ударная армия Н. Э. Берзарина, для нас — 8-я гвардейская В. И. Чуйкова.

Первым выступил на совещании начальник штаба 1-го Белорусского фронта М. С. Малинин. Он кратко охарактеризовал военно-политическую обстановку, сложившуюся в Европе к концу 1944 года.

— На сегодняшний день, — говорил он, водя указкой по большой карте, — не только территория Советского Союза полностью очищена от противника, но и освобождена [338] из-под фашистского ига значительная часть польских земель. Совершенно очевидно, что гитлеровская Германия находится при последнем издыхании; она не только израсходовала свои материальные и людские ресурсы, но и осталась воевать в одиночестве — блок фашистских государств развалился. Правда, гитлеровская верхушка изо всех сил пытается оттянуть агонию. 16 декабря немецкие части перешли в контрнаступление на западном фронте, прорвали линию обороны противника и поставили четыре армии перед угрозой уничтожения. Английские и американские войска отступают к реке Маас.

М. С. Малинин сообщил новость, которая всех нас обрадовала и взволновала: войскам 1-го Белорусского фронта, а также 1-му Украинскому выпала честь воевать на главном направлении и водрузить Знамя Победы над Берлином.

Как же должно проходить это одно из последних и крупнейших наступлений?

Общий замысел операции раскрыл маршал Г. К. Жуков.

— Первому Белорусскому фронту, — сказал он, — предстоит нанести удар в общем направлении на Познань, а Первому Украинскому ставится задача разгромить кельце-радомскую группировку врага и затем продолжать наступление на Бреслау.

Конкретизируя задачу фронта, маршал пояснил, что он планирует прорвать оборону противника на двух направлениях, разгромить варшавско-радомскую группировку и выйти к Лодзи, чтобы в дальнейшем наступать до рубежа Бромберг — Познань. На этом рубеже 1-й Белорусский фронт должен был войти в тактическую связь с войсками 1-го Украинского.

— Дело в том, — продолжал командующий фронтом,— что мы намечали наступление на вторую половину января, но в связи с тяжелым положением союзников в Арденнах Ставка торопит нас и требует начать наступление раньше. Сроки наступления еще не определены, о них вам будет сообщено дополнительно.

Несколько дней проходили военные игры. Огромная по своему размаху операция терпеливо анализировалась командующими во всех деталях; вырабатывались наиболее рациональные варианты ударов, изучался рельеф местности, отрабатывалось взаимодействие родов войск. [339]

Особенно внимательно исследовалась система оборонительных рубежей противника. Дело в том, что на главном, берлинском направлении, по данным разведки, гитлеровцы создали глубоко эшелонированную оборону из семи рубежей общей глубиной до 500 километров. Линии обороны проходили главным образом по рекам Нида, Пилица, Нейсе, Варта. Гитлеровцы рассчитывали, что советские войска, наступая, должны напороться и увязнуть в Померанском и Мезеритцком укрепленных районах. Немалую роль в фашистской оборонительной системе играли крупные города-крепости, такие, как Модлин (Новогеоргиевск), Торн (Торунь), Бромберг (Быдгощ), Шнайдемюль (Пила), Познань, Кюстрин (Костшин), Бреслау (Вроцлав).

Прорвать эту оборону можно только с помощью мощных артиллерийских и авиационных ударов. Это прекрасно понимали н в Ставке, и в штабе фронта. Вот почему армии для прорыва получили большое количество артиллерии. На каждый километр прорыва фронта планировалось свыше 220 стволов — по орудию на каждые 4—5 метров.

Необычайно плотным было построение танковых и стрелковых частей. Стрелковая дивизия, строившаяся в три эшелона, теснилась на фронте от 2,5 до 3 километров. На каждый километр фронта приходилось по 35 танков. Такого мощного сосредоточения войск на узком участке фронта нам не приходилось видеть за многие месяцы войны. Теперь Красная Армия обладала численным превосходством над противником во всех видах оружия.

Оборонявшуюся на главном стратегическом направлении группу гитлеровских армий «А» войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов превосходили в живой силе в пять с лишним раз, в орудиях и минометах — почти в семь раз, в танках и самоходно-артиллерийских установках — в шесть раз.

Именно на этом, завершающем этапе войны было особенно очевидно, насколько недооценила гитлеровская разведка экономический потенциал нашей страны, сумевшей в короткий срок создать вооруженные силы в таких масштабах и такого совершенства, которые не могла создать вся промышленно развитая Европа, работавшая на военную машину Гитлера.

Вернулись мы с игр в приподнятом настроении. Сразу приступили к подготовке войск к наступлению. Прежде [340] всего с такой же тщательностью проиграли операции на картах с командирами корпусов и бригад, с начальниками служб, начальниками политотделов и начальниками родов войск.

Тысячи самых разнообразных вопросов встают перед командующим армией и его штабом накануне операции, особенно столь грандиозной, как Висло-Одерская. Пополнение должно вступить в бой хорошо обученным: боеприпасы, горючее, продовольствие вовремя завезено, размещено и укрыто так, чтобы не попало под вражеские бомбы; боевая техника должна быть в полной исправности; дороги и рельеф местности хорошо изучены; нужно предусмотреть, чтобы танки были хорошо укрыты, а маршруты тщательно разведаны; взаимодействие с другими родами войск отработано; колонные пути через минные поля — свои и противника — расчищены и многое, многое другое. Успешно выполнить задачу — значит все предусмотреть, ничего не упустить из виду...

Итак, 2 января 1945 года наша армия получила директиву Военного совета фронта. В ней говорилось:

«Стремительным выходом на северный берег реки Пилица, а в дальнейшем к реке Бзура в район Ловича обеспечить успех 1-го Белорусского фронта по окружению и уничтожению варшавской группировки противника: уничтожить подходящие с запада резервы и не допустить их на соединение с окруженной варшавской группировкой. С выходом армии в район Кутно занять исходное положение для развития наступления на Познань».

От рубежа, с которого нам предстояло входить в прорыв, до конечного пункта наступления, оговоренного директивой фронта, нам предстояло пройти с боями 180— 190 километров. На этот бросок отводилось всего четыре дня.

— Темп небывалый! — говорит Шалин. — Помните, Михаил Ефимович, под Львовом и Сандомиром мы делали по двадцать пять, и это казалось рекордом. А тут мыслимое ли дело — сорок пять километров!

Невозмутимый начштаба возбужденно потирал руки. Впрочем, возбуждены все: и работники штаба, и командиры — работенка предстоит горячая.

К началу января 1-й Белорусский фронт объединял огромные силы. На линии фронта от Сероцка до Юзефова протяженностью 230 километров сосредоточилось восемь [341] общевойсковых армий, в том числе 1-я армия Войска Польского, две танковые, одна воздушная, два отдельных танковых и два кавалерийских корпуса.

Самые горячие точки фронта — это отвоеванные у противника плацдармы южнее Варшавы: магнушевский (45 километров по фронту и 18 километров в глубину) и пулавский (30 километров по фронту и 10 километров в глубину).

Нам предстояло входить в прорыв с магнушевского плацдарма, который обороняла 8-я гвардейская армия генерала В. И. Чуйкова.

Перед наступлением я перенес свой КП на этот плацдарм. Солдаты вырыли небольшой блиндаж, установили железную печурку. Поскольку задерживаться мы здесь не собирались, устраивались по-походному. Плацдарм весь перепахан траншеями, ходами сообщения, воронками от бомб. То там, то здесь зарыты в землю танки. Под каждым кустом или деревцем замаскировано орудие, миномет или зенитка. За четыре месяца обороны гвардейцы 8-й гвардейской армии превратили этот клочок земли в неприступную крепость.

Сам командарм — воплощение анергии. Перед началом наступления он носится по плацдарму в своем вездеходе и не дай бог, если заметит непорядок: несдобровать нерадивцу. О требовательности, иногда даже крутом нраве командарма хорошо известно всем. Но за внешней грубоватостыо В. И. Чуйкова скрывается любовь к простому солдату, к своему военному ремеслу. Генерал дорожит репутацией армии, и его требовательность, горячность объясняются прежде всего стремлением выполнить поставленную задачу как можно лучше.

— У нас здесь так тесно, — говорю я командарму, — что любая, даже случайная бомба и та куда-нибудь попадет.

— Ну нет, — возразил Чуйков, — залететь к нам на плацдарм не так-то просто. Насчет защиты с воздуха мы побеспокоились заранее. Тут на каждом шагу зенитки. Так что немецкие асы не очень-то любят наведываться к нам в гости.

Гвардейцы В. И. Чуйкова произвели на меня приятное впечатление: солдаты хорошо одеты и обуты, выглядят бодрыми. На вооружении автоматы, снайперские винтовки.

— Да, это вам не пехота сорок первого, — заметил Василий Иванович, когда я поделился с ним своими [342] наблюдениями.— Теперь солдат знает, что победа недалеко, и это сказывается на его моральном и физическом состоянии.

Неожиданно мне пришлось временно выключиться из подготовки к наступлению и на несколько дней покинуть армию. Это случилось примерно дней за десять до начала наступления, когда меня срочно вызвал к себе маршал Г. К. Жуков.

— Вот что, Катуков, — сказал он без всяких предисловий, — тебе придется срочно выехать в Киев.

— Зачем? — вырвалось у меня.

— Тебя приглашают на первую сессию Верховного Совета Украины. Ты должен сделать доклад о боевых действиях нашего фронта, освобождавшего земли Украины от фашистской оккупации.

— Но как же подготовка к наступлению, товарищ маршал?

— Ничего, поручи это Шалину. Если будет нужно, поможем мы.

Приказ был неожиданным, и мной овладели противоречивые чувства. С одной стороны, радовала возможность побывать в Киеве, с другой — бросать армию в столь ответственное время... Но что поделаешь: отказаться нельзя, тем более что, посылая меня на сессию, товарищи по 1-му Украинскому оказали мне большую честь.

Еду в тыл, но снаряжаюсь по-фронтовому. Дело в том, что ближайшие районы полностью не освобождены от вражеских банд. Поэтому прихватываю с собой бронетранспортер с двумя пулеметами, отделение автоматчиков и транспортную машину, груженную горючим и продовольствием из расчета, чтобы нам хватило и того и другого в оба конца.

В Киеве первая радостная встреча с представителем исполкома горсовета, радостная потому, что им неожиданно оказался бывший сослуживец первых дней войны товарищ Мокеенко. В 20-й танковой дивизии он был инструктором политотдела. Мы вместе делили страдные дни, отступая в Южное Полесье. Ну, конечно, расспросы: где боевые товарищи, как сложилась их фронтовая судьба? И времени-то как будто прошло совсем немного — всего три с половиной года, а казалось, целая вечность отделяет нас от той поры, когда мы пошли на учебных старых [343] танках в атаку против фашистской стальной армады.

Выступал на сессии с докладом, пользуясь материалами и схемами, подготовленными штабом 1-го Украинского фронта. Материал был подробный, точный и интересный. Так что то исключительное внимание, с которым депутаты Верховного Совета выслушали доклад, не плод моего ораторского искусства, а большая заслуга офицеров штаба фронта, сумевших обобщить и раскрыть со всей глубиной героические страницы пройденного боевого пути.

До глубины души тронул меня подарок депутатов. Товарищ Корниец вручил мне автомат, сделанный на одном из киевских заводов, уже вошедших в строй после недавней оккупации. Ну как тут не воскликнуть — до чего же замечательные советские люди! Как они быстро, поистине титаническим трудом поднимают из руин и пепла города, села, фабрики, заводы!

Сессия закончилась. Заехал в исторический музей к товарищу Бондарю И. В, а затем отправился «о Брестскому шоссе в 1-ю гвардейскую танковую армию.

Вернувшись из Киева, я сразу окунулся в горячку боевых дел. В армии только и разговоров было, что о предстоящем наступлении. Политработники проводили в частях и подразделениях митинги

— Вы вступаете на землю Германии, — объясняли они солдатам, — не как мстители, а как ее освободители от ужасов фашизма. Помните, что далеко не все немцы — фашисты.

В штабе в последний раз изучали маршруты, по которым первыми в прорыв войдут бригады И. И. Гусаковского и А. М. Темника. Командующий артиллерией И. Ф. Фролов уточнял с комкорами и комбригами вопросы артиллерийского обеспечения в момент ввода передовых отрядов в прорыв.

Наступление войск 1-го Белорусского фронта началось 14 января.

Темная ночь перед наступлением мне запомнилась навсегда. В эту ночь на плацдарме никто не спал. Время от времени темноту неба прочерчивали разноцветные ракеты. Согнувшись, сновали по траншеям посыльные. Спешили провести последние партийные собрания политработники. [344]

Над плацдармом тишина. Закутавшись в бурку, пытаюсь задремать у печурки. И вдруг тишину нарушает мощная говорящая установка. На весь плацдарм разносится мелодия «Катюши».

— Что это такое? — спрашиваю сидящего рядом А. М. Соболева.

— Военная хитрость, товарищ командующий. Решили фрицев песней поразвлечь, чтобы не слышали рева танковых моторов.

Так всю ночь и гремела на плацдарме мощная говорящая установка. «Катюшу» сменил «Вечер на рейде», а затем «Огонек», потом военные марши. А в это время запищала рация: командиры корпусов докладывали, что передовые отряды вышли на исходные позиции.

В 8 часов 30 минут земля затряслась, как от мощных подземных толчков. Огневые хвосты пламени заметались по серому утреннему небу. Эхо раскатами грома покатилось по плацдарму — заработала фронтовая артиллерия

У В. И. Чуйкова непрерывно звонили телефоны, пищали рации — командарм отдавал последние приказания Воздух наполнился пронзительным свистом. Небо расчерчено оранжево-голубоватыми полосами — это вступили в дело «катюши». Где-то впереди пляшут языки пламени, вьются упругие клубы дыма.

Артиллерия между тем переносит огонь в глубь вражеской обороны. Грохот становится глуше. В неожиданно наступившей тишине грозно, неотступно нарастает тяжелый гул моторов. Совсем низко откуда-то из-за Вислы несутся звенья наших штурмовиков. Они пролетают над позициями противника, и видно, как из фюзеляжей отрываются и косо летят вниз бомбы. И снова земля ходит ходуном.

Но вот В. И. Чуйков бросает в трубку телефона несколько коротких фраз, которые я не могу расслышать из-за грохота, и на белом поле появляется черная россыпь пехоты. Командарм почти не отрывается от бинокля — для него сейчас наступили самые решающие минуты. Что ждет его гвардейцев там, за ничейной полосой? Как будет проходить наступление?

Но меня, танкиста, интересует не первая полоса обороны: ее прорвет общевойсковая армия. Главное для меня — знать, что сможет предпринять противник в глубине, там, где будут действовать передовые бригады [345] А. М. Темника и И.И. Гусаковского. Пока, по данным разведки, мне известно, что в 30 километрах от передовой в резерве у противника затаились 19-я и 25-я танковые дивизии — примерно 150 танков. Где и когда враг бросит в контрудар эти дивизии? Сумеют ли Темник и Гусаковский проскочить невредимыми между этими дивизиями не собьют ли фашисты темпы нашего наступления?

Вместе с начальником оперативного отдела М. Т. Никитиным и начальником разведки А. М. Соболевым пробираемся к передовым отрядам. Танки бригады полковника И. И. Гусаковского и самоходки артполка подполковника П. А. Мельникова вытянулись в длинную колонну. Еще издали я увидел худую фигуру Бабаджаняна. Он нервно покусывал губы.

— Как корпус?

— Готовы к бою, товарищ командующий.

— Кто идет первым?

— Батальон Карабанова. Двинется вслед за третьим эшелоном пехоты.

Комбат майор А. А. Карабанов невысокого роста. У него простое скуластое лицо. Новенький комбинезон ладно пригнан, сапоги начищены до блеска.

— Задача ясна, товарищ Карабанов?

— Так точно, товарищ командующий. Форсировать реку Пилицу и захватить плацдарм на противоположном берегу.

— Желаю успеха!

Я крепко обнял комбата. Что ни говори, быть первыми в бою — трудная роль. Им достаются первые выстрелы противотанковых пушек и фаустников, первые мины. Они переправляются в самых неблагоприятных условиях через реки и речушки. Словом, первых опасность поджидает на каждом шагу.

Батальон А. А. Карабанова поставили в голове колонны не случайно: старший лейтенант показал себя бесстрашным, умелым командиром и в боях за Бердичев, и под Львовом, и на сандомирском плацдарме. Теперь ему предстояло проложить корпусу путь к Одеру.

Никогда не забыть волнующую торжественность последних часов перед вводом армии в прорыв. Впереди грохочут выстрелы орудий, трещат пулеметы. А позади люди вроде заняты мирными будничными делами: кто копается в моторе — проверить лишний раз не мешает, кто [346] торопливо пишет письмо. Молодой танкист стоит перед группой своих товарищей — его принимают в партию. Но чем бы ни были заняты в эти часы бойцы и командиры — нервы у всех напряжены до предела. Волнение, как бы оно ни скрывалось, чувствовалось.

Танкисты Темника выстроились у своих машин. Сам комбриг и его замполит пронесли вдоль строя Знамя бригады. Солдаты и офицеры поклялись донести это Знамя до Берлина. Когда торжественный церемониал был закончен, мы подошли к гвардейцам. А тут еще подкатила походная кухня — в бригаде начали раздавать обед. Вместе с Н. К. Попелем подсели к бойцам, поели из солдатского котелка, поговорили по душам. Потом попрощались, пожелав друг другу удачи.

Итак, 1-я гвардейская танковая изготовилась к прыжку на запад. Правда, армии В. И. Чуйкова в первый день не удалось справиться со своей задачей и обеспечить нам чистый прорыв. Мы выступили на 6 часов позже, чем предписывала директива фронта.

Но вот наконец генерал Чуйков доложил командующему фронтом, что 8-я гвардейская вышла на указанный рубеж, и на моем КП раздался долгожданный телефонный звонок. Говорил Г. К. Жуков:

— Начать игру!

Это была условная фраза, означавшая, что можно вводить армию в прорыв. Я в свою очередь отдал приказ командирам корпусов А. X. Бабаджаняну и И. Ф. Дремову.

Взревели сотни моторов — и танки устремились в прорыв. В стрелковые части, которые находились впереди, передана команда: «Освободить дороги! Танки идут!» Величественная и грозная это картина, когда лавина бронированных машин устремляется вперед.

Армия вводилась по четырем маршрутам в одноэшелонном оперативном построении. На правом фланге наступал 11-й гвардейский танковый корпус, на левом — 8-й гвардейский механизированный.

Надо отметить героическую работу саперов генерала Ф. И. Харчевина: в ночь перед наступлением они обезвредили тысячи мин. Поэтому танки благополучно прошли минные поля.

Уже первые донесения как от наших частей, так и от соседей говорили о том, что танкисты мощными ударами дробят и крушат вражескую оборону. 11-й гвардейский [347] корпус А. X. Бабаджаняна стремительно продвигался к реке Пилица севернее Нове-Място, а 8-й гвардейский механизированный И. Ф. Дремова, не ввязываясь в мелкие бои, устремился на Лодзь.

Маршруты движения обоих корпусов представляли собой двойную дугу, один конец которой упирался на плацдарм, а другой — отрезал варшавскую группировку противника.

Километрах в пятидесяти правее вас наступала 2-я гвардейская танковая армия генерала С. И. Богданова; левее, километрах в тридцати, — 11-й танковый корпус генерала И. И. Ющука.

Уже к 18 часам первого дня наступления стало ясно, что корпус А. X. Бабаджаняна с передовым отрядом И. И. Гусаковского успешно захлестывает петлю вокруг вражеской группировки. Левее двигался 8-й гвардейский механизированный корпус И. Ф. Дремова. Только на следующий день пришло сообщение от А. М. Темника: после трехчасового боя его бригада разгромила части 19-й танковой дивизии противника.

1-я гвардейская танковая продолжала стремительно двигаться к реке Пилица.

В тот день на мой КП привели первого пленного — молодого, высокого, подтянутого офицера.

— Кто вы такой? — спросил я через переводчика. В душе офицера идет борьба, но, видимо решив, что молчать бесполезно, он отвечает:

— Командир первого батальона семьдесят третьего моторизованного полка девятнадцатой танковой дивизии.

— Ну и дивизия! — вырывается у Соболева. — Сколько ее громили, и все воюет!

Как выясняется, весь моторизованный батальон противника сдался почти без боя дозору лейтенанта В. К. Балюка. Офицер из этой группы пленных.

19-я танковая знакома нам с сорок первого. Ее били под Москвой, в районе Ярцева и Вязьмы, Спас-Демянска и Кантемировки, под Белгородом. Во время Казатинской операции в боях с нашей армией она потеряла почти все боевые машины. Получив пополнение, была брошена гитлеровским командованием под Одессу, но и там понесла тяжелые потери. В Голландии ее укомплектовали почти заново и опять отправили на восточный фронт — сначала на реку Нарев, а затем на магнушевский плацдарм. [348]

— Как случилось, — спрашиваю я пленного, — что почти весь моторизованный батальон сдался без боя?

То, что показал гитлеровец, представляло не только военный, но и психологический интерес.

В его части резко упала дисциплина. Солдаты собирались группами и совещались тайком от офицеров. Были случаи, когда они из-за угла стреляли в своих командиров. Все это убедило офицера, что моральный дух германских армий подорван и дальнейшее сопротивление бесполезно. Вот почему вместе со своим батальоном он сдался в плен.

— Да, — задумчиво протянул А. М. Соболев, — если бы все гитлеровцы были такими умными, давно бы конец войне.

Но меня тогда не столько интересовало моральное состояние врага, сколько тревожила судьба передовых отрядов. Сумеют ли они выскочить к Пилице раньше противника и захватить мосты?!

Наконец вечером 16 января А. X. Бабаджанян доложил: «Гусаковский вышел к реке». От Темника донесение еще оптимистичнее: «Захватили мосты целыми». Однако несколько часов спустя выяснилось, что мост через Пилипу все же взорван. В чем дело? Почему столь противоречивы сообщения командиров бригад?

Уже впоследствии по рассказам А. М. Соболева и других товарищей удалось восстановить картину происшедшего. В ночь на 16 января передовой отряд подошел к реке Пилица у Нове-Място. Следом подошел авангардный батальон 19-й гвардейской механизированной бригады. Для захвата моста командиры бригад создали отряд в составе трех танков и четырех САУ под командованием гвардии лейтенанта В. К. Балюка. Танкистов поддерживали мотострелки. Отряд вырвался к реке Пилица как раз в тот момент, когда к мосту подходила колонна грузовиков противника под охраной нескольких «пантер» и «тигров». Напасть на колонну В. К. Балюк не решился: «пантеры» и «тигры» могли встать в засаду и рассчитывать на успех в бою с ними до подхода главных сил было трудно.

Быстро сгущались ранние январские сумерки. Балюк приказал своей группе свернуть в лесную просеку и выйти к голове вражеской колонны. Балюк понимал, что, как только колонна пройдет, в дело вступят саперы-подрывники [349] противника. Он решил во что бы то ни стало предотвратить взрыв моста.

В колонне появился разрыв. Тридцатьчетверки и САУ пристроились в хвост грузовикам и заняли место в длинной веренице машин. Полевым жандармам, дежурившим на мосту, и в голову не пришло, что мимо них проходят русские танки и САУ. Да разве можно по синим подфарникам в темноте разобраться, чьи это машины?!

Переправившись через мост, Балюк свернул на обочину, пропустил колонну. Мотострелки в это время скрытно перешли через реку по льду. Вдруг Балюк увидел группу автоматчиков противника у опор моста. Решив, что это подрывники, гвардии лейтенант открыл по ним огонь из пулеметов. В колонне противника поднялась паника. И тут раздался взрыв — несколько пролетов моста взлетели на воздух и рухнули в реку, подняв столб воды. Оказалось, саперы противника находились на противоположном берегу. Теперь уже ничего не оставалось, как принять бой. Тридцатьчетверки налетели на вереницу машин и принялись давить их гусеницами. Грузовики загорелись. Солдаты противника кинулись врассыпную. Курсовые пулеметы косили их на бегу. Танкисты и мотопехотинцы ворвались в Нове-Място. Первым на улицах города появился танк лейтенанта А. Ф. Боброва.

Не сразу гитлеровцы сообразили, что имеют дело лишь с тремя танками и четырьмя САУ, а когда опомнились, бросили в бой «пантеры» и «тигры». Им удалось подбить машину лейтенанта Бодрова. Мужественный танкист был убит. Туго пришлось бы Балюку, если бы главные силы бригады А. М. Темника не пришли вовремя на помощь и не завершили разгром противника. При этом танкам пришлось форсировать Пилицу вброд южнее Нове-Място, а мотопехотинцам — по льду. К середине 16 января гвардейцы Темника очистили Нове-Място от фашистов.

Среди трофеев, доставшихся Темнику, был автобус оперативного отдела штаба 9-й полевой армии противника. Добыча оказалась ценной: в документах нашли перечень частей армии, схему обороны, приказы ставки Гитлера и командующего армией.

Во второй половине 17 января вся армия переправилась на противоположный берег Пилипы. Первой по-прежнему двигалась бригада И. И. Гусаковского. Она обходила Варшаву с юго-запада. [350]

Во время Висло-Одерской операции, как, впрочем, и в других крупных операциях, мы создавали оперативную группу штаба армии. В нее входили: я, член Военного совета, командующий артиллерией, начальник оперативного отдела. Эта группа на двух-трех вездеходах двигалась вслед за наступающими частями, чтобы быстрее и эффективнее оказывать влияние на ход боевых действий. Штаб армии во главе с М. А. Шалиным оставался на месте до тех пор, пока не обобщит всех данных о положении войск и не сообщит эти данные в штаб фронта. Только после этого он перебирался на новое место.

И на этот раз наша оперативная группа решила двинуться в Нове-Място, чтобы быть ближе к войскам. Вездеходы еле-еле пробирались по дороге. Она забита тылами наших корпусов и передовыми частями стрелковых дивизий. На обочинах раздавленные повозки, остовы обгорелых машин, танков, орудий. Да, хорошо поработали наши танкисты и мотострелки. Невольно вспоминается донесение В. И. Мусатова: «Полк разгромил колонну противника общей длиной до 5 километров». Правда, встречаются и наши застывшие танки, но их не так уж много. К тому же большинство еще можно вернуть в строй.

Оперативная группа расположилась на окраине Нове-Място, на восточном берегу Пилицы. Пытаемся разобраться в обстановке. Через Пилицу наведен понтонный мост. Лед взорван, и мост проложен в образовавшемся водном коридоре. Танки, артиллерия и мотострелки 8-го гвардейского мехкорпуса, переправившись по этому мосту, стремительно двинулись на Лодзь. У переправы осталась только саперная часть. Данные разведки говорили, что противник стремится вывести из-под танкового удара остатки разбитых дивизий и посадить их в оборону на заранее подготовленных рубежах. Наша задача — не допустить этого.

Пытаемся связаться со штабами корпусов. Куда, на какой рубеж они вышли? Что делают? Но рации молчат. Видимо, бригады ушли за пределы их досягаемости.

А между тем из штаба фронта каждые четверть часа поступают запросы: где войска? Особенно достается М. А. Шалину; на его голову сыплются и упреки и угрозы.

— Какой парадокс, — жаловался он мне потом, — чтобы иметь связь с войсками, надо подойти к ним ближе. [351]

Но штаб фронта не разрешает этого сделать, пока не доложим, где войска. А чтобы узнать, где они, надо подойти ближе...

Пока пытались установить связь с бригадами, дозоры сообщили, что под ударами 2-й гвардейской танковой армии и корпуса Бабаджаняна, наступавших правее нас, по обеим берегам Пилицы на наш правый фланг отходят потрепанные части противника из варшавской группировки. Один такой блуждающий котел силою до тысячи пехотинцев с артиллерией и танками пробивается с боями прямо на Нове-Място.

Посылаю М. Т. Никитина с группой офицеров уточнить обстановку и выяснить, что делается на западном берегу Пилицы. С севера доносятся гул артиллерийской канонады, пулеметные очереди. Сам я с группой офицеров вышел на берег реки. Прямо над нами, пристроившись в хвост нашим истребителям, кружат два «мессера». Они то ныряют в облака, то появляются в голубых просветах.

Внезапно на берегу реки раздался взрыв, и по льду ударило что-то тяжелое. Скорее смутное беспокойство, чек любопытство заставило меня предложить штабным офицерам:

— Пойдемте посмотрим, что там.

На льду реки, несколько выше по течению, лежал трак. Видимо, одна из наших машин нарвалась на мину. Удар этого трака об лед мы и услышали.

Но едва мы подошли к месту падения трака, как два сильных взрыва снова потрясли землю. Оказалось, «мессеры» успели сбросить «кисть бомб». Бомбы угодили в мост и разметали у берега понтоны, часть их попала в то самое место, где мы только что стояли. Осколками убило двух саперов и ранило пятерых бойцов из армии Чуйкова, подошедших к мосту. В который раз меня и моих товарищей спасла случайность.

Вскоре подбежал запыхавшийся Никитин:

— Противник атакует Нове-Място! Его сдерживает рота мотоциклетного батальона старшего лейтенанта Байкова. У него шесть танков, а у противника семнадцать.

— Все за мной! — командую я. — В цепь! М. Т. Никитин собирает взвод охраны, связистов, шоферов. На помощь лейтенанту Байкову я отправляю танки командования армии. [352]

Весь пригород к востоку от Нове-Място усеян вражеской пехотой. Впереди движутся, стреляя на ходу, несколько «пантер» и самоходок. Наши танки бьют из засад. Вспыхивает настоящий бои. Группа гитлеровцев прорвалась на окраину города и наткнулась на две наши радиостанции, в кабине которых находились девушки-связистки. Открыв дверцы, немцы убили девушек. Бессмысленное убийство безоружных радисток возмутило наших бойцов, и они дрались особенно яростно.

Потеряв две машины, гитлеровцы откатываются, но вскоре снова поднимаются в атаку. Пытаюсь связаться с бригадой И. Н. Бойко, оставшейся в резерве. Она должна быть где-то неподалеку от Нове-Място. Радист долго крутит ручку настройки. Наконец в наушниках раздается хорошо знакомый хрипловатый бас комбрига. Объясняю ему сложившуюся ситуацию.

— Есть! Скоро буду!

Между тем фашисты предпринимают атаку за атакой. Сознавая безвыходность своего положения, они прут напролом. Полдюжины «пантер» уже застыли на поле, а гитлеровцы все пытаются прорваться через Нове-Място то с одной, то с другой стороны. Снаряды рвутся совсем рядом с КП. Цепи мотострелков редеют с каждой минутой.

— Бойко! Танки Бойко! — раздался наконец крик наблюдателя.

Действительно, прямо по шоссе с востока двигались тридцатьчетверки. Они шли быстро, покачивая стволами пушек. Вероятно, и противник заметил шедшее к нам подкрепление: огонь его артиллерии вдруг прекратился. Пехота заметалась по полю, попав под перекрестный огонь наших артиллеристов и танковых пушек бригады Бойко.

Фашистам так и не удалось прорваться через Нове-Място. Часть их полегла на поле боя у этого городка, другая сдалась в плен.

Армия продолжала продвижение вперед. Она еще не знала столь стремительных темпов наступления.

Когда 18 января нам наконец удалось соединиться с бригадой И. И. Гусаковского, она уже обошла сильный узел обороны гитлеровцев Раву-Мазовецку, форсировала реку Равка вброд и была в Скерневице. В тот вечер передовой батальон этой бригады под командованием Карабанова захватил Лович. Промерили курвиметром расстояние [353] на карте — 120 километров прошел И. И. Гусаковский за сутки. Стоило ли удивляться, что войти в связь с ним было так трудно?

Между тем в штаб армии пришел приказ, которым нам предписывалось двигаться не на север, а от Равы-Мазовецкой круто повернуть на запад — на Згеж, обойти Лодзь и к исходу 17 января выйти на реку Нер — приток Варты. Вскоре из штаба фронта прибыл командующий бронетанковыми и механизированными войсками генерал Г. Н. Орел, чтобы проверить, как этот приказ доведен до войск...

Но к этому времени передовые части И. Ф. Дремова уже вышли к западному предместью Лодзи. Командир корпуса, преследуя отступающего противника, повернул на запад и тем самым упредил приказ фронта. 2-я гвардейская танковая армия С. И. Богданова уже отрезала пути отхода варшавской группировке противника, и на нашу долю выпала роль щита, который преградил пути подхода резервов гитлеровцев с запада.

К утру 18 января основные силы 8-й гвардейской армии выбили противника из Равы-Мазовецкой, в которой засели два эсэсовских полка. Хотя к этому населенному пункту И. И. Гусаковский подошел на целые сутки раньше, он благоразумно решил его обойти и не ввязываться в затяжные уличные бои, а стремительно двигаться дальше.

К январю сорок пятого мы накопили достаточно опыта, чтобы усвоить истину — освобождение населенных пунктов отнюдь не главная задача танковых войск. Перерезать коммуникации противника, внести хаос в его оборону, вызвать панику в тылах, перекрыть пути отхода его передовых частей пли пути переброски резервов — вот задача, которую мы ставили в первую очередь.

В условиях, когда танковые части действуют в тылу врага и выполняют роль первопроходчиков, очень многое зависит от способностей командира. Речь идет не только о личной храбрости и находчивости. Танковому командиру или даже командующему приходится действовать в условиях быстро меняющейся обстановки. Не всегда вовремя он может иметь точные данные о силах противника. Ситуация меняется молниеносно. Неожиданность, особенно когда оп действует в оперативной глубине, подстерегает его на каждом шагу. И важно, чтобы в быстро меняющейся [354] обстановке он умел столь же быстро принимать решения.

Не будет преувеличением сказать, что многие командиры 1-й гвардейской танковой армии добивались успеха в боевых условиях зачастую не за счет превосходства в силах, а именно благодаря тому, что обладали талантом — именно талантом — быстро и точно оценивать тактическую обстановку.

Однако вернемся к боевым действиям 1-й гвардейской танковой армии в период Висло-Одерской операции.

Итак, передовые отряды 8-го гвардейского механизированного корпуса И. Ф. Дремова вышли к предместью Лодзи. Все эти дни корпус не встретил сколько-нибудь организованного сопротивления со стороны противника. Лишь разведотряды сбивали мелкие вражеские заслоны.

В ночь на 18 января 19-я гвардейская механизированная бригада ворвалась в Згеж. Но город, как оказалось, был подготовлен к обороне: улицы перегорожены баррикадами, каменные дома превращены в дзоты, повсюду вырыты «волчьи ямы», тщательно замаскированные сетями. Один из батальонов бригады, шедший первым, попал под огонь противотанковых пушек. К тому же две машины провалились в «волчьи ямы». Комбриг Ф. П. Липатенков выпрыгнул из машины и направился в головной батальон. Здесь он встретил лейтенанта Петра Молчанова. Тот беседовал с местными жителями — они указали незаминированные проходы через город. Отдав приказ Молчанову наметить бригаде путь ракетами и трассирующими пулями, Липатенков стал за танк и пытался по рации связаться с командирами батальонов. В это время в танк ударил снаряд. Осколками сразило командира бригады. Мы потеряли еще одного отважного командира...

Тем временем отряд 8-го гвардейского механизированного корпуса под командованием старшего лейтенанта В. Бочковского, посланный нами в Лодзь, беспрепятственно вошел в город. По улицам проходила колонна фашистских войск, торопившаяся скорее через Лодзь уйти на запад.

Я запретил Бочковскому вести бои в городе. Старинный город ткачей был бы разрушен, а с ним и фабрики — это нанесло бы большой ущерб Польше. Напугав выстрелами гитлеровцев, Бочковский перешел к параллельному [355] преследованию по северной окраине Лодзи и вышел к Алексанруву-Лудзки, а затем направился за 19-й гвардейской механизированной бригадой на Згеж и далее на Коле — Конин — Познань.

Останавливаюсь на лодзинском эпизоде еще и потому, что после войны появилось немало печатных трудов, в которых части 8-й гвардейской, 69-й армии, а также 9-го и 11-го танковых корпусов показаны в роли единственных освободителей крупного польского промышленного города. Да, верно, эти войска вошли в Лодзь, но уже после того, как отряд Бочковского ворвался в город. Возможно, конечно, частям вышеупомянутых армий и корпусов пришлось вступить в бой с отдельными частями лодзинского гарнизона. Но обычно сколько-нибудь серьезного сопротивления эти деморализованные части врага не оказывали. Так, если строго следовать правде, надо отметить, что в освобождении Лодзи — большой вклад смелого танкиста Бочковского и его передового отряда.

Итак, гитлеровцы не успели ни взорвать лодзинские фабрики, ни эвакуировать их на запад, как обычно они поступали с предприятиями городов, которые им приходилось оставлять. Обычно эвакуацией занимался специальный представитель из Берлина.

С одним таким представителем мне пришлось беседовать. В штабной комнате сидел, ссутулившись, холеный генерал с впалыми щеками, седыми кустистыми бровями. На нем была голубая подбитая мехом шинель с черным бархатным воротником.

— Вот познакомьтесь, — кивнул полковник А. М. Соболев, — представитель самого Геринга.

— А вы не преувеличиваете?

— Никак нет. Проверили документы.

— Как же вы его захватили?

— Да очень просто, — ответил Соболев. — Он ехал в Лодзь из Позиани на машине с небольшой охраной. На мосточке через Варту ребята его и сцапали. Покончить с собой, как подобает истинному слуге фюрера, не пожелал, поднял руки. Видимо, не знал, что наши уже взяли Лодзь.

Незадачливого представителя Геринга я приказал отправить в штаб фронта.

В эти дни мне пришлось еще раз услышать имя рейхсминистра авиации. Сразу же после освобождения [356] польского города Скерневице я направился в корпус А.X. Бабаджаняна. В этом местечке было полно вилл высокопоставленных чиновников фашистской Германии, в том числе и самого Геринга: он любил наезжать в эти места на охоту.

Кто-то из офицеров штаба корпуса повел меня на дачу рейхсминистра. Большой двухэтажный особняк был забит старинной мебелью, коврами, дорогой посудой, картинами Все это было награблено в разных европейских музеях. Мое внимание привлекла огромная коллекция охотничьих ружей. Геринг, как известно, был завзятым охотником. Я бродил по особняку и, глядя на всю эту кричащую роскошь, думал, что пройдет совсем немного времени и мы предъявим счет толстому жуиру, его бесноватому фюреру и всей фашистской камарилье.

— Девятая армия противника разбита в первые три дня, — говорит Шалин, обводя карандашом по карте район среднего течения Вислы. — Девятой армии больше не существует.

Старый знакомый противник — эта девятая армия. Летом 1943 года советские войска ее здорово потрепали на курско-орловском направлении. На следующий год, и тоже летом, она попала в котел на Березине. В январе сорок пятого ее раздробил на мелкие части мощный удар советской артиллерии и танков. По данным разведки, гитлеровское командование собирало свои последние резервы: из Югославии — горноегерский корпус, из-под Берлина — запасный армейский. Вновь созданному войсковому объединению в четвертый, последний раз было присвоено наименование 9-й армии.

Во главе этой армии стояли лучшие генералы вермахта — Модель, фон Бок, Фроман. Ее последний командующий фон Лютвиц торжественно объявил, что его девиз — руководить, находясь впереди своих войск: «Я руковожу только тогда, когда нахожусь впереди».

Если учесть, в каком направлении двигалась армия, то у фон Лютвица положение было явно незавидное.

В результате разгрома 9-й армии и отхода ее частей на север и юг в обороне противника образовался незащищенный коридор. Обороняясь небольшими группами, гитлеровцы надеялись посадить подкрепления на одну из [357] линий обороны и задержать паше наступление. О том, что противник поспешно выдвигает резервы на линию Копин — Коло, мы уже знали из показаний пленных, захваченных танкистами Гусаковского. Сюда спешно перебрасывались 10-я моторизованная дивизия и дивизия «Бранденоург».

Я приказал А. X. Бабаджаняну и И. Ф. Дремову передовыми отрядами как можно скорее выйти на рубеж Конин — Коло, чтобы не дать гитлеровцам организовать прочную оборону. В противном случае пришлось бы прогрызать эту оборону и нести тяжелые потери.

На пятый день наступления 11-й гвардейский корпус А. X. Бабаджаняна, с боями преодолев около 200 километров, подошел к реке Варта — шестому рубежу немецкой обороны. В том месте, куда вышла передовая бригада Гусаковского, Варта текла строго на север. Потом у города Коло она круто сворачивала на запад и, дойдя до Познаньского мередиана, снова направлялась на север. Я приказал Бабаджаняну и Дремову обойти вражеские резервы, сосредоточенные в восточном колене реки, и взять в клещи познаньско-варшавскую автостраду. Форсировав Варту и оставив немецкую группировку на фланге за рекой, оба корпуса устремились на Познань. Вражеская группировка в этих условиях оказалась обреченной на бездействие. Она уже не могла воспрепятствовать дальнейшему продвижению наших войск.

Бригаде Гусаковского удалось освободить и сохранить почти в неприкосновенности старинную резиденцию польских королей из династии Пястов — город Гнезен (Гнезно). Согласно легенде именно в этом городе возвышался Древний дуб, в густых ветвях которого жил белый орел — национальный символ Польши. На окраине Гнезена были захвачены подвалы с редкими и дорогими сортами вин, принадлежавшие одному из польских магнатов. Подвалы тянулись на многие сотни метров. Я приказал Бабаджаняну выставить у входа в подвалы усиленную охрану.

Еще на подходе к Познани наши разведчики во главе с А. М. Соболевым провели глубокую разведку этого города-крепости. Очень многое, что касалось системы обороны города, прояснил захваченный в плен нашей разведгруппой немецкий подполковник Флакке. В компетентности этого старшего офицера сомневаться не приходилось: он был заместителем командира укрепрайона. [358]

Флакке начертил подробный план крепости Познань со всеми ее фортами, железобетонными капонирами и другими фортификационными сооружениями.

Круговая оборона Познани состояла из трех обводов. Первый проходил по окраине города, второй — по улице Пильна до Зокач и третий, центральный, включал старую часть города и цитадель.

По окраинам города все здания были приспособлены к обороне: в стенах пробиты бойницы, окна заложены мешками с песком, подвалы соединены ходами сообщения. Гарнизон крепости, по словам Флакке, насчитывал 20 тысяч человек. Впоследствии выяснилось, что в крепости засело 65 тысяч гитлеровцев.

— Познань, — охотно рассказывал Флакке, — главный узел обороны по рубежу Варты. Западнее проходит еще один — по реке Обра, еще дальше — мощный укрепленный район, называемый Мезеритцким. Междуречье Варты и Одера сплошь состоит из оборонительных сооружений и именуется укрепленным четырехугольником.

Когда увели пленного, А. М. Соболев развернул карту Познани, испещренную пометками. Как следовало из доклада начальника разведотдела, гитлеровцы имели в городе довольно крупную оборонную промышленность: три завода боеприпасов и стрелкового оружия, пять самолетостроительных заводов, из которых один был построен недавно, два авторемонтных, аккумуляторный и много других предприятий.

— В городе паника, — докладывал Соболев. — Немецкое население частично бежит на запад, другая часть мобилизуется в фольксштурм. Партийная верхушка драпает в Германию.

Познань была типичной танковой «душегубкой». На се узких, хорошо подготовленных к обороне улицах немцы выбили бы у нас все машины.

Я приказал А. X. Бабаджаняну и И. Ф. Дремову обойти Познань с севера и юга, замкнув кольцо, перерезать все коммуникации и не дать уйти на запад гитлеровскому гарнизону.

25 января бригады обоих корпусов в третий раз форсировали Варту и окружили Познань. Вокруг города танкисты И. Ф. Дремова захватили несколько аэродромов, на которых стояло огромное количество самолетов. [359]

Когда мне сообщили их число — 700, я усомнился: такого количества самолетов мы еще не захватывали.

— Не преувеличивают ли дремовцы? — высказал я свое сомнение Шалину. — Знаете, бывает в горячке. Давайте уменьшим цифру хотя бы до пятисот.

Как я и предполагал, ошеломляющая цифра трофейных самолетов произвела соответствующее впечатление в Москве. Ставка направила для проверки этого необычного сообщения специальную комиссию, и та подтвердила первоначальную цифру: трофейных самолетов действительно оказалось свыше 700.

Кроме самолетов танкисты захватили склад с медицинским оборудованием для хирургических и зубоврачебных кабинетов.

С востока Познань прикрывалась крутым обрывом берега Варты. Неожиданность нападения отступающих частей противника отсюда была исключена. Поэтому с востока я поставил только посты наблюдения.

С запада, севера и юга я оставил небольшое прикрытие: два спецбатальона плавающих автомобилей, механизированную бригаду 8-го гвардейского мехкорпуса и артиллерийскую противотанковую истребительную бригаду. Остальные части армии продолжали стремительно двигаться на запад.

Под Познанью произошел трагический случай, который болью отозвался в сердце каждого бойца 1-й танковой. В результате нелепой случайности погиб один из талантливейших командиров Герой Советского Союза Владимир Михайлович Горелов.

Горелов стал заместителем командира корпуса в 34 года. Высокого роста, с красивым, еще мальчишеским лицом, он был человеком необыкновенной личной храбрости. Когда он возглавлял 1-ю гвардейскую танковую бригаду, она всегда шла впереди корпуса. Горелов выходил целым и невредимым из сложнейших боевых операций. И вот шальная пуля оборвала жизнь этого замечательного человека...

Мой командный пункт находился в имении графа Домбровского, западнее города.

Сам граф, как нам стало известно, во время войны уехал в Америку, а в имении остались лишь слуги и [360] рабочие. И как только мы обосновались в графских строениях, установили в одном из флигелей телеграфные и телефонные аппараты, развернули по соседству радиостанцию, ко мне пришла группа рабочих-поляков. Рассказали, что в имении есть контрольный колодец, внутри которого лежит подземный кабель связи, идущий из Познани в Берлин.

Я поблагодарил рабочих и приказал немедленно разрушить колодец. После этого блокированная Познань могла держать связь с Берлином лишь по радио.

Как только наша армия блокировала Познань, командующий фронтом сообщил мне, что взятие города поручается 8-й гвардейской и 69-й общевойсковым армиям В. И. Чуйкова и В. Я. Колпакчи. Мы же получили новый приказ: выйти на реку Обру, привести войска в порядок, получить горючее и боеприпасы и готовиться к прорыву Мезеритцкого укрепленного района и захвату плацдарма на западном берегу Одера. А пока действовать передовыми отрядами.

Я тут же дал телеграмму командующему фронтом:

«Передовые отряды не справляются с задачей, прошу ввести в действие главные силы армии».

Г. К. Жуков ответил, что он утверждает мое решение.

Измерили по карте расстояние до Одера — 150 километров по прямой. Через четверо суток мы должны быть на Одере.

Но беспокоило нас не расстояние, а этот укрепленный Мезеритцкий район, или одерский треугольник, как его еще называли. Еще до войны Германия построила два укрепленных района: один на западе—линию Зигфрида, другой на востоке — одерский треугольник. Оборонительные валы в годы войны пришли в упадок. Но сразу же после Сталинградской битвы немцы приступили к модернизации обеих систем обороны. Мезеритцкий укрепрайон, главный на пути к Берлину, был переоборудован по последнему слову инженерной техники. Целый город из железобетона и стали с подземными железными дорогами, заводами и электростанциями, он мог вместить в своих недрах по крайней мере армию. Бронированные шахты уходили на 30—40 метров в глубину, а на поверхности дорогу преграждали пени надолб, протянувшиеся на многие километры. Десятки низких куполов дотов щетинились орудиями и пулеметами. Системы плотин на [361] соседних озерах были сконструированы таким образом, что в случае необходимости можно было затопить любой участок этого укрепленного района.

Военная история еще не знала примеров, когда мощный укрепленный район прорывала танковая армия. Обычно укрепления такого рода разрушались огнем тяжелой артиллерии и с воздуха авиацией, а уж потом саперы и стрелковые части завершали уничтожение дотов и дзотов.

Нелегкую задачу нам поставил фронт! В других условиях приказ показался бы невыполнимым, но сейчас наступательный порыв войск был настолько высоким, что любая самая сложная задача казалась по плечу танкистам.

Правда, дело осложнялось тем, что при столь стремительных темпах продвижения тылы все время отставали с подброской горючего. Но и тут нашли выход. П. Г. Дынер предложил использовать для колесных машин трофейный спирт, а дизельное топливо тыловые части успели нам подбросить.

Перед прорывом укрепрайона собрали совещание работников штаба армии совместно с командирами корпусов и бригад. Доклад о Мезеритцком укрепрайоне сделал А. М. Соболев.

— На основании данных разведки, — неторопливо пояснил он, — гитлеровское командование не успело посадить в укрепрайон крупные силы. Пока его занимают главным образом фаустники — примерно две тысячи человек. Но есть сведения, что фашисты срочно перебрасывают из Югославии пятый горнострелковый корпус СС. Если мы не успеем прорвать укрепрайон до подхода этого соединения, сопротивление врага будет упорным.

27 января 11-й гвардейский танковый корпус вышел к реке Обра. Корпусу А. X. Бабаджаняна пришлось вести жестокие бои: по реке Обра проходила польско-германская граница, установленная после первой мировой войны. Мы ожидали, что гитлеровское командование изо всех сил будет пытаться задержать на реке Обра наши части, чтобы выиграть время и посадить в Мезеритцкий укрепрайон войска. Я поставил соединениям задачу не допустить этого любой пеной.

Как только А. X. Бабаджанян сообщил мне, что главные силы его корпуса находятся в 5 километрах от Мезеритцкого [362] укрепрайона, я приказал ему в ночь на 28 января 1945 года форсировать реку Обра в направлении Хохвальде. Однако лишь в ночь на 29 января передовой отряд корпуса А. X. Бабаджаняна форсировал реку Обра, сломал упорное сопротивление частей армейского корпуса немецкого генерала Пертпеля и сосредоточился в районе Ширприга. Вечером того же дня и 11-й гвардейский танковый корпус выступил двумя колоннами. По правому маршруту двигалась 40-я гвардейская танковая бригада, усиленная самоходными установками, и 27-я гвардейская мотострелковая бригада. По левому маршруту двигалась

44-я гвардейская танковая бригада И. И. Гусаковского совместно с 1454-м самоходно-артиллерийским полком под командованием П. А, Мельникова. Следом за ней шла 45-я гвардейская танковая бригада.

Днем 44-я бригада приблизилась к району Хохвальде. Неожиданно к Гусаковскому прибежал командир группы саперов из передового дозора.

— Товарищ полковник, — торопливо доложил он, — наши бойцы обнаружили, что шоссейная дорога перекрыта рельсами. Они вставлены в специальные колодцы.

— А можно эти рельсы вытащить? — спросил Гусаковский.

— Можно, товарищ комбриг.

— Немедленно расчистить шоссе.

Гусаковский принял смелое решение, которое, по существу, и определило судьбу Мезеритцкого укрепрайона: не дожидаясь подхода главных сил корпуса, под покровом темноты прорваться через укрепленный район.

Вечером саперы и автоматчики, выбив деревянные клинья из колодцев, вытащили рельсы. Шоссе оказалось незаминированным. Видимо, гитлеровцы довольно слабо защитили эту дорогу на случай, если их танки пойдут в контратаку.

Низкие, быстро бегущие тучи заволокли небо. С берегов Балтики дул порывистый, влажный ветер. Ледяная корка на дорогах подтаяла, и в лужах блестела вода. С высотки у Хохвальде доносились пулеметные очереди — это противник обстреливал дозоры бригады.

Гусаковский построил бригаду в боевой порядок. Первым пошел 3-й батальон майора А. А. Карабанова.

Нужно отдать должное изобретательности саперов, чьи имена мне, к сожалению, неизвестны. Саперы [363] расставили вдоль шоссе цепочку бойцов с фонариками у поясных ремней. Бойцы стали спиной к противнику, лицом — к своим. Световой пунктир дороги был обозначен. Танки ринулись в проход. Заслышав рев моторов, гитлеровцы подняли беспорядочную стрельбу из орудий и минометов.

Мчась на полной скорости, бригада вела огонь из пушек и пулеметов по вспышкам выстрелов. Рывок этот был настолько стремительным, что уже к 3 часам 30 января бригада проскочила укрепрайон и вышла в район Мальсова, не потеряв ни одного танка.

И. И. Гусаковский организовал круговую оборону и выслал разведку на пути вероятного движения вражеских частей. К утру разведчики заметили, что со стороны Одера к Хохвальде движется большая колонна врага. Танкисты атаковали ее из засады. Гитлеровцы потеряли несколько автомашин с пехотой, десять бронетранспортеров и две противотанковые батареи.

В то время когда Гусаковский прорывался через укрепрайон, передовой отряд корпуса — 45-я гвардейская танковая бригада Н. В. Моргунова — пытался найти проход несколько севернее, в районе Нинтера. Но мощный огонь противотанковой артиллерии противника заставил Моргунова отступить. Два часа спустя после того, как последний танк Гусаковского миновал укрепрайон, 45-я бригада спустилась южнее вдоль линии обороны и вышла на ту же дорогу.

Но немцы уже успели вставить рельсы в колодцы. Они встретили бригаду сильным огнем. Моргунову ничего не оставалось делать, как отступить.

Вся эта разрозненность в действиях комбригов может показаться современному читателю следствием недостаточной организованности... Но дело заключалось в том, что танковые рации тех времен имели дальность действия не более чем на 30—35 километров. При стремительных темпах движения даже комбриги часто вовремя не могли договориться друг с другом по радио. Другие средства связи не всегда можно было использовать, когда танки действовали в оперативной глубине противника.

Но разумеется, теперь, анализируя действия Гусаковского, нельзя не заметить в его решении просчета. Он обязан был оставить у прохода в укрепрайон хотя бы небольшой заслон, который помешал бы противнику снова установить заграждения. Конечно, спустя много лет [364] критиковать командиров легко. Гораздо труднее было в то боевое время найти правильное решение.

Гусаковский оказался отрезанным от основных сил не только армии, но и корпуса. И. Ф. Дремов был втянут противником в тяжелые бои за город Либенау, расположенный значительно южнее Мезеритпа (Мендзыжеча).

Положение у Гусаковского сложилось драматическое. Гитлеровцы вот-вот должны подтянуть резервы, и комбрига ожидал неминуемый разгром: 44-я бригада была отделена от нас 30 километрами мощной системы обороны.

Было совершенно очевидно, что передо мной тот самый случай, когда «промедление смерти подобно». Можно было бы, конечно, подбросить армейские средства усиления, создать штурмовые группы, но на это потребовалось бы целых три дня. За это время противник смог бы подтянуть резервы, привести в порядок отходящие части и очистить свой тыл от бригады Гусаковского.

Я приказал основным силам 11-го корпуса двигаться по маршруту Гусаковского. Но вместе с тем создал передовой отряд, который должен был прощупать огневую систему укрепрайона, найти брешь и повести за собой корпуса, а затем, если возникнет необходимость, и всю армию. Передовой отряд, в который вошли 6-й мотоциклетный полк В. И. Мусатова, танковый полк подполковника Ярецкого и средства усиления, должен был возглавить А. М. Соболев.

Днем 30 января передовой отряд выступил в поход. О его действиях я знаю по докладам А. М. Соболева.

Погода в этот день выдалась скверная. Густой снег сменялся то дождем, то ледяной крупой. По непролазным от слякоти дорогам не только мотоциклисты, но и танки, надсадно урча, продвигались с трудом. Грузовики застревали, и солдатам приходилось толкать их вперед.

В сумерках отряд добрался до Швибуса (Свебодзин), где части 69-й и 33-й армий и 8-го гвардейского механизированного корпуса только что разгромили подвижной котел противника. Гитлеровцы безуспешно пытались пробиться на запад. В городе полыхали пожары, с грохотом рушились стены. С обеих сторон Швибуса вражеские танки и артдивизионы вели заградительный огонь. Осветительные ракеты вспыхивали в темном небе то розовым, то нежно-салатовьтм светом. [365]

Подполковник Ярецкий доложил Соболеву, что танковая атака невозможна: впереди широкий канал, мост через который взорван.

— В бой втянулись все силы корпуса, — рассказывал Соболев, — но без танкового удара сбить заслон противника невозможно.

Начальник разведотдела принял правильное решение: он свернул с основной магистрали по проселочной дороге в поисках переправы через канал. По заснеженным дорогам мотоциклисты пробиться не смогли, им пришлось оставить машины. К тому же кончился бензин.

В 35 километрах севернее Швибуса головной отряд вышел к каналу. По ту сторону сквозь утреннюю мглу просматривались черепичные островерхие крыши деревни. Окна были закрыты глухими ставнями.

Соболев вылез из танка и сличил схему укрепрайона с картой. И в этом районе у противника — железобетонные гнезда, доты, массивные надолбы.

Пробравшись ползком к каналу, саперы обнаружили мост, который с помощью каких-то хитроумных блоков был забран на противоположный берег, облицованный гранитом. Только торчит железобетонная плита. Выдвини ее — и проезд через канал готов.

На противоположном берегу тишина. Что это, ловушка? Или там действительно нет войск?

Бойцы подогнали танк, закинули трос на противоположный берег, зацепили его за плиту. Танк попятился назад, и плита легла поперек канала. Первыми перебрались на другую сторону три бронетранспортера. Потом прошел танк и утопил противоположный конец плиты своей тяжестью в гнездо.

Поскольку с противоположной стороны враг не обнаруживал себя, танкисты осмелели и сгрудились у канала в поисках выхода. Но в это время из крайнего дома, казалось, вымершей деревни, пригнувшись, выбежал человек в серой, волочившейся по снегу шинели. Он остановился у берега канала и, что-то выкрикивая по-немецки, замахал руками.

— Он предлагает опустить мост, — догадался кто-то ив танкистов.

Вскоре немец покрутил утопленную в лунке лебедку, и через канал лег мост. Гулко урча, по нему двинулись танки, а затем колесные машины. [366]

Из разговора с неожиданным помощником выяснилось, что еще вчера вечером в деревне находились две роты гренадеров, но ночью, заслышав рев тридцатьчетверок, вражеские солдаты покинули позиции. Таким образом, отряду удалось перебраться через канал без единого выстрела.

Колонна пробивалась по снежной целине. Во второй половине дня она подошла к небольшому городку Лагов, приютившемуся между холмами и окаймленному двумя озерами. В городке тишина, мирно вьется дымок над черепичными крышами.

Машины разворачиваются в боевой порядок. Пушки готовы открыть огонь, но неожиданно над ратушей поднимается, полоскаясь на ветру, белый флаг — знак капитуляции. На улицах толпы народа. Сквозь гул моторов доносятся радостные крики.

Оказалось, что в городке французские, американские, английские военнопленные. Охрана убежала из лагеря, и узники, разоружив в Лагове небольшой отряд фаустников, вышли встречать советских воинов. Каким-то образом они узнали про русский обычай — встречать гостей хлебом-солью. Из толпы выбежала женщина и подала на полотенце буханку черствого хлеба и солонку.

Но корпусу Дремова все же не удалось воспользоваться успехом передового отряда: по снежной целине, по которой прошли мотоциклисты и средние танки, тяжелые машины пробиться не смогли. Ему самостоятельно пришлось прорываться через укрепрайоп у Швибуса. Тяжелые САУ и танки били по бронированным колпакам. Если даже их снаряды и не попадали в амбразуры, а разрывались рядом, то взрыв их был настолько губительным для его защитников, что те глохли от ударов, выходили из своих убежищ контужеными, из ушей у них текла кровь...

Остальные бригады корпуса Бабаджаняна, перегруппировавшись в районе Швибуса, обошли Мезеритцкий укрепленный район с тыла...

Новый КП, куда я перебрался за частями 8-го гвардейского механизированного корпуса, обосновался в Швибусе. Отсюда отправился к Бабаджаняну. Командира корпуса [367] нашел в небольшой деревушке и узнал от него подробности боев в Мезеритцком районе.

Лицо Амазаспа Хачатуровича было черным то ли от копоти, то ли от смертельной усталости. Мы обнялись по-братски.

— Бригада Гусаковского, — рассказывал Бабаджанян, — оказавшись отрезанной от основных сил корпуса, дралась по-гвардейски. Все бойцы действовали смело, изобретательно. Когда, например, нужно было уничтожить пулеметный дот, водители закрывали амбразуры танком, а саперы подбирались к дымовому ходу дота и спускали туда взрывчатку.

Особенно много хлопот доставляли артиллерийские капониры с толстыми железобетонными стенами, которые не брали даже снаряды 85-мм орудий. Но опытные башенные стрелки били по амбразурам — взрыв заклинивал орудие.

Гусаковский разгромил окрестные гарнизоны. Командир батальона подполковник Боритько разбил эшелон с танками; Алексей Карабанов ликвидировал подрывную команду на плотинах.

— Погиб Карабанов, — устало доложил Бабаджанян. Алексея Карабанова любили не только в бригаде Гусаковского, но и во всем корпусе. И действительно, не восхищаться этим 25-летним пареньком было нельзя. Это был отчаянный и смелый танкист. Гусаковский высылал его всегда впереди бригады.

— Как он погиб?

— Была у него привычка все время открывать люк? перископ его, видите ли, не устраивал, не тот обзор. Ну и фаустник...

Последние жертвы войны... Чем ближе день Победы, тем острее, больнее воспринималась каждая потеря...

Гусаковский форсировал Вислу с четырьмя комбатами — Карабановым, Ивановым, Усановым, Боритько. Остался в живых один — Боритько. Усанов погиб на Сандомире, Иванов выбыл по ранению, и вот теперь настала очередь Карабанова...

В тот же день я приказал начальнику отдела кадров армии оформить наградные листы на этих замечательных офицеров. Впоследствии все три командира танковых батальонов, участвовавшие в прорыве Мезеритцкого [368] района, были удостоены звания Героя Советского Союза (А. А. Карабанов — посмертно).

А 44-й гвардейской танковой бригаде, усиленной самоходным полком, дивизионом гвардейских минометов, легким артиллерийским полком, понтонно-мостовым батальоном, я поставил новую задачу: в качестве передового отряда корпуса в 8 часов 1 февраля выступить по маршруту Тауэрциг — Поленциг — Гритц и к исходу дня форсировать Одер, захватить плацдарм на его западном берегу в районе Рентвейн — Лебу и обеспечить переправу главных сил корпуса.

1-я гвардейская танковая армия продолжала победоносный марш. Мощный гул советских танков заставил содрогнуться врага. Мой «старый знакомый» по Орлу и Мценску генерал-полковник Гудериан, ставший к тому времени начальником штаба германских сухопутных войск, обратился к своим войскам с воззванием. Он заклинал их лечь костьми, но остановить движение русских танков.

«Солдаты восточного фронта! — взывал он. — Вторую неделю мы ведем тяжелую борьбу с продвигающимся вперед противником. Глубокие вклинения Советов возникли благодаря продвижению бронированных боевых групп. Они должны быть немедленно устранены. Не дайте обмануть себя потерей территорий! У командования есть ясный план. Оно держит в руках управление всеми соединениями и определит время контрнаступления. Нужно повсюду и немедленно положить конец сталинским танкам. Т-34 не является непреодолимым! Докажите всему миру, что немецкая воля к сопротивлению не сломлена. Вся Германия смотрит на вас!»

Но немецкие войска уже не могли «положить конец» наступлению советских танков. И, конечно, Гудериан явно выдавал желаемое за действительное, утверждая, что германское командование держало в руках управление своими разбитыми войсками. Еще оставались немецкие силы в отдельных узлах обороны, еще высились «зубья дракона» на отдельных рубежах, но подлинными хозяевами положения были советские войска.

Танки и пехота подходили к Одеру, от которого до Берлина оставалось всего 70 километров. Согласованными ударами 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов группа армий «Центр» противника была рассечена [369] на три части. Чтобы как-то выправить положение, германское командование бросило из-за Одера навстречу наступающим частям Красной Армии до 200 боевых подразделений различной численности. На берлинское направление Гудериан спешно выставил свежие дивизии «Гросс-адмирал Дениц», «Дебериц», «Берлин» и другие. С западного фронта, из Центральной Германии, Норвегии и Северной Италии, на восток ускоренным маршем двигались танковые и моторизованные дивизии. Все усилия германского штаба были направлены на то, чтобы любой ценой остановить натиск Красной Армии и не дать русским выйти к Одеру

Но инициатива наступления была в руках советского командования. Советские танки были всюду. Они седлали дороги, обтекали отдельные узлы обороны, появлялись в тылу вражеских войск, перерезали решающие коммуникации врага и, наращивая удары, убивали в зародыше все возможные контрмеры противника.

Впереди был Одер! Эта ночь перед решающим броском к главному рубежу немецкой обороны по степени напряженности была близка той январской ночи, которая предшествовала вводу танковых войск в прорыв. Шел 18-й день наступления. В час выхода танковых соединений на исходные рубежи записывается цифра на спидометрах всех машин. Хотя по прямой от Вислы до Одера 500 километров, спидометры танков показывали 700 километров: далеко не всегда боевая обстановка позволяла идти по прямой. Гвардейцы своим бесстрашием и искусством сломали обычные нормы, повысив живучесть боевой техники. Как ни устали люди, но если бы командирам передовых отрядов, составляющих острие танкового клина, сказали, что их сменят, что другие части совершат этот бросок за Одер, — они кровно обиделись бы!

В этом неукротимом, стремительном движении людьми руководили не только смелость, воинское мастерство и опыт, но и законное стремление завершить победой навязанную нам войну, ускорить день возвращения на Родину, вернуть миру мир.

Итак, надолбы и «панцерверке» Мезеритцкого укрепрайона позади. Два дня непрерывных боев — и 1-я гвардейская вышла в его тылы, причем с минимальными потерями. Миллионы марок, истраченные за 15 лет на [370] строительство этой, казалось бы, неприступной линия обороты, были выброшены на ветер.

Впоследствии соединения 8-й гвардейской армии В. И. Чуйкова разгромили гарнизоны укрепрайона в полосе своего наступления.

Корпус И. Ф. Дремова, пройдя Мезеритпкий укрепрайон, подошел почти вплотную к Франкфурту-на-Одере. Но неожиданно в полутора километрах от этого города наткнулся на тот самый 5-й горнострелковый корпус СС, который запоздал занять укрепления мезеритцкого вала и теперь пытался задержать наши части у Кунерсдорфа.

Впереди 8-го гвардейского механизированного корпуса, как обычно, шла бригада А. М. Темника. Столкнувшись с передовыми отрядами эсэсовцев, комбриг решил, что перед ним какая-то мелкая группировка врага, и после короткой стычки двинулся дальше. Но едва наша и вражеская колонны разминулись, гитлеровцы развернули основные силы на запад и север, и Темник со своей бригадой попал в полуокружение.

Положение ее осложнилось тем, что комбриг, торопясь скорее выйти к Одеру, недозаправил машины горючим, надеясь, что вот-вот подойдут тылы.

На рассвете 1 февраля батальон В. А. Бочковского ворвался в Кунерсдорф. Уничтожив несколько грузовиков с пехотой, Бочковский обратил внимание, что убитые солдаты и офицеры одеты в форму СС. Едва подошли остальные батальоны, как послышался рев моторов: к деревне подходили «пантеры» и самоходки. Потом показались цепи эсэсовцев. В воздухе появилась авиация противника и подвергла бригаду жестокой бомбардировке.

Темник оказался в тяжелом положении. Но он принял неравный бой. В этом бою большую помощь бригаде оказал дивизион «катюш». Они били по скоплению фашистов прямой наводкой и помогли отразить несколько атак. Поли вокруг Кунерсдорфа было усеяно обгорелыми трупами гитлеровцев. Танкисты, в машинах которых кончилось горючее и боеприпасы, открывали люки и отбивались от наседавших эсэсовцев гранатами.

Многим танкистам 1-й гвардейской танковой бригады запомнился подвиг сапера Сычева. В боевых машинах роты капитана Духова кончилось горючее. Они стояли на окраине города и представляли собой отличные мишени для вражеских пушек. Саперу Сычеву поручили [371] заминировать подступы к танкам. Но едва он начал закапывать мины, как невдалеке появились три вражеские «пантеры» и четыре «фердинанда».

Экипаж одного из вражеских танков, заметив сапера, устроил за ним погоню, намереваясь раздавить его гусеницами. Но в тот момент, когда «пантера» настигала его, Сычев швырнул под гусеницу мину. Взрывной волной сапера отбросило в сторону. Когда он пришел в себя, то увидел, что «пантера» стоит, а экипаж ее выскакивает из люка и удирает. Остальные танки и самоходки остановились, ведя огонь с места. Двигаться вперед они не решались: видимо, танкисты противника думали, что перед ними минное поле.

Сычев выпустил автоматную очередь по убегавшим гитлеровцам и спрятался в подбитый вражеский танк. Он развернул башню танка и в упор расстрелял две самоходки. Остальные машины повернули назад.

Этот редкий в боевой практике случай помог спасти танки роты Духова. Вскоре подошли главные силы корпуса. и гитлеровцы были рассеяны. Но 1-я гвардейская танковая бригада понесла в этом бою тяжелые потери.

Этот самый трудный за всю Висло-Одерскую операцию бой произошел на том поле, где 1 августа 1759 года во время Семилетней войны русский полководец Петр Салтыков наголову разбил превосходящие силы прославленного в те времена полководца прусского короля Фридриха II. В этом бою впервые проявил себя тридцатилетний полковник Суворов. Именно здесь, как говорят, Фридрих II произнес знаменитые слова: «Русского солдата мало убить, его еще повалить надо». Что яс, гвардейцы 1-й танковой доказали в бою под Кунерсдорфом, что Фридрих II нисколько не преувеличивал достоинства русского солдата.

Повседневные боевые заботы властно требовали к себе внимания. Операция подходила к своему кульминационному моменту. Севернее Франкфурта-на-Одере И. И. Гусаковский овладел городом Геритц и вышел к Одеру.

Это сообщение я получил в 8 часов утра по местному времени 2 февраля. Гусаковский опоздал с выполнением приказа на 12 часов. Это произошло не по его вине — тылы опоздали с подвозом горючего.

Одер был скован льдом. На противоположном берегу виднелись траншеи, ряды колючей проволоки, зубья [372] надолб. Почти одновременно с И. И. Гусаковским к Геритцу подошла 27-я мотострелковая бригада К. К. Федоровича.

Комбриги решили форсировать реку совместно. Они подтянули к берегу САУ, реактивные установки и всю остальную артиллерию. После массированного огневого удара по позициям противника на противоположном берегу цепи мотострелков спустились на лед. Быстро переправившись через реку, они при поддержке артиллерии с восточного берега сбили мелкие заслоны гитлеровцев и захватили плацдарм 5 километров по фронту и 4 километра в глубину. Мотострелковые батальоны вышли на рубеж Рейтвейн — Вуден.

Получив сообщение, что Гусаковский и Федорович форсировали Одер, я приказал А. X. Бабаджаняну перебросить на помощь передовым отрядам все силы корпуса, наладить переправы и расширить плацдарм. Но по паромной переправе успели перейти на плацдарм только семь танков из бригады Гусаковского. Дело в том, что я получил новый приказ: армия перебрасывалась в Восточную Померанию, в район севернее города Ландсберг (Гурово-Илавецке). Ей ставилась новая задача.

Мы сдали плацдарм подошедшим частям 8-й гвардейской армии. Танки, перебравшиеся на западный берег Одера, и мотострелки вернулись в свои части.

Так закончилась для нас Висло-Одерская операция. Но тут же началась другая — Восточно-Померангкая .

Во второй половине дня я приехал в Кунерсдорф. Там еще дымились подбитые танки и пылали пожары. На одной из узких улочек я разыскал А. М. Темника. Он стоял у танка. Его горбоносое, усатое лицо было мрачным.

— Погиб Ружин, — еле выговорил он.

— Рузкин?! — Я не поверил своим ушам. — Как же так?

— Штаб попал в окружение. Я послал его спасать Знамя. Угодил под бомбежку... осколком его...

Антон Тимофеевич Ружин был начальником политотдела бригады с самого момента ее рождения в Прудбойских лагерях. Ветеран 1-й гвардейской, он прошел с ней длинный и тяжкий путь. И вот погиб у Одера.

Бывает, человека уважают за храбрость, за яркие, необычные подвиги. Ружина уважали за человечность, простоту и внимание к солдатам. Не помню случая, чтобы [373] он повысил на кого-нибудь голос. Он принадлежал к тому счастливому типу партийных работников — не по должности, а по призванию, — к которым тянутся люди. Эта любовь к нему в бригаде выразилась в его кличке — "дедушка".

Хоронили Ружина в Кунерсдорфе со всеми воинскими почестями. Все, кто был свободен от боевых действии, шли за гробом. Прощаясь с Антоном Тимофеевичем, я думал, что, чем ближе желанный час Победы, тем реже ряды ветеранов 1-й гвардейской бригады. Я бросил горсть земли в могилу, грянул салют...

До Берлина оставалось 70 километров. Как следовало из донесений разведки, противник лихорадочно закреплялся по Одеру, перебрасывал сюда с запада все новые и новые соединения. Одновременно в Померании готовилась к контрудару гитлеровская группа армий «Висла».

Угроза нависла с севера... [374]