|
|
Ростков А.Ф. |
Изд. 2-е, доп. М., «Московский рабочий», 1975, 352 с.
Уроки
«Боевой листок»
Митинг в степи
УРОКИ
К началу августа личный состав тыловых служб дивизии, а также вышедшие из боев танкисты собрались в районе Яготин — Пирятин.
Кровавая лавина войны еще не успела докатиться сюда. Воины, побывавшие в боях, тыловики, проехавшие сотни километров по пыльным дорогам, видевшие землю в огне, здесь, в тихих городках и селах, отдыхали: обстирывались, приводили в порядок обмундирование, помогали полтавским колхозникам убирать урожай, разыскивали адреса эвакуированных из Станислава семей.
Через неделю, согласно поступившему приказу, погрузились в железнодорожные составы для отправки на восток. А спустя еще несколько дней наш эшелон остановился за Волгой, в степи.
Кругом был простор. Полыхало августовское утро. Золотились на солнце ковыльные травы. Дышалось легко, вольготно.
Поселились в бывшем летнем военном городке. Рядом глубоководная тихая речка, прячущаяся в сочных травах, в мелком кустарнике.
Помещений для всех не хватило. В степи появились палатки. По вечерам запылали веселые костры.
Первое время танкисты отдыхали здесь душой и телом. Днем пропадали на речке — купались, стирали, загорали на чистой траве. Наиболее неусидчивые добирались до ближайших селений, помогали колхозникам, привозили оттуда свежую картошку, огурцы, арбузы. По вечерам наступала теплая, какая-то очищающая тишина. Ни взрывов снарядов, ни гула самолетов, ни скрежета гусениц, ни криков раненых — ничего этого не было. Все осталось позади как кошмарный сон. Лежишь у костра на не остывшей от дневного зноя траве, вдыхаешь запахи донника, чабреца, степной мяты, заворожено смотришь на высокий мерцающий звездный шатер неба, наслаждаешься этим чистым, благодатным миром и с содроганием думаешь: как несвойственна, чужда природе и человеку война!
У костров вслух вспоминали пережитое, потерянных товарищей, делились впечатлениями, мыслями. Счастливчикам удалось найти семьи, которые были эвакуированы сюда, за Волгу, и жили в селе всего в нескольких десятках километров от нашего лагеря.
Очень немногие вернулись сюда из сводного отряда Полозкова. Говорили, что комдив (Генерал-майор В. И. Полозков погиб весной 1944 года в Молдавии) остался в живых, большое же число командиров и красноармейцев дивизии пало на поле боя, многие пропали без вести.
Не вернулся в редакцию и Розенберг. Ничего определенного о его судьбе выяснить не удалось...
Через несколько дней старшие в нашем лагере полковник Рябов и батальонный комиссар Деревянкин составили распорядок дня, ввели учебные занятия, на которых подводились итоги боев, изучалась тактика и техника противника.
Однажды утром возле штабного домика мы увидели незнакомого нам высокого, стройного командира. Он умывался, энергично брызгаясь студеной колодезной водой, и рассказывал какую-то смешную историю, раскатисто смеялся, блестя белыми зубами. На продолговатом загорелом лице его выделялись большие карие глаза, зоркие, с хитринкой, и прямой нос. Его открытый взгляд выражал и строгость и добродушие.
Это был полковник Михаил Ефимович Катуков. Приехал он из Москвы с задачей сформировать из воинов 15-й дивизии 4-ю танковую бригаду.
Тогда по всей армии проходило переформирование танковых войск, вооружение их новыми боевыми машинами — КВ и Т-34. Ввиду нехватки машин корпусное и дивизионное построение в это время было невозможным. Всюду создавались бригады.
В тот же день Катуков собрал на веранде штабного дома командный состав и объявил о том, что распоряжением начальника бронетанковых войск Красной Армии Я.Н. Федоренко он назначен командиром 4-й танковой бригады, которую надо создать здесь. Катуков начал совещание с рассказа о себе, оговорившись:
— Вы здесь люди свои, давно друг друга знаете, а меня впервые видите. Вот и давайте познакомимся.
Родился Михаил Ефимович в 1900 году в Подмосковье. Смолоду крестьянствовал, юношей уехал на заработки в Питер. В октябрьские дни дрался с юнкерами. В гражданскую войну служил рядовым и командиром отделения в кавалерии. С 1922 года, после окончания курсов красных командиров, прошел в Невельском полку 27-й Омской краснознаменной дивизии путь от командира взвода до начальника штаба полка. В этот же период много учился, окончил курсы «Выстрел». В 1932 году была сформирована одна из первых танковых бригад. В ней Катуков был и командиром мотострелкового батальона, и начальником разведки, и командиром Отдельного учебного танкового батальона, и начальником штаба бригады. После учебы на курсах при Академии механизации и моторизации Красной Армии командовал танковой бригадой, стал начальником штаба 25-го танкового корпуса.
Порадовало всех сообщение Михаила Ефимовича о том, что перед войной ему довелось командовать 20-й танковой дивизией в корпусе К.К. Рокоссовского и в первые же дни войны принять бой с гитлеровцами. Его дивизия сражалась неподалеку от нашей. Среди командиров прокатился одобрительный шепоток, и кто-то сзади тихо произнес чапаевскую фразу: «К нам кое-кого не пришлют».
Затем Катуков сразу же перешел к своим наблюдениям о первых танковых боях на Украине.
— Кто побывал в деле, тот убедился: у врага много сил, войска неплохо организованы, танки лучше наших старых машин. У противника большой опыт наступательных боев. В то же время вы не могли не заметить, что фашисты лезут напролом, они действуют, как оголтелые авантюристы, и, если не теряться, узнать их слабые стороны, гитлеровцев можно бить, и мы их уже били.
Михаил Ефимович, пряча торжествующую улыбку, вспомнил, как на Житомирском направлении организовал боевые действия кочующих орудий, как из фанеры, грузовиков и деревянных «пушек» мастерили макеты танков Т-34 и КВ, как боялись их немцы и, введенные в заблуждение, обнаруживали себя, попадая под огонь настоящих орудий.
Катуков говорил легко, с юмором, иллюстрировал свой рассказ яркими примерами. Многие эпизоды, которые он вспоминал, по-своему пережили его слушатели, и это сближало нового комбрига и его подчиненных. Потом выступали наши командиры. Они высказывали меткие наблюдения, с сожалением говорили о тяжелых потерях. Михаил Ефимович слушал, делал записи в блокноте, кратко комментировал выступления. В заключение он сделал четкие выводы:
— Противник пока сильнее нас: нужно здраво оценивать обстановку, выявлять слабые стороны врага и бить по его слабым местам. Далее. Чтобы иметь реальное представление о противнике, следует постоянно и всюду вести разведку. Ни в коем случае не терять управление подразделениями, везде выставлять свои дозоры, щупальца, взаимодействовать с соседом, знать точно, где соседний штаб слева, где — справа. Никогда нельзя показывать врагу всех своих сил, надо таиться, хитрить, не лезть в драку первым, помнить суворовское правило: удивить — это значит наполовину победить.
Беседа с комбригом понравилась. Все участники этого разговора пришли к выводу: Катуков дело знает, обстановку оценивает здраво, такой в трудную минуту не растеряется.
Вскоре появился в городке и комиссар бригады — Михаил Федорович Бойко, тоже кадровый военный и тоже понюхавший пороха, побывавший в первых боях в качестве комиссара танкового полка.
Заместителем командира бригады остался полковник Рябов, начальником политотдела — Деревянкин, а начальником штаба стал прибывший из Москвы П.В. Кульвинский.
Наркомат обороны прислал специальную комиссию, которая заседала вместе с командованием бригады. Много дней самым тщательным образом она отбирала командиров батальонов, рот, взводов, танков, а также механиков-водителей, радистов, башенных стрелков, политсостав. Члены комиссии интересовались не только биографией, прохождением службы, но и расспрашивали каждого танкиста, где он был в боях и как проявил себя, любит ли технику.
Долго, порой мучительно проходил отбор командиров. Их было больше, чем требовалось для формируемой бригады. Командиром танкового полка назначили бывшего командира разведывательного батальона дивизии майора Еремина. 2-й батальон полка получил старший лейтенант Рафтопулло, 3-й — старший лейтенант Кожанов, награжденный за бои в войне с белофиннами орденом Ленина.
О назначении командира 1-го батальона долго спорили. Сначала речь шла о Петре Дмитриевиче Бабковском, прослужившем в части шесть лет, вырастившем немало отличных специалистов. Многие из них составили боевые экипажи батальона и полка. Бабковского знали в дивизии, относились к нему с большим уважением. Все так и думали — быть ему командиром 1-го батальона. Однако обстоятельства сложились иначе. Как раз в те дни из Челябинска прибыло семь танков КВ во главе с капитаном В.Г. Гусевым, который, естественно, попросил оставить его в бригаде. 1-му батальону передавались тяжелые танки, и, видимо, поэтому командование батальоном решили возложить на Гусева.
Петр Дмитриевич Бабковский, прирожденный танкист, отдавший родной части много лет активной работы, с тяжелым чувством прощался со своими воспитанниками. Уезжая в распоряжение штаба Сталинградского округа, он говорил друзьям:
— Эх, жалко, не пришлось повоевать вместе. Верю — марку нашу будете держать высоко!
Не вошли в состав бригады и другие командиры. Они также тяжело переживали это. Умом понимали — бригада не дивизия, людей нужно меньше, и все-таки прощаться с друзьями было трудно.
В конце августа группа танкистов поехала в город, на завод, получать новые танки. Весть об этом разнеслась мгновенно. Говорили, что дадут танки Т-34, молва о которых еще накануне войны прокатилась по армии. Всех желающих поехать на завод взять не могли. Успокаивая остающихся, Столярчук сказал:
— Пригоним машины, увидите сами и пощупаете каждый винтик.
Танкисты, приехавшие на большой завод рано утром, узнали, что их танки будут готовы лишь днем. Они ходили по цехам, смотрели, как плавится металл, как из огненных болванок получаются тяжелые металлические бруски, как на конвейере из множества узлов и деталей собирается грозная машина.
Николай Капотов, Дмитрий Лавриненко и Константин Самохин держались вместе.
— Любуйтесь, какой заводище! — восклицал Самохин, здешний уроженец. — Чуть подождите, и мои земляки выпустят целые армады танков.
Рабочие, узнав о том, что танкисты побывали в боях, встретили их приветливо. Расспросам не было конца:
— Ну как там, горячо?
— Правда, что у немцев хорошие танки?
— А какая у них броня?
— А наши «тридцатьчетверки» знаете? Дают они фашистам жару?
Танкисты рассказывали о боях, о немецкой технике, о наглости и зверствах врага.
Днем состоялось вручение машин — простая, но торжественная церемония. Заводские работники у колонны новеньких танков передали командирам машин документы. Инженер, руководивший передачей техники, предупреждал:
— Как и положено, первые километры поведут машины наши водители.
— В этом нет никакой нужды, — выступил вперед Самохин. — Мы осмотрели танки и поведем их сами.
За городом заводские инженеры и водители прощались с танкистами. Главный инженер сказал:
— Мы видим, что вы люди опытные и наши машины попали в надежные руки. Желаем боевых успехов.
Когда танкисты привели машины в свой лагерь, все высыпали смотреть их. Осматривали гусеницы, броню, садились за рычаги, пробовали артиллерийские приборы. «Тридцатьчетверки» понравились: броня крепкая, моторы сильные, пушка более надежная, в машине просторнее, приборы точнее.
— С такой машиной не пропадешь, — заметил Лавриненко, — побольше бы их давали фронту.
С получением новых танков в ротах начались напряженные дни боевой учебы. Все экипажи провели технический осмотр, пробное вождение, учебные стрельбы. Танкисты учились выводить танки из аварийного положения, эвакуировать с поля боя подбитые машины.
Учитывая опыт боев, командиры занимались тактикой.
В эти же дни сформировался политотдел бригады во главе с И.Г. Деревянкиным. В него вошли опытные политработники: председатель партийной комиссии А.Т. Ружин, помощник начальника по комсомолу В.Ю. Боровицкий. Комиссарами батальонов и политруками рот были утверждены Ф.Е. Столярчук, А.С. Загудаев, Ф.А. Олизаренко, И.А. Лакомов, К.И. Осташев, М.И. Самойленко и другие. Все они давно служили в танковых войсках, пользовались в среде старых танкистов заслуженным авторитетом. Они умели вести политическую работу, многие из них славились как отличные знатоки техники.
В ротах ежедневно проводилась политинформация. Регулярно выходила газета. Наши активные военкоры выпускали в батальонах «боевые листки». Наступили оживленные дни в партийной комиссии: танкистов, хорошо проявивших себя в бою, принимали в члены ВКП(б). Фотограф политотдела Ваня Панков успевал за день побывать в ротах, заснять десятки людей, недосыпая по ночам, печатал фотографии для партбилетов. За неполный сентябрь парткомиссия приняла в партию больше шестидесяти человек. Беспартийные хотели идти в бой коммунистами.
Однажды вечером после занятий к танкистам пришли Катуков и Бойко.
— Рассаживайтесь поудобнее, — пригласил Михаил Ефимович, — можете курить. Поговорим попросту, по-товарищески.
Все расположились на траве. Кто сидел, кто полулежал.
Как и при встрече с командирами, Катуков рассказал сначала о себе. В наступившей тишине слышался его спокойный, негромкий голос да тихий шелест степных трав. Людей заинтересовало воспоминание комбрига о первых солдатских испытаниях. Начинал Катуков военную службу в гражданскую войну в этих же приволжских степях. Молодой кавалерист, сын крестьянина, питерский рабочий бился тут с белогвардейцами, переболел тифом и снова вернулся в строй. Советскую власть красногвардейцы тогда отстояли.
— Сейчас у нас сил и возможностей больше, — говорил Катуков, — и знания есть, и опыт, да и техника не хуже немецкой. Правда, мало ее, но со временем будет больше. Нужно нам взять на вооружение и старые добрые традиции русской армии. Помните Суворова? Он бил врагов не числом, а умением. И мы с вами обязаны умело использовать каждую машину, каждую складку местности.
Развивая свои мысли, комбриг заговорил подробно о танковых засадах.
— Какие уроки мы должны извлечь из летних боев? Гитлеровцы, следуя своей тактике и стратегии молниеносной войны, вбивают в нашу оборону танковые клинья, стремятся с помощью этих клиньев окружить наши войска, посеять панику, понимая, что растерявшегося легче побить. И вот в этой обстановке авантюристическому натиску врага мы обязаны противопоставить выдержку, осмотрительность, хитрость, снайперский расчет. Фашисты наступают, они прут напропалую, лишь бы скорее достичь намеченной цели. А ты не лезь на рожон. Осмотрись. Оцени ситуацию. Поставь танк в удобное укрытие. Знай, где засада слева, где засада справа, не упускай их из виду. И терпеливо жди своего часа. Выдвинувшиеся вперед, в полосу ложных позиций, наши зачинщики завяжут бой, противник раскроет себя, и ты увидишь его. И опять не спеши. Подпускай танки врага ближе и бей метко и верно. При опасном положении задним ходом отойди в следующее укрытие, а тем временем соседи твои ударят по зарвавшимся воякам косоприцельным перекрестным огнем. Для танка нет ничего губительнее удара по борту, по моторной группе. Пусть лезут, пусть подставляют свои уязвимые места. Нам нет нужды бросаться в безрассудные контратаки, терять людей и машины. Мы встанем в засады, будем хитрить, изворачиваться и бить наглых пришельцев наверняка. И еще один совет: в самые трудные минуты не теряться, искать выход из положения. Спасет выдержка, трезвый расчет. Помните: они пришли на нашу землю, пусть они нас и боятся!
Многое из того, о чем логично, рассудительно говорил комбриг, обдумывали танкисты, анализируя июльские схватки с фашистами. Им казалось, что он подслушал их разговоры на привалах, проник в заветные, не высказанные ими думы.
Ушел командир. Танкисты разошлись по ротам. Ужинали, жгли костры, неторопливо разговаривали.
— Да, — заметил Дибин, щуря чуть раскосые глаза на огонь, — раньше бы все это знать, потеряли бы меньше людей и машин.
— Если бы знать, где упадешь, соломки бы прихватил, — улыбнулся комиссар батальона Александр Степанович Загудаев. — Учиться никогда не поздно.
Сидели так долго. С горечью перебирали неудачные бои, ошибки на марше, вспоминали погибших у Бердичева, у Казатина, в Погребище, тех, кто мог бы жить и сидеть сейчас в степи у веселого костра.
«БОЕВОЙ ЛИСТОК»
В один из августовских дней появился наш редактор дивизионной газеты А.Ш. Айзенштат. Он похудел и осунулся. Выслушав рассказ о наших приключениях на марше, он признался:
— Ну и мне было не слаще. Как услышал про войну, отправил семью в тыл, а сам бросился искать вас. Как я ни старался, а попасть в часть вовремя никак не мог.
Он удрученно развел руками. Узнав, что в бригаде печатной газеты не будет, Айзенштат пригорюнился.
На другой день он уехал в распоряжение Политуправления округа. При прощании он посоветовал мне:
— Бери направление и кати туда же. Ты ж газетчик. Что тут будешь делать?
Нашу газету действительно ликвидировали. Однажды приехали представители из Политуправления, осмотрели автобусы, порадовались, как хорошо сохранилась походная типография, и, забрав ее, укатили.
Я, разумеется, остался без дела. Но расстаться с родной частью, которая готовилась к новым боям, отрываться от друзей в эти грозные дни и ехать неизвестно куда, — при одной этой мысли тоскливо сжималось сердце.
Почувствовав мое настроение, Иван Григорьевич Деревянкин утешил меня:
— Не горюй, земляк, все будет хорошо. Оставайся в бригаде.
— Что я буду здесь делать?
— Придумаем, не сомневайся, — заверил он, — Газеты не будет. Это точно. Да и без газеты работы много. Почему бы тебе не стать секретарем политотдела? На машинке пишешь, политдонесение сочинить можешь. Кругом свои, друзья-товарищи. Живи — не тужи.
Иван Григорьевич хотел приободрить меня, хотя и понимал, что предлагает черствый хлеб — хлопотливое канцелярское дело.
Я затосковал. Как поступить? Без любимого дела жить трудно. На секретарском посту и другой управится. После долгих раздумий решил отпроситься в газету, где могу принести больше пользы. Деревянкин, выслушав меня, сочувственно похлопал по плечу и, загадочно улыбаясь, сказал:
— Подожди, не торопись. Будет и у нас газета.
Однажды он приехал из города возбужденный, радостный. Вытащил из машины небольшой деревянный ящик, жестяные банки с краской, резиновый валик с ручкой, жирные пачки восковок.
— Вот вам новая типография, — сказал Деревянкин, — принимайте, осваивайте. Через неделю мы должны читать свою газету.
Газета. Громко сказано. Что можно выпустить с помощью этого незатейливого ящика — ротатора да обыкновенной пишущей машинки? Некоторые считали затею зряшной. Я же решил не отступать. Какая-никакая, а все-таки многотиражка!
Началось освоение. Ко мне, редактору «боевого листка», прикомандировали красноармейца Виктора Шумилова, работавшего в дивизии старшим наборщиком, и Григория Гендлера, литсотрудника газеты, оставшегося в политотделе запасным младшим политработником. Втроем мы долго возились у ротатора: никто из нас не знал, как с ним обращаться. Я печатал текст на восковке. Виктор Шумилов, небольшого роста крепыш, которого мы прозвали первопечатником, пробовал подобрать нужный раствор краски. Гриша, чернокудрявый стройный юноша, смущенно улыбаясь, вносил одно предложение за другим. Помогал нам и Ваня Панков, сильный парень, мастер на все руки.
Много мы бумаги перевели, перепачкались в краске, стойко перенесли подтрунивания и насмешки. На другой день все же кое-что начало у нас вырисовываться. Наверное, Робинзон, увидевший первый колосок на своем острове, так не радовался, как ликовали мы, получив четкий отпечаток обыкновенных машинописных строчек.
Через три дня мы принесли начальнику политотдела толстую пачку только что отпечатанных «боевых листков». Он взял верхний и прочитал: «От Совинформбюро».
— Поздравляю, — обрадовался Деревянкин и, взвесив пачку на руке, спросил: — Теперь всем хватит?
До этого я размножал сводки Совинформбюро на машинке, и их раздавали в подразделения. Бывало, такое сообщение в роте или батарее ходит по рукам весь день и не все его успевали прочесть. А теперь мы могли напечатать столько, сколько нужно, — хоть пятьсот экземпляров.
— Чем не газета? — говорил Иван Григорьевич. — Самую свежую новость можем сообщить. О подвигах наших людей напишем. Обращение командования или политотдела опубликуем. Печатная пропаганда — вот она, в наших руках!
Наш печатный орган мы назвали скромно — «Боевой листок части полковника Катукова». Обязанности распределили так. Ваня Панков, дежуривший у радиоприемника, обеспечивал связь с внешним миром. Гриша Гендлер записывал сводки Совинформбюро и другие новости, развозил листовки по подразделениям и попутно собирал местный материал. О корреспондентах мы не беспокоились — они были всюду и никогда не подводили дивизионную многотиражку. Не подведут и бригадную. На мою долю выпало редактирование текстов и печатание их на восковке. Виктору Шумилову оставалось заняться размножением — выдавать тираж. Бережно сохранял он ротатор, резиновый валик и краски — нашу походную типографию.
Таким образом, отныне у нас кроме служебных дел появилось это дополнительное занятие. Я снова почувствовал себя в боевом строю.
Радовался и Деревянкин, страстный любитель печатного слова. Когда мы выпустили специальный номер «боевого листка» об изучении новой техники, все — и командование, и политотдел, и танкисты — единодушно одобрили его. Мне же Иван Григорьевич сказал:
— Смотри, редактор, хорошо получилось. А представь себе бой, танковый рейд, газет никаких нет. И вот наш листок называет имена героев, информирует о положении па фронтах, приоткрывает солдатам окошечко в мир. А? Ведь здорово?
— Хорошо, конечно, — согласился я, — да площадь маловата. Что на одной страничке скажешь?
— Мал золотник, да дорог, — сразу же откликнулся Деревянкин. — А ты не ограничивайся одним листочком, печатай два, делай разворот, как в газете. И пиши экономно, самую суть. Помнишь поди Некрасова: чтобы словам было тесно, мыслям — просторно.
Неугомонный Деревянкин обещал мне всяческую поддержку. Его взгляд на роль и значение нашего «боевого листка» в дальнейшем полностью подтвердился самой жизнью.
МИТИНГ В СТЕПИ
10 сентября 1941 года.
Этот день памятен всем, кто присутствовал при рождении 4-й танковой бригады. Утро выдалось ясное, безоблачное. Высокое голубое небо да бескрайняя степь. Дул мягкий ветер с юга, колыхал увядающие травы.
В то утро тишина приволжской степи нарушилась грохотом машин. Ровными рядами выстроились здесь танки, зенитные орудия, автомашины. Могучие КВ, грозные «тридцатьчетверки» и «газики» сверкали на солнце свежей заводской краской. Больше всего радовали глаз Т-34, полученные недавно на заводе.
Перед машинами выстроились танковые экипажи, командиры, артиллерийские расчеты. В новых шлемофонах, новом обмундировании, в начищенных до блеска сапогах воины выглядели празднично, все чувствовали, что с этого дня начинается новая боевая жизнь.
Большинство стоявших в строю — выходцы из 15-й танковой дивизии. Почти все они побывали в боях, встречались с врагом, многие из них выбирались из горящих танков, потеряли на поле сражения своих сослуживцев и друзей. В тяжелой неравной борьбе с противником они не потеряли веру в победу, а лишь ожесточились и пришли сюда, чтобы снова объединиться, набраться новых сил для битвы.
К этому дню бригада в основном сформировалась. В нее входили: танковый полк трехбатальонного состава, мотострелковый батальон, в котором была и противотанковая батарея, Отдельный зенитный дивизион трехбатарейного состава, транспортная, разведывательная роты и другие подразделения.
Бригада по штатному расписанию должна была иметь девяносто шесть танков, но имела пока двадцать девять боевых машин — семь КВ и двадцать две «тридцатьчетверки». Именинником сегодня был 1-й танковый батальон, личному составу которого и вручались новые боевые машины.
Перед строем машин и экипажей, за столом, покрытым кумачовым полотном, собралось командование бригады. И здесь же несколько гражданских лиц, гостей из города.
И вот торжественный час настал. Раздалась команда. Над степью прозвучал гимн. Полковник М.Е. Катуков произнес небольшую речь, поздравил всех с рождением части, с получением новой техники.
— Народ вручил нам боевую технику, — сказал Михаил Ефимович. — Мы обязаны оправдать его доверие, драться с врагом, не жалея сил и самой жизни. Любимая Родина, истекающая кровью, с надеждой смотрит на нас. Оправдаем же ее высокое доверие.
Затем к столу подходил экипаж танка. Командир машины коротко докладывал о состоянии машины, ее номер. Рапорт обычно заканчивался фразой:
— Экипаж и машина к бою готовы! Командир танка получал формуляр боевой машины, и экипаж возвращался в строй. А потом, как и всегда в подобных случаях, произносили речи, каждая из которых звучала как клятва. Всех короче на этом необычном митинге сказал Петр Молчанов, родом со Смоленщины:
— Мой танк в списке значится последним. Наш экипаж дает слово сделать все возможное, чтобы в бою он был первым.
Таким и запомнился навсегда тот сентябрьский день в степи. Легкий ветерок колыхал порыжевшие травы, холодил строгие лица стоявших в строю бойцов. Все они — солдаты и офицеры, люди разных возрастов, характеров, привычек, люди труда, одетые в шинели, дали клятву — победить.
