Михаил Онуфриевич Слободян ПУТЬ К БЕРЛИНУ Львов: Каменяр, 1987.— 120 с.

Содержание

ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА

Совершив 400-километровый марш, в конце марта мы снова остановились вблизи Ландсберга. Первым делом — баня. У тыловиков уже было все подготовлено — и белье в достаточном количестве, и место, и расписание, когда какое подразделение моется. Никаких механизмов для стирки, разумеется, тогда не было. По нескольку тысяч пар нательного белья прачки за одну смену стирали вручную. Причем стирали и сушили его не в глубоком тылу, а в каких-нибудь трех-пяти километрах от передовой. Если не каждый снаряд долетал сюда, то постоянно подстерегала смертельная опасность с воздуха. Допустил малейшую [99] халатность в маскировке — и жди «гостей» с воздуха. Поэтому старшая прачка Анна Анисимова приучила своих подруг к строгому порядку. Не зря за свою службу она была отмечена медалью «За боевые заслуги».

Такой же награды удостоился и возглавивший службу вещевого снабжения капитан Л. В. Юмин — за бесперебойное обеспечение подразделений боеприпасами и продовольствием под Сандомиром. Впоследствии, начиная с Одерского плацдарма и вплоть до Берлина, ему пришлось исполнять обязанности начальника тыла. Несмотря на тяжелейшие условия — бездорожье и бомбежки, стремительность наступления и большую в связи с этим оторванность от баз снабжения,— с возложенными на него обязанностями он успешно справлялся. Свидетельство тому — орден Красной Звезды, украсивший его грудь в первые мирные дни в Берлине.

Но Берлин еще был впереди. А нынче в сосновом лесу неподалеку от Ландсберга Юмин организовал баню. Моются, с наслаждением покряхтывая, красноармейцы и сержанты, старшины и офицеры. Может, на фронте моются в последний раз? Может, пока снова дойдет черед, война окончится?

Каждый понимал: предстоящая великая битва — последняя. Но — необычная. Военный совет 1-го Белорусского фронта разработал и издал листовку-памятку. Такие листовки были розданы всем воинам. Специальные памятки получили экипажи танков и самоходно-артиллерийских установок, мотострелки-десантники штурмовых групп, орудийные и пулеметные расчеты, связисты, саперы.

К этой необычайной, неслыханной битве — в условиях сплошной, на всю глубину наступления эшелонированной обороны и тяжелых уличных боев — воины настойчиво и всесторонне готовились. Большую работу проводили политотдел бригады, партийные и комсомольские организации В канун наступления во всех подразделениях состоялись короткие митинги, партийные и комсомольские собрания.

На собраниях, состоявшихся 15 апреля, главное внимание заострялось на роли и месте коммунистов и комсомольцев в Берлинской операции. В постановлении партсобрания 3-го мотострелкового батальона, например, говорилось:
«Партийная организация будет добиваться, чтобы батальон первым ворвался в Берлин. Мы будем стремиться, чтобы эту ответственную задачу выполнили коммунисты батальона». [100]

Во всех подразделениях было зачитано обращение Военного совета 1-го Белорусского фронта, призывавшее разгромить противника на ближних подступах к Берлину и захватить столицу фашистской Германии.

И везде слышалось в ответ твердое слово:
— Возьмем логово фашистского зверя и водрузим над Берлином красное Знамя великой Победы!

Начальник политотдела подполковник Ф. Е. Потоцкий провел напутственное совещание политсостава. Сальми подготовил отлично оформленный номер рукописной газеты с броской шапкой «Вперед — на Берлин!»

Готов был к решающей битве и штаб бригады, возглавляемый майором С. А. Гусариным. Вместе со своим заместителем по оперативной работе А. Н. Николенко Гусарин разработал графики взаимодействия подразделений, таблицы огней, схемы развертывания пунктов питания, медицинской помощи, проанализировал возможные сковывающие удары. Все было учтено до мелочей, со знанием дела. Особое внимание обращено на ведение боя в самом городе. Не остались в стороне и штабы подразделений. Они тоже были готовы к бою. Вперед, на Берлин! В ротах, батареях были выпущены боевые листки с этим призывом. При всей безмерной ненависти к фашизму советские воины не испытывали вражды к немецкому населению.

— Вот вам факт,— рассказывал на последнем армейском совещании подполковник Ф. Е. Потоцкий. — В бою западнее Гнезно видим: бежит к нам восьмилетняя девчушка, немка. Тапочки на босу ногу, легкое платьице. Ведет за руку деда. Дед слепой, раненый. Пули свистят, дед спотыкается, боится, а она ему кричит: «Ком, ком!» И тащит к нам. Первым ей попался навстречу наш солдат, у которого эсэсовцы жену и такую же дочку застрелили и бросили в колодец. Он как узнал об этом — будто закаменел. А тут что думаете он сделал? Полушубок ей свой скинул, от пуль собой прикрыл и в укрытие стащил. Деда наши перевязали, накормили, обогрели. В сердце солдата человечность живет, и это хорошо. Мы воюем не с немецким народом, а с гитлеровской армией. Надо помочь освободиться самому немецкому народу...

Я тоже видел сцену спасения немецкой девочки и ее деда. Солдат со шрамом на лице показался мне знакомым, и я спросил, не из Погорелого ли Городища он, не он ли еще под Ржевом рвался ударить пленного немца. Он ответил: «Да, это я!»

До Берлина всего несколько десятков километров. [101] Получен приказ. Согласно ему бригада совместно с другими соединениями корпуса должна наступать в центре оперативного построения армии, на главном направлении. В ночь на 15 апреля выдвинулись на восточный берег Одера, в следующую ночь переправились на Кюстринский плацдарм. В 5 часов от удара тысяч орудий и минометов заходила ходуном земля. Над вражескими позициями ослепительным заревом вспыхнуло множество прожекторов. Зрелище потрясающее! Чего-то подобного никто из нас до сих пор не видел.

По окончании артиллерийской подготовки и прорыва пехотой переднего края противника в наступление пошла и наша бригада. Бригадой продолжал командовать полковник К. К. Федорович, сменивший на этой должности отозванного в штаб фронта полковника М. П. Соловьева. Он был шестым по счету нашим комбригом, отличался незаурядными организаторскими способностями, высокой тактической подготовкой и большим опытом руководства боевыми действиями.

Каждый шаг давался нелегко. Особенно больших усилий стоил прорыв вражеской обороны на Зееловских высотах. В ночь на 18 апреля наш корпус мощным ударом достиг района Герльсдорфа, что в пяти километрах от Зеелова, форсировал р. Флисс и захватил на ее берегу плацдарм. Первой форсировала эту реку наша бригада. 19 апреля она принимала активное участие во взятии опорного пункта врага Янсфельде.

Сломив сопротивление гитлеровцев, мотострелки совместно с танкистами продолжали продвигаться вперед. В это время командиру 1-го батальона старшему лейтенанту А. 3. Снитковскому доложили, что боеприпасы на исходе. Начальник боепитания Д. М. Смирнов, отправившийся с группой бойцов за их получением, должен был уже вернуться, но почему-то задерживался. На поиск затерявшейся группы комбат направил начальника химической службы младшего лейтенанта Я. А. Минкина и двух автоматчиков. Проехав на лошадях темной ночью около десяти километров, Минкин только на рассвете разыскал Смирнова.

— Где же вы так долго? — возмутился Минкин.— И почему все без погон?
Смирнов огорченно взмахнул рукой:
— И не спрашивай! Влетели как кур во щи... Можно сказать, с того света возвращаемся...

Оказалось, причина отставания колонны с боеприпасами была весьма уважительная. Вот что произошло в ту [102] злосчастную ночь. После прорыва вражеской обороны в районе Зеелова для задержки продвижения наших войск фашисты оставляли в засадах танки, специальные подразделения и группы. Одна из таких групп в составе не менее взвода, двигаясь верхом на лошадях, внезапно напала на группу Смирнова. Наши воины вступили в неравную схватку, однако победить не смогли, были схвачены гитлеровцами и подвергнуты пыткам. Но как их ни пытали, никто не проронил ни слова.

Разъяренные гитлеровцы посрывали с них погоны и, выстроив в одну шеренгу, приготовились учинить над ними кровавую расправу.

Но тут вдруг послышался приближающийся рокот наших танков. Фашисты испугались и бросились наутек.

После взятия Зееловских высот в бригаду поступила листовка с призывом военного совета армии: «Товарищи! Зееловские высоты пали. Оборона врага прорвана. Впереди — Шпрее и Берлин. До Берлина осталось 50 километров. Вперед, чудо-богатыри!»

В ночном бою 20 апреля бригада захватила плацдарм на западном берегу реки Лекник. В этом бою погиб Федор Евтихиевич Потоцкий. Бросившись вперед, увлекая за собой в атаку бойцов, он был сражен вражеской пулей. Пуля, пробив орден Красного Знамени, остановилась в сердце. В темноте под шквальным огнем наши автоматчики не смогли подобрать его. Найти и доставить убитого в штаб удалось лишь опытному разведчику, старшине коммунисту Н. Ф. Евдокимову.

У генерала Н. К. Попеля от страшной вести о гибели Потоцкого потемнело в глазах; «Умницу, храбреца, настоящего коммуниста, прошедшего невредимым десятки боев, смерть настигла у ворот Берлина. Еще две-три недели — и наступит великое счастье Победы! Но пока приходится платить за нее: гибнут самые дорогие люди».

Гибель Потоцкого сжимала сердце у всех, кто его знал, кому приходилось с ним общаться, кто слышал это имя по рассказам других. Н. К. Попель, высоко ценивший светлый ум и несгибаемое мужество этого человека, впоследствии вспоминал:
— Эсэсовский карательный отряд, отбив у наших разведчиков село, приступил к расстрелу местных жителей за то, что они выбросили белые флаги. Узнав об этом, Потоцкий поднял бойцов в атаку и спас немцев — стариков, женщин, детей. А сам погиб в этой схватке. Тяжело давались нам эти последние километры войны: могилами [103] Федора Потоцкого, Владимира Жукова и сотен других ветеранов метила армия путь к великой цели — Победе!

Добрым словом вспоминает Ф. Е. Потоцкого и бывший командир корпуса генерал армии А. Л. Гетман:
— Когда было особенно трудно, в боевых порядках на самых опасных участках вместе с командирами возглавляли атаку работники политотделов бригад, замполиты частей и подразделений. Многие из них, подобно подполковнику Ф. Е. Потоцкому, пали в этих боях смертью героев оставив о себе благодарную память в сердцах наших воинов, всех советских людей...

Смерть не изменила выражения его лица. Он лежал гордо сжав губы, словно что-то обдумывал перед ответственным выступлением. Никак не верилось, что он мертв. Казалось, только на минутку сомкнул глаза от усталости.

Похоронили его в центре Ландсберга. Слесари роты технического обеспечения прикрепили к пирамидке отшлифованную металлическую табличку с надписью «Трижды орденоносец гвардии подполковник Федор Евтихиевич Потоцкий».

Чем ближе к Берлину, тем больше разрушений, разбитой техники, изрытой бомбами и снарядами, испещренной зигзагами траншей и пунктирами щелей земли. В посеченном сосновом лесу, куда мы въехали, редкое дерево имело целую, неповрежденную верхушку. И гитлеровцы продолжали его сечь. Наземной артиллерии, видимо, на этом участке у них уже не было, и они секли из зениток. На одном из крутых поворотов просеки Шевченко на большой скорости резко затормозил, сдал назад, затем, оглядываясь на левое заднее колесо, медленно повел машину вперед.

— Что, Леша, мина? — поинтересовался майор Чулков, подсевший к нам в кабину.
— Нет, молоденькая сосенка...
— Так ты ее объезжал?
— Жалко давить, пускай растет!
— Все равно зенитки срежут...
— А может, она, как и вы, в рубашке родилась...

В этом же лесу мы встретили пожилого немца, ехавшего на повозке. Ничего в этом не было примечательного, если бы не его приветствие. Сначала он вытянул вперед правую руку ладонью вниз, но тут, очевидно одумавшись, поспешил приветствовать по-ротфронтовски — поднял руку с зажатым кулаком вверх, энергично и долго потрясая ею над головой. [104]

— Совсем другое дело,— заметил кто-то из политотдельцев, и мы ответили немцу тем же.

Ночью, продвигаясь лесной дорогой, наткнулись на только что брошенного новенького «оппель-адмирала». Тихо выстукивал мотор. Освещена панель. Тикают часы. От передних фар далеко в ночную тьму врезаются два луча. Оглянулись по сторонам — и след простыл, сбежали... И рыба, видно, крупная...

Утром высоко в небе надсадно проурчала «рама», разбрасывая свой бесполезный груз — листовки. Ради интереса подняли одну: «От Берлина вы недалеко. Но вы не будете в нашей столице. В Берлине 600 тысяч домов, и каждый — это крепость, которая будет для вас могилой».

— А мы их возьмем! — разорвав в клочки листовку, уверенно сказал Шевченко. И добавил: — Ибо нет таких крепостей, которых бы не взяли большевики!

Бригада вела наступление в направлении Мюнхеберга, Фридрихсхофа, Шенефельде. У дороги указатель: «До рейхстага — 15 км». На перекрестках полевых дорог и улиц городов все чаще встречались девушки-регулировщицы. Они так четко и ловко исполняли свои обязанности, что порой хотелось остановиться, полюбоваться. Но их строгие, беспрекословные жесты и стрелочки-указатели «До Берлина... км» никому не давали права сколько-нибудь задерживаться.

Чем ближе к Берлину, тем более ожесточенный характер принимали бои. За первый день наступления бригада продвинулась всего на 12 километров. Выйдя на кольцо берлинской автострады, к утру 20 апреля мы достигли широкого ручья со взорванным мостом в районе Лиденберга. С боем преодолев его на подручных средствах, мотострелки с ходу бросились в атаку на западном берегу и, очистив его от фашистов, обеспечили переправу танковых бригад по только что наведенному саперами мосту.

Продолжались вражеские налеты с воздуха. Вместе с бомбами гитлеровцы бросали листовки с угрозами, что вот-вот будет применено новое оружие, которое всех нас моментально уничтожит.

К обеду 22 апреля дежурный на телефонном коммутаторе штаба бригады Саша Солодов принял из политотдела корпуса телефонограмму, извещающую, что утром взвод Младшего лейтенанта К. В. Аверьянова из 44-й гвардейской танковой бригады полковника И. И. Гусаковского, сломив яростное сопротивление гитлеровцев, ворвался на восточную окраину Берлина Уленхорст и в 8 часов 30 минут над [105] зданием штаба фольксштурма водрузил Государственный флаг нашей Родины.

Однако дальнейшие события в этом районе развивались не так, как нам хотелось. Гитлеровцы резко усилили сопротивление, отрезав бригаду Гусаковского от остальных соединений корпуса. На помощь ей были брошены другие танковые бригады и 27-я гвардейская мотострелковая. Общими усилиями гитлеровцы здесь были разгромлены.

Далее — Карлсхорст. Наши мотострелки с вечера 22 апреля действовали совместно с 40-й гвардейской танковой бригадой, очищали Уленхорст от вражеских автоматчиков. На следующий день вслед за танкистами вели наступление к Карлсхорсту. 23 апреля после упорных боев вышли к р. Шпрее.

Вечером подразделения бригады облетела радостная весть: за прорыв вражеской обороны и успешное наступление на Берлин приказом Верховного Главнокомандующего в числе отличившихся соединений и частей была объявлена благодарность и личному составу нашей бригады.

Форсирование Шпрее началось в ночь на 24 апреля силами 27-й гвардейской мотострелковой бригады. Она должна была захватить плацдарм на противоположном берегу и обеспечить переправу остальных частей и соединений корпуса. Саперы и мотострелки быстро подготовили необходимые подручные средства и приступили к делу. Начало положили, переправившись под покровом темноты, 3-й мотострелковый батальон подполковника М. С. Безматерных и противотанковая батарея лейтенанта А. Н. Азарова.

В числе первых противоположного берега достиг ветеран бригады командир отделения связи Безуб. Под свинцовым огнем несколько раз переплывал реку ефрейтор А. А. Смирнов (тогда он уже был не сапером, а связистом), восстанавливая прерванную телефонную связь. Взрывом мины был контужен, а кабель перебит. Зубами зачистив оборванные концы, он соединил их. На берегу Смирнов осмотрел себя и очень удивился: полы шинели изрешечены, на них более двадцати дырок, сам же он не задет, только шум в голове от контузии...

Река уже позади. Гитлеровцы не прекращали огня из всех видов оружия. Но это не останавливало наших смельчаков. Прямо с берега на врага стремительно бросились мотострелки. Быстро развернулись, открыли огонь орудия А. Н. Азарова. Мощными ударами наступающие отбросили гитлеровцев назад. Не помогла им и контратака. [106]

В этом бою особенно отличилась противотанковая батарея лейтенанта А. Н. Азарова. Фашисты бросили против этой батареи две роты пехоты с пятью танками и артиллерией. Завязалась ожесточенная схватка, в результате которой были выведены из строя несколько наших артиллеристов, в том числе два командира взводов. Лейтенант Азаров едва управлялся. Ему приходилось непрерывно бегать от орудия к орудию — ставить задачи расчетам, а то и самому открывать замок орудия, браться за маховики наводки, вести огонь. Следуя примеру своего командира, личный состав батареи геройски отразил натиск врага, уничтожив около 200 гитлеровцев, один танк, 12 пулеметов. Умело организовал отсечный огонь по врагу командир минометного батальона майор В. В. Романов. Успешными действиями мотострелковых подразделений руководил заместитель командира батальона по политчасти старший лейтенант А. Д. Сейранян.

Подвиг наших воинов на Шпрее получил высокую оценку. За стойкость и отвагу командование наградило весь личный состав батареи и многих мотострелков орденами и медалями. Ветерану бригады лейтенанту А. Н. Азарову было присвоено звание Героя Советского Союза. Высокие награды получили также многие воины батареи Г. Е. Курдыбайло.

Вслед за передовым отрядом через Шпрее переправились остальные подразделения бригады. С тяжелыми боями они продвигались к Трептов-парку. Заняли часть парка, прорвались к проходящей к западу от него железной дороге и заняли оборону, ожидая подхода главных сил корпуса. Во взаимодействии с подоспевшими танкистами мотострелки к исходу дня полностью овладели Трептов-парком.

В то время для ведения круглосуточных уличных боев начали создаваться штурмовые отряды, в состав которых входили танковая рота, батареи самоходных установок, противотанковые орудия, подразделения разведчиков, автоматчиков, саперов. Один из таких отрядов возглавил командир зенитно-пулеметной роты нашей бригады старший лейтенант В. В. Латышев. Мотострелковые батальоны в Берлинском сражении действовали, как и ранее, в едином строю с танкистами.

И вот Берлин... Улицы перекрыты баррикадами из опрокинутых трамваев, автобусов, бревен, мосты через каналы и многие улицы заминированы. Каждый дом — опорный пункт. За каждым окном если не фаустник, то пулеметчик, автоматчик, снайпер. Бои тяжелые, невиданные. За каждый [107] дом, этаж, лестничную клетку, квартиру. В окнах взятых штурмом домов — белые полотнища, на крышах — алые флаги. Впереди танков идет мотопехота. Особенно трудно даются нам бронеколпаки, в которых укрываются гитлеровцы и ведут оттуда прицельный огонь.

День сменился ночью, а бои не утихали. Территория, которую фашисты с отчаянием обреченных еще судорожно удерживали, с каждым часом все уменьшалось. Поэтому авиация уже не могла наносить противнику бомбовые удары.

Когда наша бригада совместно с 40-й гвардейской танковой вечером 27 апреля подошла к Ангальтскому вокзалу, там в тупике оказалось много готовых к отправке железнодорожных эшелонов.
— Во, целый вагон шоколада!

Взяли по плитке — сколько его съешь? Утром, увидев поблизости голодную немецкую детвору, бойцы начали раздавать плитки шоколада. Не берут! А если берут, то с опаской, не едят, боятся, видно, что отравлен. Пришлось нам в виде исключения нарушить строжайший запрет пользоваться трофейными продуктами. Мы отламывали от каждой плитки по маленькому кусочку и на глазах детей съедали его. Пример в этом, между прочим, показал сам комбриг полковник К. К. Федорович.

Глядя на детей, начали все смелее подходить к вагону женщины, старики. Угощали и их.

Во время короткой остановки у вокзала нашли себе занятие артиллеристы. Раздобыв где-то краску и кисточки, меловые палочки, они на каждом снаряде делали надписи: «Рейхсканцелярия, Гитлеру», «Министерство пропаганды, Геббельсу», «Министерство авиации, Герингу», «На, Гитлер, получай!»

Как и прежде, все политотдельцы находились в подразделениях. И новый начальник политотдела майор Калинин тоже. Несмотря на сложность и специфику боев в условиях большого города, ни на час не прерывалась действенная партийно-политическая работа. Политработники напоминали воинам «Указания Военного совета 1-го Белорусского фронта об организации ведения боя за крупные города Германии». Не прекращался прием в партию и комсомол, выдача партийных и комсомольских документов. Вели работу агитаторы, чтецы. Партийные и комсомольские организации с каждым днем растут, достигая около двух третьих личного состава.

Начиная с форсирования р. Шпрее, в боевых порядках [108] 3-го батальона непрерывно находился военврач майор Б. И. Хавин. В сложных условиях он умело расставил санитарные силы, организовал вынос раненых с поля боя и оказание им первой помощи с последующей эвакуацией в тыл. Только в Берлине через санчасть батальона прошло 258 раненых, 134 из них, наиболее тяжелым, помощь оказал сам Б. И. Хавин. Отличался он и раньше. В армейской многотиражке «На разгром врага» еще 21 апреля 1943 года было опубликовано письмо красноармейца Сухорученкова и лейтенанта Сидорова «Спасибо вам, товарищи», в котором отмечалась самоотверженная работа батальонного врача.


В разгар боев в Берлине наша бригада получила приказ очистить от противника парк Тиргартен. Сопротивление гитлеровцев здесь было исключительно упорным. В этом бою особенно отличился пулеметный расчет сержанта Колесникова. В политдонесении политотделу армии, которое я готовил, приводился рассказ рядового Кудряшова — единственного оставшегося в живых из всего расчета.

«В полдень 29 апреля,— вспоминал Кудряшов,— немцы перебежками устремились к зданию, что находилось от нас не более чем в пятидесяти метрах. Судя по всему, они решили, что правый фланг нашего мотострелкового батальона оголен и есть возможность зайти к нам в тыл. Сидим в засаде, выжидаем. Гитлеровцы пошли вперед, и, когда до них оставалось метров тридцать, не больше, мы открыли огонь. Фашисты разбежались, оставив на подступах к нашей позиции много трупов.

Мы помнили гвардейское правило: если расчет обнаружил себя, на старой позиции оставаться нельзя. Перетащили пулемет в другой отсек дома. Фашисты опять подготовились к атаке. Очевидно, для гарантии забросали здание фаустпатронами. Мы молчим. А когда противник двинулся в нашу сторону — изрешетили его пулеметными очередями... Но в бою ранены Колесников и подносчик патронов. Ложусь за пулемет. Враг опять атакует. Немцы лезут к нашему укрытию. У меня под рукой всего шесть гранат. И вдруг вижу: наш раненый командир поднимается, кладет в карман гранату и, выйдя из укрытия, бежит навстречу фашистам. Те на несколько секунд прекратили огонь, видимо полагая, что советский воин бежит к ним, чтобы сдаться в плен. А я лежу за умолкшим пулеметом и вижу, что Колесников уже едва передвигает ноги, шатается, держится за грудь.

Еще две-три секунды — и из-за угла наперерез [109] Колесникову бросились три фашиста. Дыхание у меня перехватило. И тут же раздался взрыв. Фашисты, не успев схватить нашего израненного командира, взлетели на воздух. Погиб и Колесников, уничтожив трех гитлеровцев».

Так, ломая отчаянное сопротивление врага, мы почти вплотную подошли к зданию имперской канцелярии. Но тут последовал приказ прекратить наступление, чтобы наступающие со всех сторон к центру города советские войска не попали под огонь своих. Мы были выведены из боя и сосредоточились неподалеку от рейхстага, в парке Генриха V.
К вечеру 30 апреля в штаб бригады одна за другой поступили две радостных телеграммы. Первая о том, что войска генерала Кузнецова водрузили флаг Победы на втором этаже рейхстага, а части генерала Берзарина подошли к Бранденбургским воротам и к восточной стороне имперской канцелярии. Вторая: взят рейхстаг, и над ним заалело Знамя Победы!
Бригада получила еще одну, последнюю задачу: уничтожить фашистов, засевших в зоологическом саду и юго-восточной части порта Тиргартен.

В зоологическом саду перед воинами бригады предстала ужасная картина. В прудах для морских животных и водоплавающей птицы — ни единого обитателя, ни капли воды. Клетки, вольеры разбиты. Редко какое дерево уцелело.

Начали строить захваченных в плен. Они молчат, уставив на нас обезумевшие глаза. Никак не придут в чувство после боя. В одной из клеток наше внимание привлек попугай. Он, ко всеобщему удивлению, оказался на редкость понятливым: вместо давно заученного возгласа «Хайль Гитлер» начал по солдатской подсказке браво выкрикивать другой: «Гитлер капут!»

Среди немногих чудом уцелевших обитателей зоосада оказался и весьма воинственный козел. Он пошел на нас «в атаку», и поэтому никто не удивился, когда позже «за мужество, отвагу и стойкость в период осады зоосада» автоматчики отметили его высшей полководческой наградой Третьей империи — Железным крестом с дубовыми листьями. Повесили ему этот орден на шею вместо колокольчика.

Но все это было потом, после Победы. А тогда в агонии фашисты еще упорно сопротивлялись. Над дымящимся, грохочущим городом низко пролетали самолеты, обстреливая площади и улицы, сбрасывая бомбы и листовки. На некоторых домах фашисты сделали белые надписи: [110] «Берлин будет немецким». Под одной из них кто-то из наших воинов уточнил: «Правильно, но без фашистов!»

В день Первомая над Берлином пронесся небольшой строй наших штурмовиков, сопровождаемый истребителями. За штурмовиками развевались на ветру длинные алые полотнища — знамена, на которых четко виднелись крупные надписи: «Да здравствует 1 Мая!», «Слава советским воинам, водрузившим Знамя Победы над Берлином!», «Победа!» После облета города полотнище с надписью «Победа!» самолет спустил над обгорелым куполом рейхстага.

Услышав трансляцию Первомайского парада в Москве, сержант Сальми включил на полную мощь трофейную радиоустановку «Агфа». Послышался знакомый голос Юрия Левитана:

«Воины Красной Армии! В завершающих боях покажите новые образцы отваги и воинского умения. Крепче бейте врага, умело взламывайте его оборону, преследуйте и окружайте захватчиков, не давайте им передышки, пока они не прекратят сопротивление...».

По случаю Первомайских праздников и приближающегося завершения Берлинской битвы командование и политотдел бригады направили в подразделения открытки, выпустили листовки, в которых призывали воинов к нанесению последних решительных ударов по врагу.

Да, бои все еще продолжались.

Для овладения западной частью Тиргартена 27-й гвардейской мотострелковой бригаде необходимо было переправиться через канал Ландвер. В ходе боя гитлеровцы взорвали единственный уцелевший мост. Наши саперы к вечеру его восстановили. Ворвавшись по нему в Тиргартен, мотострелки совместно с частями усиления продолжали громить врага до полуночи. Оттеснив его за улицу Лихтен-аллее, они закрепились здесь в ожидании рассвета, чтобы нанести новый удар.

К общей радости, удар больше не потребовался. Улица Лихтен-аллее была последним огневым рубежом бригады. В эту ночь фашистский штаб обороны города объявил по радио на немецком и русском языках, что столичный гарнизон прекращает военные действия и высылает своих парламентеров. Соответственно от командира корпуса мы получили приказ: 2 мая в 6 часов утра прекратить огонь.

В 10 часов бригада соединилась с частями нашего корпуса, корпус соединился с войсками других армий, принимавших участие в боях в районе Тиргартена. Со всех сторон [111] люди устремились к площади Гроссенштерн. Их непередаваемая радость вылилась в стихийно возникший митинг. Это были первые часы Великой Победы.


Итак, умолкла канонада. Стало непривычно тихо. По разрушенным улицам потянулись вереницы пленных. Боязливо озираясь, появились жители города. Изможденные и голодные, они собирались группками возле убитых лошадей, выстраивались в очереди в терпеливом ожидании, пока один из них, полосуя топором лошадиную тушу, не подаст кусок конины. Враги, считай, наши заклятые, а посмотришь — жалко...

— Эй, кок! — окликает повара майор Чулков.— Не осталось ли чего с обеда? Осталось? Поделись с ними. Видишь, конину дохлую собираются есть...
Немцев приглашают подойти к походной кухне. Они не верят. Удивляются, но идут.

Наши воины извлекают из вещмешков плитки шоколада. Немцы повеселели, заулыбались: «Я, я, зер гут... Филь данке, камрад!» Здесь же встречаю солдата со шрамом, у которого эсэсовцы убили жену и дочурку в Погорелом Городище, а он на подступах к Берлину спас девочку со слепым дедом... В его глазах — слезы. То ли от радости, то ли от горя — своего и чужого. Узнав меня, он перехватывает мою руку, крепко сжимает ее и говорит сквозь слезы:
— Дошли!..

Дошли, к сожалению, не все. Сколькими могилами помечен наш трудный путь от стен Москвы до Берлина! Сколько уже вот здесь, в фашистском логове, полегло наших боевых друзей! 1 мая на одной из улиц Берлина пал двадцатидвухлетний майор В. А. Бозбей. На подступах к Берлину погиб командир 2-го батальона майор Магера. Гибли наши воины, когда уже, казалось, с войной покончено, уже уничтожен фашизм и наступил светлый день мира. В Берлине настигла вражеская пуля М. С. Безматерных. Он был тяжело ранен. Погиб начальник штаба минометного батальона В. Т. Глайборода.

В последующие дни бригада передислоцировалась на южную окраину города. С падением Берлина война для нас уже окончена. Постепенно привыкали к тишине и ночному свету. Где-то еще продолжались бои, еще ждала своего освобождения Злата Прага. Но вот-вот, не сегодня завтра наступит долгожданный день Победы!

Предчувствием совсем близкого конца войны жили в те [112] дни все воины. Скоро, скоро... В политотделе бригады до поздней ночи не выключали радиоприемник. Никому не хотелось спать. Все с нетерпением ждали...

Наступило девятое мая. Во втором часу ночи слышим знакомые позывные: «Широка страна моя родная...» А потом голос Юрия Левитана: «Внимание, внимание! Через несколько минут будет передано важное сообщение». Радость безграничная, потрясающая охватила всех нас. Ну, конечно же, это она, наша великая, долгожданная Победа!

Мы все помнили. И трудное начало. И нерадостные сообщения Советского Информбюро, от которых сжималось сердце: опять «советские войска оставили город...» И коренной перелом в ходе войны, когда враг не устоял перед сокрушительными ударами Красной Армии, попятился и начал неудержимо откатываться туда, откуда пришел. Помнили... Те, кому посчастливилось дожить до светлого дня Победы.

Мы плакали от радости, обнимались, целовались, делились своей радостью со вчерашними врагами: «Камрад, криг капут!» До утра о сне ни у кого не было и мысли. Утром поднялась сильнейшая пальба — будто опять начался штурм. Кто из чего — из автоматов, пистолетов, винтовок, пулеметов и даже пушек, все стреляли.

Стрельба не утихала весь день. То был салют Победы, последние, уже мирные выстрелы Великой Отечественной войны, с них начинался отсчет послевоенного времени.

Наступило второе мирное утро. Была война — была работа. А теперь даже как-то не по себе: что делать, чем заняться? Чем теперь будет занята армия? Да и нужна ли она? Но вот вдруг слышатся команды:
— Становись, равняйсь!

Начинаются занятия. Строевая подготовка. Политическая. Боевая, Боевая никак не укладывается в голове. К чему все это солдату, прошедшему всю войну и победившему? Так казалось. Но надо было опять привыкать к тому, что когда-то было обычным в жизни армии. Так и должно быть.

Еще через несколько дней началась массовая демобилизация.

— Срочно берись за подготовку фронтовых документов к сдаче в архив,— сказала мне майор Чулков. — Слыхал, бригада расформируется... Переходим в другую часть.— Затем спросил: — Так сколько там на нашем счету принятых в партию за три неполных года?

Раскрыли книги. Цифра весьма внушительная — более двух с половиной тысяч. [113]

В один из первых мирных дней после завтрака — построение. К плацу подкатывает черный «мерседес». Из него выходят командующий армией генерал-полковник танковых войск М. Е. Катуков и член Военного совета генерал- лейтенант танковых войск Н. К. Попель. В торжественной обстановке воинам бригады, отличившимся при штурме Берлина, командарм вручает награды, а потом говорит:
— Кто в бригаде со времени ее сформирования — пять шагов вперед.

Строй слегка нарушился. Позванивая орденами и медалями, вперед вышли ветераны: майор В. В. Романов, капитаны Л. И. Чурсин и И. Я. Рылеев, старшие лейтенанты А. Н. Азаров, В, И. Вязанкин и Витко, старшина Царев, лейтенант М. Я. Альтман, сержант Н. П. Костиков... Всего не более полтора десятка человек...

Неужели это все? Конечно, не все погибли. Многие убыли по ранению или болезни, иные после госпиталей попали в другие части. И все же какую высокую цену заплатили мы за Победу!

Горло сдавливали спазмы. Потрясенные, мы с минуту в напряженной тишине смотрели друг на друга, не находя слов от волнения. Наконец командарм подошел к нам, обнял каждого, поцеловал, пожелал счастья и здоровья.

С большой проблемой в это время столкнулся наш замечательный фотограф, художник, музыкант, киномеханик, переводчик сержант Сальми: куда ехать? Шофер кинобудки Корнилов сагитировал к нему на Черкасщину, в Бабанку.