Обрел  бессмертие  в  Карпатах.

Ужгород, издательство «Карпати», 1980. - 176 с.

Предлагаемая читателю книга содержит документальные повести и очерки о мужестве и героизме, проявленных советскими воинами в боях за Карпаты в годы Великой Отечественной войны, о подвигах солдат и офицеров, удостоенных звания Героя Советского Союза.
Для широкого круга читателей.

Рецензент — старший научный сотрудник Института истории партии при ЦК Компартии Украины — филиала Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, кандидат исторических наук И. Я. Жученко.

На обложке использована репродукция картины заслуженного художника УССР В. В. Микиты «Встреча братьев-освободителей».

© Издательство «Карпати», 1980
 

Оглавление

Дорогой славы

Там, где начинали войну

Две фронтовые биографии

ТАМ, ГДЕ НАЧИНАЛИ ВОЙНУ

Когда бы монумент велели мне
Воздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне,
Я б на гранитной тесаной стене
Поставил танк с глазницами пустыми;
Я выкопал его бы, как он есть,
В пробоинах, в листах железа рваных,—
Невянущая воинская честь
Есть в этих шрамах, в обгорелых ранах.
На постамент взобравшись высоко,
Пусть как свидетель подтвердит по праву:
Да, нам далась победа нелегко.
Да, враг был храбр.
Тем больше наша слава.

Константин Симонов {80}

- 1 -

Командарму 1-й танковой. Катукову.

Армия действует хорошо. Продолжайте быстро выполнять поставленную армией задачу. К исходу 23.3.44 обязательно выходите в район Езжаны, Борщев, Скала. Не позднее 24.3 выйти на Днестр, с ходу форсировать реку в районах Устечко, Городница, Залещики, Пелипче...

Жуков. Крайнюков. Боголюбов.  (Крайнюков К.В. Оружие особого рода. М., 1977, с. 177.)

- 2 -

Закутавшись в лохматую кавказскую бурку, подарок конников Доватора, Катуков сидел рядом с шофером в забрызганном грязью вездеходе и, полуоткрыв глаза, глядел через помутневшее стекло на разбитую, разжиженную дорогу.

Эх, дороги, фронтовые дороги!

Перед наступлением в их армии побывал фронтовой ансамбль. Один из артистов исполнял тогда запомнившуюся ему песню «Давай закурим»:

Под весенним солнцем развезло дороги,
И на Южном фронте оттепель опять,
Тает снег в Ростове, тает в Таганроге...
Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать.

Да, эти дни, эти тяжелые фронтовые дороги, по которым солдаты шагают к победе, мы будем вспоминать всегда. Летом на них пылища поднимается до самого солнца, зимой снег по брюхо лошади, а в весеннее ненастье — непролазная грязь. Их всегда бомбит вражеская авиация, обстреливает артиллерия.

Машина идет по одному из древнейших шляхов Подолии. Три тысячелетия назад по земле этой кочевали воинственные скифские племена, проходили свирепые гунны и авары. Семьсот лет назад топтали эту землю, оставляя {81} за собой смерть и разрушения, монголо-татарские орды хана Батыя. Позже «огнем и мечом» покоряли украинские земли гонористые польские паны. Здесь проходила казачья вольница гетмана войска запорожского Богдана Хмельницкого, и совсем недавно, в гражданскую, вздымали пыль легендарные тачанки конницы Буденного. С первых месяцев Великой Отечественной топтал древнюю славянскую землю кованый сапог немецкого оккупанта. А теперь, весной сорок четвертого года, вырвались на эти древние шляхи стальные лавины краснозвездных советских танков.

Все видела, все испытала многострадальная земля Подолии за свою историю. Горе и радость, поражение и славу.

Катукову вспомнилось вступление в командование 1-й танковой армией. Это произошло в январе 1943 года. Тогда его, командира 3-го механизированного корпуса, срочно вызвали в Кремль, к Сталину. Это был второй вызов к Верховному. Первый раз—по случаю назначения командиром корпуса. И вот опять. В пути, летя на самолете У-2, Катуков терзался в догадках. К Сталину по пустякам не вызывают.

В Москве на Тушинском аэродроме генерала ждал черный лимузин. Встретивший его у самолета подтянутый офицер проводил к лимузину. Едва сели, как машина сорвалась с места и на большой скорости понеслась по заснеженной дороге к столице... Сопровождавший офицер провел Катукова в кабинет Поскребышева.

– Сейчас доложу,— сказал, поздоровавшись, секретарь Сталина и исчез за дверью.

В приемной сидели в ожидании вызова два генерала, чисто выбритых, в отутюженных, подогнанных кителях с красивыми сафьяновыми папками в руках. Он же был в валенках, ватных брюках, солдатской хлопчатобумажной гимнастерке с пришитыми на воротнике полевыми петлицами, с генеральскими звездочками. На груди — орден Ленина и гвардейский значок. Сразу видно, что прибыл с передовой.

– Заходите, вас ждут,— сказал Катукову Поскребышев.

Подавляя волнение, Катуков решительно шагнул в открытую дверь. Миновал небольшое помещение начальника личной охраны Верховного, вошел в знакомый по прошлому {82} вызову кабинет, остановился у двери, привычно вытянулся и быстро оглянулся.

У длинного, прямоугольного, покрытого зеленым сукном стола, сидело несколько человек. Катукову они были знакомы. Могучего сложения, бритоголовый, суровый на вид маршал Тимошенко, командовавший тогда Северо-Западным фронтом, что-то говорил своему начальнику штаба генералу Злобину. Рядом с ним сидели командующий бронетанковыми войсками Красной Армии генерал Федоренко, знакомый ему еще по совместной службе в Киевском военном округе, и член Военного совета генерал Бирюков. Они дружелюбно посмотрели на вошедшего Катукова. Широкоплечий, полный Щербаков, секретарь ЦК партии, председатель Совинформбюро, начальник Главного политического управления Красной Армии глядел на вошедшего генерала внимательно, изучающе.

– Здравствуйте, товарищ Катуков,— произнес негромко Сталин и сразу поставил вопрос:— Как, товарищ Катуков, справитесь, если мы вас поставим командовать танковой армией?

Для Михаила Ефимовича вопрос был неожиданным. Этого назначения он никак не ожидал. В апреле сорок второго года Катуков стал командиром танкового, в сентябре — механизированного корпуса. А вот новое назначение. Справится ли он с командованием танковой армией? Опыт командования корпусом есть. А сейчас вот целая армия. Пожалуй, трудновато будет поначалу... Сталин выжидательно смотрит. Он не любит долгого молчания. Федоренко и Бирюков за спиной Верховного незаметно, подбадривающе кивают. Значит, вопрос о его новом назначении уже всесторонне обсужден. Значит, ему доверяют.

– Спасибо,— сказал Катуков,— надеюсь, что справлюсь.
– Вот, почитайте,— сказал Сталин, протянув два листа бумаги.

Осторожно взяв поданные листы, Катуков склонил голову над ними. На белой плотной бумаге четким шрифтом было отпечатано на машинке: «Постановление Государственного Комитета Обороны от 4 января 1943 года». Дальше шло изложение постановления о формировании 1-й танковой армии и назначении Катукова ее командующим. На втором листе было напечатано постановление {83} о присвоении ему воинского звания генерал-лейтенанта танковых войск.

– Спасибо за доверие,— взволнованно сказал Катуков, возвращая прочитанные постановления.

В состав вновь формируемой армии вошли 3-й механизированный корпус, командиром которого вместо Катукова был назначен генерал С. М. Кривошеин, 6-й танковый корпус генерала А. Л. Гетмана, отдельная танковая бригада, четыре отдельных танковых полка и много других частей. Это была огромная сила, о которой Катуков не мог и мечтать, командуя танковой бригадой под Москвой в суровом сорок первом и возглавляя корпус в сорок втором. Значит, наша страна в наступившем сорок третьем году могла давать фронту много мощной техники, вооружения, людей. С такой силой можно воевать.

Первоначально планировалось использовать армию во фронтовой наступательной операции, цель проведения которой — полная ликвидация блокады Ленинграда. Сформированная армия стала напряженно готовиться к боевым действиям. Однако задуманная операция не осуществилась. Наступила ранняя весна сорок третьего года. Пошли дожди. Обильно таял снег. Двигаться по залитым талой водой разбитым дорогам даже танкам было трудно. Намеченную операцию отменили, и решением Ставки 1-ю танковую армию перебросили по железной дороге на Курский выступ в район Обояни. Задача — оборона, готовность к нанесению контрударов. В составе армии к тому времени насчитывалось 646 танков. Это была мощная сила.

5 июля 1943 года началась Курская битва. Она не имела себе равных в военной истории пи по ожесточению и упорству борьбы, ни по количеству танков, принимавших участие в сражениях, ни по потерям техники и людей с обеих сторон.

Да, это были бои, каких еще не знал Катуков, не знали танкисты армии. Они с честью выдержали возложенные на них испытания.

Через месяц советские войска перешли в наступление. Оборона противника была прорвана. Лавина танков, орудий, машин, людей вырвалась на просторы украинских степей. Продвинувшись свыше ста километров, армия вместе с общевойсковыми соединениями отрезала путь отхода харьковской группировки противника на запад. Это была первая крупная наступательная операция, в которой участвовала армия. {84}

Приказом Народного Комиссара обороны все корпуса, бригады, отдельные полки и батальоны, входившие в ее состав, были переименованы в гвардейские.

Затем армия вела бои на Правобережной Украине. Участвовала в Житомирско-Бердичевской операции на направлении главного удара войск 1-го Украинского фронта. В ней командиры и бойцы 1-й танковой армии продемонстрировали возросшее воинское мастерство, способность умело бить врага в наступательных боях.


После уничтожения окруженной корсунь-шевченковской группировки противника Ставка решила начать ускоренную подготовку новых наступательных операций. Немецкое командование считало, что советские войска в трудных условиях рано наступившей весенней распутицы на Украине не смогут начать новые наступательные операции до лета. Поэтому начавшееся в первых числах марта 1944 года наступление трех Украинских фронтов явилось неожиданным для противника.

В первые дни наступления ударная группировка 1-го Украинского фронта успешно прорвала вражескую оборону и значительно продвинулась в глубину. Была перервана важная железнодорожная магистраль Львов—Одесса.

Немецкие войска при отступлении оказывали упорное, отчаянное сопротивление на всех выгодных для обороны рубежах. Затем, сосредоточив на участке от Тернополя до Проскурова пятнадцать дивизий (из них девять танковых), противник начал наносить сильные контрудары, намереваясь отбросить советские войска к северу от железной дороги. Бои на всех участках фронта приобретали все более ожесточенный характер.

Наступление фронта в этих сложных условиях могло заглохнуть. Необходимо было принимать решительные меры.


– Здравствуй, Катуков,— сказал Жуков, внимательно глядя на вошедшего генерала.

– Здравия желаю, товарищ Маршал Советского Союза,— щелкнул каблуками блестящих сапог Катуков и пожал протянутую руку.

Маршал — коренастый, суровый, сосредоточенный. Он знал Катукова еще до войны, когда тот командовал танковой дивизией в Киевском особом военном округе, затем по боям под Москвой, в тяжелом сорок первом, где Катуков {85} командовал 4-й танковой бригадой, а Жуков — Западным фронтом.

После Московской битвы прошло два года. Теперь Жуков — Маршал Советского Союза, заместитель Верховного Главнокомандующего — командовал 1-м Украинским фронтом, сменив на этом посту генерала Ватутина, тяжело раненного бандеровской пулей перед самым наступлением. Катуков же, сорокалетний генерал-лейтенант танковых войск, теперь командовал танковой армией.

– Как идет передислокация армии? — спросил Жуков, продолжая стоять у большого стола возле карты с начертанной обстановкой. На большом пестром листе лежали круглые в металлической оправе очки, несколько цветных карандашей, линейка. Видно, Жуков перед приходом командира размышлял над картой.

– Трудно, товарищ маршал, дороги — сплошное месиво,— ответил Катуков. Однако, понимая, что жаловаться на трудности не стоит, сказал: — Но в установленные вами сроки уложусь.

Маршал кивнул головой. Он выглядел озабоченным и усталым. Сопротивление противника возрастало, наступление замедлялось. Перед этим он говорил с Верховным, который торопил с проведением операции. Жуков и сам понимал, что нужно торопиться, чтобы не позволить противнику отвести свою 1-ю танковую армию из района Винницы на юг, за Днестр, помешать созданию там обороны. Нельзя было допустить, чтобы враг перебрасывал свои резервы с северного на южный участок. Необходимо как можно быстрее стремительным наступлением к Карпатам рассечь фронт обороны противника на две части, совместно со 2-м Украинским фронтом окружить и разгромить 1-ю немецкую танковую армию севернее Каменца-Подольского. Если удастся выйти к Карпатам, то вся южная группа немецких войск будет вынуждена пользоваться коммуникациями только через «Фокшанские ворота», Румынию и Венгрию. Для выполнения этой задачи требовалось смелое использование танковых войск.

- Ну-ка, подойди,— подозвал Жуков Катукова к карте.— Первой танковой в операции надлежит выполнять ответственную задачу...

Катуков внимательно слушал маршала, стараясь не упустить ничего из сказанного.

Действительно, предстояло выполнить сложную задачу. Наступая в первом эшелоне, что было не таким частым {86} для танкистов делом, надлежало совместно с 60-й армией, взломать оборону противника, затем войти в прорыв, быстро продвинуться на юг, к Днестру, форсировать его и выйти в предгорья Карпат на государственную границу. Соседей справа не было, а слева на Каменец-Подольскпй наступала 4-я танковая армия генерала Лелюшенко.

- Имеешь шанс отличиться, Катуков,— сказал в заключение Жуков и скупо улыбнулся.— Тебе все понятно?.. Хорошо. Значит, через недельку ты должен быть с армией вот здесь,— маршал показал на карте концом линейки район Тернополя.

Командарм понимал трудность и важность задачи, поставленной перед воинами 1-й танковой армии, но заверил Жукова:

- Приказ будет выполнен, товарищ Маршал Советского Союза.
- Желаю успехов,— сказал, прощаясь, Жуков, затем поправил очки и вновь склонился над картой.


Сырым туманным утром 21 марта после короткой артиллерийско-минометной подготовки войска 1-й танковой армии неожиданно легко прорвали оборону противника и устремились на юг. Не ввязываясь в затяжные бои с арьергардами противника, по возможности обходя очаги сопротивления, танкисты стремились к главной цели своего наступления — к Карпатам.

Наступление происходило в исключительно тяжелых условиях. Чрезвычайно рано началась весна. Казалось, огонь орудий и взрывы бомб ускорили таяние снегов. Все покрылось мутной водой, дороги превратились в сплошное месиво.

Чтобы преодолеть ставшие на пути войск природные препятствия, понадобились не только героизм, храбрость, но и тяжелый труд множества людей. Ведь нередко преградой на пути является не противник, а вышедшие из берегов реки, взбухшие от воды дороги, скользкие скаты высот, клокочущая вода в балках и оврагах.

Но останавливаться нельзя, было ни на один день. Пока враг в замешательстве после первых поражений не организовал крепкую оборону на выгодных рубежах, нужно идти вперед. Только вперед!

И войска шли вперед. {87}

Командующий фронтом пристально следил и направлял действия танкистов, разъясняя: «В проводимой операции стремительный выход к Днестру и форсирование его с ходу имеет исключительно важное стратегическое значение, так как этим противник прижимается к Карпатам, теряя пути отступления. Кроме того, вся группировка противника, действующая на Украине, изолируется от сил, находящихся севернее Полесья. Помните важность стоящих перед вамп исторических задач. Обходите противника, окружайте его, не ввязываясь в длительные бои с его арьергардами».

На рассвете 23 марта 1-я гвардейская танковая бригада, которая шла на острие наступления армии, первой ворвалась в Чертков и овладела этим важным узлом дорог.

Путь к Днестру был открыт.

- 3 -

Город забит частями гвардейского механизированного корпуса. Они везде — и в центре, и на окраинах. Все понимают, что задерживаться нельзя, нужно скорее продвигаться к Днестру, и все же вынуждены стоять и ждать подвоза горючего. Танковые экипажи, не теряя времени, проверяют боевые машины, орудия, пулеметы, готовясь к новым схваткам с врагом.

Впритык к избитым весенними дождями стенам домов и сараев, в садах между голыми деревьями стоят вперемешку танки, бронетранспортеры, легковые, грузовые и радийные автомашины, штабные автобусы, торчат тонкие стволы зенитных орудий, кудрявятся светлые дымки над походными кухнями.

Возле одного из домиков на длинном бревне сидят несколько офицеров и солдат, неторопливо курят и слушают коренастого танкиста в черном просторном комбинезоне, перетянутом офицерским ремнем, в ребристом шлеме, сдвинутом на затылок. Это старший лейтенант Иван Кульдин, командир 1-й танковой роты.

Рядом с ним сидит капитан с артиллерийскими эмблемами на погонах. Не только по эмблемам, но и по песочного цвета (английского сукна) шинели можно определить, что он не из танковой армии. Танкисты щеголяют в голубоватых шинелях, подаренных им монгольской делегацией, если не одеты по-боевому в комбинезоны. Капитан действительно не танкист, а корреспондент газеты {88} «Знамя Родины» Алексей Петрович Рассказов. Он «выжимал» из старшего лейтенанта все, что можно использовать в задуманном пм очерке о действиях танкистов в прошедших боях. Во время беседы оказалось, что Кульдин начинал войну в Станиславе, расположенном в предгорьях Карпат, куда, по всему видно, направлена танковая армия. Тогда он попросил Кульдина рассказать подробнее о себе. У Рассказова сразу же и название нового очерка определилось: «Там, где начинал войну». Интереснейший материал должен получиться. Не так много людей возвращается в те места, где они встречали войну. Кульдин — один из немногих. О нем и будет написан очерк.

В начале разговора старший лейтенант хмурился, мучился, непрерывно курил, подбирал «красивые», по его мнению, слова, не хотел и не умел подробно рассказывать о себе.

– А что о себе говорить-то? У нас все ребята хорошие, боевые. Воюю, как и все... Из танка немного увидишь. Наше дело простое: лупим фрицев и в хвост и в гриву, и все тут. Кажется, что каждый вроде сам по себе из своего танка бьет, автономия будто бы, а на поверку выходит, что все сообща бьем. Зачем же выделять кого-то одного? Вот Ковылев сидит,— указал он на спокойного, подтянутого офицера,— он тоже старший лейтенант, как и я, в бригаду еще под Москвой пришел. Чем он хуже меня? Значит, нужно обо всех писать, а не об одном. Это снайпер сам себе хозяин и стреляет в одиночку, а в танке не один человек действует, целый экипаж. Все при деле. Как воюем? Раз от Москвы до Карпат дошли, знать, правильно воюем.

– Когда в первый день войны,— продолжал, постепенно разговорившись Кульдин,— нас подняли по боевой тревоге в Станиславе, не думали мы, что уходим надолго. Как-то полностью не осознавали трудностей предстоящей войны. Все представлялось, как в кино: «броня крепка и танки наши быстры, и люди наши мужества полны». Ну, в отношении мужества — нам его не занимать, сами знаете. А вот в отношении брони, то она оказалась слабоватой. Тогда я на «бэтушке» служил механиком-водителем. У нас теперь таких танков и нет, а мы на них войну начинали.

– А что — «тридцатьчетверок» у вас разве не было? — спросил, внимательно слушавший их разговор, совсем {89} юный младший лейтенант Лапочка. На нем старый, потертый комбинезон с мятыми погонами, который он наверняка выменял у другого танкиста, отдав ему свой новый. И это лишь для того, чтобы считаться не новичком, а бывалым танкистом-фронтовиком. В действительности же Лапочка прибыл в роту накануне наступления и еще не успел показать себя в деле. Когда батальон подошел вплотную к Черткову и двинулся в атаку, танк Лапочки вместе с другими, стреляя из орудия, лихо ринулся по полю. Но неожиданно провалился в яму. Пока его вытаскивали, бой за город кончился. Сконфуженный и огорченный происшедшим, младший лейтенант, жаждавший подвигов и славы, догнал роту только тогда, когда она после боя сосредоточивалась на отдых. Старые танкисты не осуждали Лапочку. Чего только не бывает на войне. Подобное с каждым могло случиться.

– Были, Сеня, конечно, были, да маловато,— покосился на Лапочку Кульдин, не собираясь попрекать молодого офицера за то, чего он не знает. Да откуда этому мальчишке ведомо, что и как было в те дни.— У нас в дивизии танки были старых образцов. На них и в бой вступили.

Кульдин замолчал, тень воспоминаний, видимо, не очень веселых, проскользнула по его закопченному, недостаточно отмытому после боя, лицу. А вспомнились ему несколько небольших зеленых танков, подбитых немцами и брошенных еще в сорок первом году их дивизией. Среди них был и танк, на котором он вступил в войну. Кульдин сразу узнал «свой» танк. Немцы не убрали эти танки, не отправили на переплавку, а стащили несколько штук к дороге для обозрения населением как признак слабости Красной Армии. И они, эти маленькие, прошитые снарядами, танки стояли у дороги почти три года, как безмолвный призыв к мести.

– Ну, а дальше что было?
– Что дальше? — покосился на корреспондента Кульдин и продолжал:— Вот от Станислава с боями отходили на восток. Всякое бывало. Пока дошли до Днепра, мало осталось в нашей дивизии танков...

– Все были подбиты?

– Как сказать. Одни танки в бою потеряли, другие вышли из строя, старая-то техника была, и пришлось их бросить. Вот тогда-то приказали нам сдать все оставшиеся машины в другую дивизию, а личный состав отправили под Сталинград на станцию Прудбой. Ну, а там начали {90} формировать 4-ю танковую бригаду. Специальная комиссия дотошно отбирала личный состав на ее комплектование. В основном, в бригаду попали все из нашей бывшей 15-й танковой дивизии, встретившей войну в Станиславе. Меня тоже взяли — механиком-водителем. А командиром бригады стал полковник Михаил Ефимович Катуков.

– Это наш командарм? — уточнил Лапочка.

– Точно, Михаил Ефимович и был нашим первым комбригом,— кивнул Кульдин и продолжал: — Так вот, из Сталинграда бросили нашу бригаду под Москву, защищать столицу. Здорово мы там фашистам врезали. Не даром нам гвардейское звание за эти бои дали. Воевали — будь здоров! Там показали мы не только мужество, но и умение. Без умения танкисту грош цена. Спалят в момент. Немцы тоже не какие-то вахлаки. Их нужно бить, имея голову на плечах, на одном мужестве долго не прокатишься.

– Что верно, то верно,— соглашаясь, кивнул молчавший до этого Ковылев, нахмурился и потер ладонью розовый шрам на щеке.

– Был у нас под Москвой боевой танкист Митя Лавриненко. Здесь в Прикарпатье мы с ним начинали войну. Он под Москвой уничтожил пятьдесят два фрицевских танка.

– Ну да?! — усомнился Лапочка.
– Да ты знаешь,— нахмурился Кульдин,— какой это человек был? Это же виртуоз, мастер своего дела! А ты видел настоящий танковый бой?

Лапочка покраснел, смутился, не зная, что ответить. Оп же не виноват, что родился позже, чем остальные танкисты и по молодости своей не мог раньше попасть на фронт.
Молодого офицера выручил спокойный Ковылев.

– Не попрекай его, Иван. Он еще успеет увидеть такое, чего, может, и я с тобой не увижу.
– То что мы с тобой, Женя, видели, никто уже не увидит,— хмурится Кульдин.

– А где сейчас Лавриненко? — спрашивает Рассказов, записав фамилию в намерении уточнить в политотделе, точно ли Лавриненко уничтожил такое количество танков. Это же сногсшибательный результат! Может, Кульдин привирает? Впрочем, зачем ему это?

– Погиб Митя,— угрюмо ответил Кульдин. Сунул в рот папиросу и прикурил от трофейной зажигалки.— Осколком мины свалило его возле Волоколамского шоссе... Трижды {91} горел. Сколько раз выбирался из пекла. И ничего. А тут осколок...

– Лавриненко — Герой? — спросил Рассказов.
Офицеры молча посмотрели на него, почему-то оба вздохнули, и Кульдин ответил немного торжественно:
– Лейтенант Дмитрий Лавриненко — герой войны.

– Ваня, товарищ корреспондент имеет в виду, было ли присвоено ему звание Героя Советского Союза. Правильно?
– Дмитрия наградили орденом Ленина,— сказал Кульдин,— но его знает вся страна, хотя он и не получил Золотую Звезду.

– Понятно,— кивнул Рассказов и спросил:— А что вам, товарищ Кульдин, еще запомнилось интересного из боев под Москвой?
– Да что там интересного? — двинул плечом Кульдин.— Мороз, холод, грязь, потом снега, леса, а мы мотаемся по фронту и лупим фрицев. Вот и все тут. Обычная наша работа.
– Ты, Вань, расскажи, как жену из Орла от немцев увез,— подсказал, усмехнувшись, Ковылев.

– Будто не знаешь.
– Я-то знаю, а ты всем расскажи.
– Да что там такого, ничего интересного,— начал отнекиваться Кульдин.

– А вы все же расскажите,— попросил Рассказов.

– Ну, ладно,— кивнул Кульдин.— Так вот, это было под Орлом. Я тогда уже лейтенантом был, взводом командовал. А в городе у меня жена и мать под немца попали. Начал я ломать голову как их вызволить. Докладываю я ротному своему Бурде, что так и так, товарищ командир, нужно семью спасать, и прошу отпустить меня в Орел. Мы тогда разведку вели под городом. Бурда послушал, подумал, а потом говорит, что меня одного не пустит, пойдет вместе со мной. Если что случится, то вместе и будут отвечать. Ну вот, взяли мы с собой двух красноармейцев и проникли в город. Забрали мою жену и мать и пробрались к своим.

– Здорово,— восхищенно сказал Лапочка и сбил шлем на затылок.

– А что вы чувствовали, когда ходили в город, занятый немцами? — спросил Рассказов. Его интересовал не сам факт, вернее не только сам факт подвига, а чувства человека, идущего на свершение его.

Этих чувств Кульдин уже не смог раскрыть: в это время {92} на улице появилась машина. За ней, не отставая, шел бронетранспортер с охраной.

– Командарм! — воскликнул и вскочил первым заметивший и узнавший его Кульдин. За ним поднялись и повернулись в сторону дороги все офицеры. Они с восторгом и даже с благоговением смотрели на своего командующего. Видно было, что Катукова любили, готовы были кинуться в огонь и воду по его зову.

Кульдин назвал его «командарм». Не командующий, не генерал, не Катуков, а именно «командарм». В этом емком слове выражалось не только и не столько уважение к должности, а конкретно к человеку, занимающему эту должность— к генералу Катукову. В сложном военном организме, именуемом танковой армией, есть не только командующий армией, а и командующие артиллерией армии и корпусов, есть немало генералов, могут быть и Катуковы, но «командарм» всеже был один.

Разбрызгивая в стороны жидкую грязь, машины проскочили мимо стоявших танкистов и скрылись за поворотом улицы.

– В штаб корпуса поехал,— определил Кульдин.
– Знать, скоро дальше,— озабоченно заметил Ковылев.— Наш командарм понапрасну не приедет.
– Мало ли по каким делам может приехать командарм,— пожал плечами Лапочка,— хозяйство у него большое.
– Что ты в этом понимаешь,— усмехнулся Кульдин,— Будто командарму делать нечего.

– Кончай ночевать, ребята,— скомандовал Ковылев и направился к своей машине. Остальные танкисты тоже начали расходиться.

Кульдин помчался к командиру батальона с известием о прибытии в Чертков командарма. Может, и в их бригаду наведается. 1-я гвардейская танковая бригада — детище Катукова. Он ее формировал, водил в тяжелые бои под Москвой. Знал всех людей. Когда Катукова назначили командиром танкового корпуса, он добился у Верховного разрешения включить бригаду в этот корпус, а потом — и в 3-й механизированный корпус, на который его перебросили. Корпус теперь 8-й гвардейский и бригада в нем на лучшем счету, идет все время впереди. Катуков, приезжая в корпус, не преминет побывать в бригаде, поговорить с людьми, которых хорошо знал, всегда любил и не давал в обиду. {93}

Командир первого танкового батальона гвардии майор Николай Гавришко склонился над столом, придвинутым к окну, терпеливо и старательно чертя на оборотной стороне плотного листа трофейной немецкой карты какую-то схему. Сверху лежит несколько толстых цветных карандашей. Руки майора не очень привычны чертить, но он старается. Проведет линию, посмотрит на нее как-то сбоку и вновь берется за карандаш.

– Товарищ гвардии майор,— ворвался в комнату Кульдин,— там командарм поехал.
– Куда поехал? — весь напрягся Гавришко, глядя на Кульдина припухшими глазами.

– Видать, в штаб корпуса. Промчался, не останавливаясь.
– Так чего же ты паникуешь? — вновь склонился над листом Гавришко.— Проехал, значит, проехал.
– Наверное, дальше махнем,— сказал Кульдин, присаживаясь у стола.— Разрешите курить?

– Валяй,— ответил Гавришко, посмотрел на схему и добавил:— Горючее подвезут и тронемся. На честном слове не поедем.
– Не поедем,— согласился Кульдин и поинтересовался:— А что вы малюете, товарищ гвардии майор? Небось, план Черткова?

– Чертков — это для нас пройденный этап,— сказал Гавришко и хитровато посмотрел на своего командира роты,— Ну-ка, Иван, скажи, что за город у нас впереди? Помнишь или забыл за два с половиной года?

– Ну, как можно забыть? — обиженно заерзал на стуле Кульдин.— Я Станиславскую область вдоль и поперек изъездил до войны.
– Как ты думаешь, куда мы дальше двинем отсюда?

– Понятно, товарищ гвардии майор, на Станислав, куда же еще?
– Правильно. Вот я и вычертил план Станислава. Пригодится.

– Дайте-ка я погляжу,— Кульдин приподнялся и склонился над планом города.— Смотри-ка, все точно. И как вы могли так изобразить? Вот улица Зосина Воля, вот здесь наш городок был, а на этой улице зазноба моего взводного жила... Эх, Станислав! Я этот город всю войну помню. Как хочется мне в нем побывать, встретиться со знакомыми. {94}
– Похвастаться, что офицером стал? Ордена показать?

– И это, конечно, чего там, но больше всего хочется сказать людям, что свое слово сдержали, ведь обещали вернуться.

– А мне, думаешь, не хочется? — вздохнул Гавришко, поднялся, аккуратно сложил схему и затискал ее в полевую сумку,— Ну, хватит, разболтались мы с тобой. Может, действительно бензовозы скоро подадут, коль командарм приехал, и мы двинем дальше. Пошли, необходимо проверить, все ли готово к выходу.

Сеня Лапочка, вернувшись к своему танку, вместе с экипажем, такими же молодыми ребятами, как и он, старательно приводил машину в порядок, готовил ее к походу, к бою. В том, что они скоро опять двинутся дальше, он не сомневался. Вперед и только вперед! Лапочка покрикивал на своих подчиненных, хотя в этом и нужды особой не было, просто чтобы не забывали, что он все же их начальник, пусть маленький, но начальник, командир танка.

На узких мальчишеских плечах Лапочки — на измятых погонах — серебрится одинокая звездочка младшего лейтенанта. Но сейчас она ему дороже большой майорской звезды на погоне между двумя просветами. Потому, что это его первая офицерская звездочка, рядом с которой скоро засияют, он уверен в этом, две лейтенантских, затем и созвездие из четырех капитанских звездочек. А там будут и майорские, и генеральские. Это впереди.

Его отец не носил звездочек на погонах. Да и погон он не носил. Когда был жив, то на черном бархатном поле петлиц танкиста горела рубиновая «шпала» капитана. Таким Сеня запомнил его, когда капитан Лапочка, командир танкового батальона, расположенного в военном городке в Стрыю, уходил в первый бой. Сеня тоже рвался с ним. Ведь он был комсомольцем. Но отец сказал: «Рано, сынок, подучись. Воевать — не галушки жевать». Потом была спешная эвакуация в восточные области Украины, затем — в Поволжье, где жили родственники матери. Сеня рвался на фронт, бесконечно обращался в военкоматы, но получал неизменный ответ: «Подрасти. Наступит и твой черед». Наконец, его мечты сбылись: он стал курсантом танкового училища.

И вот на его погонах появилась первая офицерская звездочка. Он прибыл на 1-й Украинский фронт, в 1-ю танковую армию. Вступил в первую должность — командира {95} танка в первом батальоне 1-й гвардейской танковой бригады.

Молодую голову горячили мечты о первых подвигах. Раздирало душу желание мести за погибшего в первом бою отца (об этом он узнал от его товарища). Первый, первая, первое... Это рывок в неизвестность в первом бою. Это первая боевая награда, всегда самая дорогая, даже если она самая маленькая. Это первое офицерское звание означает начало совсем нелегкого пути кадрового армейского офицера.

Лапочка рвался в бой, чтобы оправдать доверие командования, офицерское звание, честь танкиста. Чтобы быть первым. Всегда и во всем. Но оказалось, что не всегда у всех вначале все удачно получается, не у всех стелется скатертью дорога жизни, дорога войны. Это чертовски трудно — воевать.

Забравшись в танк, Лапочка проверял работу поворотного механизма башни, подъемного и поворотного механизмов орудия. Пахло соляркой. Сеня любил этот запах. Он напоминал ему отца. Когда отец уходил в бой, они прощались по-мужски, крепко сжимая друг другу руки. Затем Сеня не выдержал, прижался к отцу и почувствовал запах кожи и солярки. Ведь отец был танкистом. Прижался, не думая, не предполагая, что это было последний раз и что он больше никогда не увидит своего отца. Никогда. И на могиле его никогда не побывает, потому что могилы не будет — отец сгорит в танке. Но запах кожи, солярки, крепкого табака и чего-то неуловимого, чисто отцовского, остался в его памяти на всю жизнь. И теперь, вдыхая запах солярки, он вспоминал отца, немного сурового, временами резкого, но доброго и справедливого, и готовил танк к бою.

- 4 -

– Здравствуй, Иван Федорович,— подошел Катуков к генералу Дремову, вскочившему при появлении командарма, и жестом остановив доклад командира корпуса,— Во-первых, поздравляю с освобождением города Черткова. Фронтовое начальство довольно нашими действиями. Передали, что будет приказ и салют. Еще раз поздравляю.

– Спасибо. Спасибо от всех. Людям это известие принесет большую радость,— ответил Дремов, и на его открытом {96} круглом лице скользнула сдержанная, довольная улыбка.
Садись,— предложил Катуков, усаживаясь у стола, не снимая шинели и папахи.

– Может, разденетесь, Михаил Ефимович? — предложил Дремов, выжидательно посмотрев на командарма.
– Некогда,— отрицательно покачал головой Катуков.— Садись и слушай.

Командарм и комкор знали друг друга давно, еще в двадцатые годы вместе служили в 27-й Омской стрелковой дивизии, которой командовал в то время герой гражданской войны, кавалер четырех орденов Красного Знамени С.С. Вострецов. Катуков был тогда начальником полковой школы, а Дремов командовал у него взводом. В 1943 году Катуков взял Дремова в свою армию заместителем командира корпуса. Затем, по представлению Катукова, Дремова утвердили командиром гвардейского механизированного корпуса. Так военная служба вновь свела их вместе.

– Кто отличился в боях за город? — поинтересовался командарм. Он знал из коротких донесений, кто как действовал, но хотелось это услышать непосредственно от командира корпуса.

– Отлично действовала бригада Горелова, она шла первой,— ответил Дремов.— Особенно хорошо проявил себя второй батальон бригады майора Вовченко. Он сумел прорваться к реке и захватить мост через Серет. В бою за город показали отвагу Дегтярев, Бочковский, Ковылев, Мусихин, Кульдин... Трудно выделить, кто лучше сражался. Как говорится, воины проявили массовый героизм.

– Массы состоят из отдельных людей,— заметил Катуков и добавил:— Бригаду Горелова мы представляем к присвоению почетного наименования «Чертковской». Наиболее отличившихся воинов представьте к присвоению звания Героя и награждению орденами. Заслужили.

– Слушаюсь!
– Теперь докладывай, как вы думаете действовать дальше?

Дремов достал из потертого портфеля карту с обстановкой, неторопливо раскинул ее на столе, перешел на официальный тон:
– Товарищ командующий, некоторые горячие головы в моем корпусе считают, что из Черткова нам следует {97} ударить на Станислав по кратчайшему пути — через Бучач и Нижний.

– Так-так.
– Я поставил себя на место немецкого командующего...

– И что он предполагает? — посмотрел на генерала Катуков, вынул из кармана шинели коробку «Казбека», достал и начал разминать папиросу.
– «Он» полагает, что Станислав, как крупный город, узел дорог и областной центр, не может уйти от внимания советских танкистов.

– Дальше.
– При таком варианте немецкое командование может предположить, что мы всеми силами двинем через Бучач и Нижний кратчайшим путем по хорошей дороге на Станислав.
– Резонно. В такую зверскую распутицу хорошая дорога — это уже дар божий.

– Так вот, товарищ командующий, для того, чтобы противник утвердился в своих догадках и на этом направлении сосредоточил свои главные силы, я направил из бригады Липатенкова группу танкистов с десантом автоматчиков на Бучач и приказал пошуметь побольше. Пусть гитлеровцы думают, что весь корпус направляется туда.
– Правильно,— кивнул головой Катуков и раскурил папиросу. Затянувшись, спросил кто возглавляет эту группу.

– Подгорбунский и Висконт,— ответил Дремов.
– Ну, эти пошумят,— усмехнулся Катуков,— Продолжай.
– А мы тем временем пойдем к Днестру через Тлусте Място.

– Все, понимаешь, правильно,— кивнул Катуков.— Не следует забывать, что командующий фронтом поставил нам задачу выйти к Карпатам через Городенку. Кратчайшим путем. Это главное направление действий твоего корпуса. Задача не меняется. Корпус Гетмана и бригада Бойко, форсировав Днестр, пойдут на Черновцы.

– Понял, товарищ командующий.
– К сожалению, мы не знаем, что за противник за Днестром, какие его силы, намерения, какая оборона создана на правом берегу,— нахмурился Катуков,— вообще- то не верится, что противник не попытается задержать нас на этом водном рубеже. {98}

– Я тоже так думаю. Поэтому и хочу создать видимость нашего наступления через Бучач на Станислав. Отвлекающий маневр, так сказать.
– Это правильно. Но сейчас главная задача для вас, повторяю, скорейший выход к Днестру и овладение плацдармами. Бригады Горелова и Яковлева направляй на Устечко, Бабаджаняна — на Залещикп. И поскорее. Нечего здесь прохлаждаться.

Катуков склонился над картой, посмотрел на пестрый лист, машинально взял поданный Дремовым толстый красный карандаш и молча положил на стол. Затем достал из нагрудного кармана кителя огрызок простого карандаша, резко провел на карте черную линию от Черткова до Городенки, в конце пририсовал стрелочку.

– Вот так идти.
Дремов про себя улыбнулся, увидев в руках командира знаменитый огрызок. Еще с довоенных времен он знал слабость Катукова к небольшому привычному карандашу. Других он не признавал.

– Понял, товарищ командующий.
– Как с горючим? — поинтересовался Катуков, откинувшись на стуле.
– Нуль,— развел руками Дремов, вроде он был виноват, что бензовозы где-то застряли в грязи.— Для буксировки машин с горючим пришлось выделить танки.

– Как только подойдут бензовозы, заправляйте танки передовых отрядов и как можно скорее — к Днестру. Как можно скорее! Понял? Задача — овладеть переправами. Если действовать стремительно и дерзко, как действовали до этого, задача выполнима. Все ясно? — спросил Катуков, поднимаясь.

– Так точно,— ответил Дремов, тоже поднимаясь и одергивая гимнастерку.— Сейчас же вызываю комбригов.
– Тогда будь здоров. Я сейчас — к Бойко и Гетману. Им тоже предстоит выполнять ответственные задачи.

– Товарищ гвардии старший лейтенант,— позвал, постучав гаечным ключом по броне танка, лейтенант Турчак, и внутри башни гулко загудело.— Вас вызывают к командиру полка. Срочно!

– Иду,— послышался голос из открытого люка башни, затем показалась голова в танкистском шлеме. Это был старший лейтенант Андрей Сулима. Он выбрался на броню, легко спрыгнул на землю и, поправив упрямо сползавшую {99} потертую кобуру пистолета, посмотрел на лейтенанта черными веселыми глазами, спросил с еле уловимым украинским акцентом:

– Не сказали, зачем вызывают?
– Нет,— ответил Турчак,— срочно, да и все.

– Тогда я пошел.— На молодом чернобровом лице Сулимы появилось озабоченное выражение. Почему вызывают? Мелькнула мысль: видимо, вперед. Кинул лейтенанту:— Остаешься за меня. Кончайте подготовку. Передайте и другим танкам.

– Есть! — ответил Турчак.
– Ну вот, ребята, и отдых кончился,— озабоченно сказал механик-водитель Макаров, когда командир роты отошел от танка.— Поторапливайтесь.

– Какой там отдых,— усмехнулся стрелок-радист, сержант Веселов.— Хорошо пехоте, почистили свои пукалки и плюют в небо, а тут махина, постоянного ухода требует.
– А чего же ты пошел в танкисты? — спросил Макаров.— Иди в автоматчики, раз там легче.

– Нет уж, извините, танковые войска я не променяю даже на морской флот,— сказал Веселов. Он только что вставил новый патронный диск к пулемету и колдовал над рацией.

Отдых для роты действительно кончился. Когда Сулима подошел к штабу, увидел стоявшего рядом с командиром их полка подполковником Темником, озабоченного, нахмуренного командира механизированной бригады полковника Яковлева.

– Как дела, Сулима? — задал дежурный вопрос полковник, рассеянно выслушав доклад о прибытии.
– Рота готова к выполнению дальнейшей боевой задачи! — звонко доложил Сулима.
– Готова прямо сейчас выполнить задачу? — уточнил командир бригады и пристально посмотрел в глаза офицеру.
– Так точно, товарищ гвардии полковник,— заверил Сулима.

– Хорошо. Сколько танков на ходу?
– Шесть исправных.

– Хорошо. А как с горючим? — спросил Яковлев, не отводя взгляда.

– На трофейном воюем, товарищ гвардии полковник. Танки заправлены полностью. Немного и в запасе есть,— ответил, улыбнувшись, Сулпма, довольный, что вверенная {100} ему танковая рота находится в боевой готовности и оп может доложить об этом командиру бригады.

Яковлев крякнул, молча, укоризненно посмотрел на Темника. Командир полка ничего не ответил на его взгляд, не смутился. Только слегка пожал плечами. Перед приходом Сулимы он докладывал комбригу, что горючего в танках маловато, почти нуль. Чтобы отправить роту вперед, до прихода бензовозов, придется слить в танки этой роты все без остатка топливо из других машин. Осторожный Темник не хотел оставлять полк небоеспособным, намеревался побольше получить горючего. Запас карман не трет. Особенно в это чертово бездорожье.

– Где же вы взяли столько горючего? — поинтересовался Яковлев.

Сулима коротко, не вдаваясь в подробности, рассказал комбригу, что после освобождения Трембовли в баках танков осталось совсем мало горючего. Бензовозы отстали из-за бездорожья. Нужно было принимать какие-то меры, чтобы рота осталась боеспособной. Начались поиски. На станции Трембовля разыскали склад горючего, в котором было обнаружено немецкое дизельное топливо. Оно менее вязкое, чем наше, но другого выхода не было. Залили полностью баки и даже на каждый танк бочки с этим топливом прихватили про запас.

- А как работают моторы? — поинтересовался Яковлев.
- Почти нормально,— ответил Сулима.

- Вот, вот, «почти нормально»,— нахмурился Темник. Выведете из строя танки — трибунала не миновать. И меня под монастырь подведете.

- Обожди, Абрам Моисеевич,— нетерпеливо остановил его Яковлев, заинтересованный рассказом,— Продолжай, Сулима.

- Моторы немного перегреваются при перегрузках, товарищ гвардии полковник,— говорит Сулима, поглядывая то на Темника, то на Яковлева,— удельный вес немецкого топлива, по-видимому, выше нашего и воспламенение начинается не в точке, предусмотренной инструкцией двигателя, а несколько ранее...

- Вот, вот...— потер усы Темник,— потом отвечай за ваше самоуправство.
- И сколько вы на трофейном топливе двигались? — не обращая внимания на ерзание подполковника, уточнял Яковлев. {101}

– Да вот от Трембовлп до Черткова.
– Ну и молодец, что проявил здоровую инициативу,— похвалил командира роты Яковлев.— А ты, Абрам Моисеевич, побоялся нарушить инструкцию для пользы дела.
– Инструкция — закон, товарищ гвардии полковник, а законы нарушать нельзя,— нахмурился Темник.

– Инструкции, конечно, выполнять нужно, но и думать не возбраняется,— заметил Яковлев и посмотрел на Сулиму строго вопрошающе.— Так ты сейчас, немедленно, можешь выступить с ротой?

– Могу, товарищ гвардии полковник, рота готова к выполнению любой боевой задачи,— вытянулся Сулима.

– Тогда смотри сюда,— показал Яковлев на карту, которую достал из полевой сумки. Ветер затеребил края листа, норовя вырвать его из рук. Темник торопливо подхватил трепетавшие углы, придержал их. Сулима тоже шагнул к полковнику, помог держать карту и склонился вместе с Яковлевым и Темником над ней. Яковлев Сулиме поставил задачу: роте с десантом автоматчиков двигаться в передовом отряде бригады и как можно скорее выйти к Днестру в районе Устечко. Добавил: — В затяжные бои не ввязываться, очаги сопротивления обходить, главная цель — Днестр.

– Задачу понял, разрешите выполнять!? — козырнул Сулима.
– Не торопись. Из первой танковой бригады выходит к Устечко батальон майора Гавришко. Не перестреляйте там друг друга.

— Учту, товарищ гвардии полковник. Своих-то я узнаю,— заверил Сулима.

– Всякое бывает,— сказал Темник и спросил: — Знаешь постановление Военного совета? Те, кто первым форсирует Днестр, представляются к званию Героя?!
– Знаю.

– Так вот, отлично выполнишь боевую задачу, представим к званию Героя Советского Союза,— торжественно пообещал Темник,— Учти, за тобой сразу пойдет весь полк... Вот только подзаправимся.
– Понял!

– Действуй, старший лейтенант, — заключил Яковлев.— Выходи немедленно!

– Герой Советского Союза! Неплохо! — размышлял вслух Сулима, торопясь в роту.— Кто не хочет иметь это высшее в стране звание? Пожалуй, таких нет. Только не {102} так просто получить его. А почему бы и нет? Что он хуже других воюет? Вот за форсирование Днепра сколько человек получили это звание! Во много раз больше, чем, к примеру, за бои на Курской дуге, хотя там, под Курском, бои были значительно тяжелее и кровопролитнее. Герой Советского Союза! Это звучит! Имей хоть десять или двадцать орденов за самые героические подвиги, но они не заменят одной маленькой Золотой Звезды. И сразу права больше, и слава огромная, и почет несравненный.

Однако эти приятные мысли вытеснялись более прозаичными, будничными: сейчас у них большая забота о предстоящих действиях роты. Выходило всего шесть боевых машин с малочисленным десантом автоматчиков. А впереди — неизвестность. Все возможно на пути к Днестру: и засады танков, и укрывшиеся артиллерийские батареи, и минные поля... Все это предстоит преодолеть, если враг успел поставить их, чтобы дойти до реки. И Днестр это тебе не какая-то речушка. Да, немало неожиданного может стать препятствием на пути, когда идешь вперед первым, идешь в неведомое.

Рота Сулимы и батальон Гавришко шли на острие клина наступающей танковой армии. За ними двигались сотни танков, сотни орудий, тысячи машин, десятки тысяч людей. И все же эти два небольших подразделения, передовые отряды бригад, шестнадцать танков и несколько десятков автоматчиков находились в самой точке, очерченной (на рабочих картах командарма, командующего фронтом и Ставки Верховного Главнокомандующего) красной стрелы с ромбиком посредине, обозначавшей наступление танковой армии. Генерал и маршалы видели на своих картах эту вонзенную в глубину обороны противника красную стрелу, мыслили крупными масштабами, представляя сложный механизм армии как единое целое, как мощный стальной клин. В то время никто из генералов и маршалов не знал, кто конкретно из танкистов и автоматчиков движется на острие танкового клина. Позже, через десятки лет, выйдут книги, будут названы фамилии тех, кто шел первым. Но тогда мало кто знал их, кроме непосредственных начальников. {103}

- 5 -

Шесть танков Сулимы шли на большой скорости. Впереди их никого не видно. Ни войск противника, ни тем более наших войск. Неведомо где, видать, по параллельной дороге, двигался батальон Гавришко. Кругом тихо. Только мерно лязгают гусеницы и посвистывает ветер, цепляясь за длинную, как удилище, антенну радиостанции.

На броне первого танка, за башней, устроился капитан Рассказов. Рядом с ним несколько автоматчиков из десанта. На остальных танках тоже прилепились автоматчики. Без их прикрытия танкисты не рискуют сами вырываться вперед.

Рассказов оказался в роте Сулимы случайно. Он никак не рассчитывал, что батальон Гавришко так быстро уйдет к Днестру, составляя передовой отряд бригады. Казалось, совсем немного времени прошло, пока он сходил в политотдел корпуса, чтобы уточнить обстановку. Когда же вернулся, то батальона уже не было. Улица на его глазах проглотила последнюю машину. Только светлый дымок покудрявился и растворился над домами.

Увидев ушедший батальон Гавришко, Рассказов огорчился. Он решил написать о Кульдине и должен сделать это во что бы то ни стало. Кульдин начинал войну в Станиславе старшим сержантом, возвращается в город старшим лейтенантом. Возвращается освободителем. Где Кульдин сейчас? Наверное, идет на своем танке впереди батальона, ведь он командир первой роты, и конечно идет первым... Нужно его разыскать, чтобы закончить разговор.

Танки громыхали по шоссе, не встречая сопротивления противника. Казалось, что так дойдут до самого Днестра.

Но вдруг на подступах к местечку Тлусте Място по ним ударили «тигры», замаскированные на околице, торопливо начала стрелять противотанковая батарея. И все же стрельба издалека, плохое прицеливание (видно, нервы у вражеских танкистов и артиллеристов не выдержали) не принесли врагу никакого результата.

Сулима оказался опытным, умелым командиром. Он по радио скомандовал танкам отойти за гребень высоты. Затем, оставив для отвлечения внимания противника два танка у дороги, с остальными четырьмя пошел в обход и стремительно ворвался на улицы местечка с запада. Противник не ожидал появления советских танков с этого направления и не смог оказать организованного сопротивления. {104} Население, увидев громыхающие краснозвездные машины, высыпало на улицы и приветственными возгласами встретило советских танкистов. Никто из жителей не обращал внимания на доносившиеся с северной окраины местечка орудийные выстрелы.

Веснущатый парнишка восхищенно разглядывал сидевших на броне бойцов, затем сообщил Сулиме, что недалеко расположен концлагерь, в котором находится много советских военнопленных и гражданских лиц.

– Проведешь? — спросил у паренька Сулима, и черные глаза его озорно сверкнули.
– Аякже,— засиял паренек, польщенный доверием и явно готовый выполнить любую, самую трудную просьбу советских танкистов.
– Тогда залезай на танк,— сказал Сулима. Когда с помощью автоматчика парнишка взобрался на броню, скомандовал: — Вперед!

Взревев моторами, танки пошли по узким улочкам. Раздавили по пути подвернувшийся обоз противника и вырвались к концлагерю. Огнем пулеметов уничтожили охрану, гусеницами смяли колючую проволоку. Тотчас же сотни освобожденных кинулись к танкистам, обступили плотной стеной. Одни были в потрепанных красноармейских шинелях, другие в разношерстной гражданской одежде. Шум. Радостные крики. Рыданья...

Вновь перед танкистами стелется розная, вымощенная булыжником дорога. К Днестру.

– Товарищ капитан,— обратился к Рассказову молодой, расторопный сержант.— Посмотрите вперед! Что это за постройки?
И действительно. Далеко впереди вдоль дороги выстроились какие-то непонятные домики.

Сержант постучал прикладом автомата по башне. Танк резко затормозил и остановился. Из люка показалась голова Сулимы.

– Что случилось? — спросил он, глядя на сержанта.
– Посмотрите, что там впереди!

Сулима достал бинокль. Смотрели в него по очереди, но так и не разобрали ничего. Вроде какие-то небольшие постройки. Непонятно, откуда они взялись вдоль дороги.

Двинулись вперед. Но теперь уже более осторожно. Когда приблизились, убедились — не постройки преградили дорогу, а вражеские автомашины самых различных марок и назначений сбились по три-четыре в ряду, плотной {105} колонной растянувшись на много километров. Как выяснилось позже, это отступали за Днестр тылы танковой дивизии СС «Адольф Гитлер».

Сулима свернул с дороги и на небольшой скорости пошел вдоль колонны метрах в сорока-пятидесяти. Стволы пушек танков предусмотрительно направлены на дорогу. Автоматчики готовы к бою. Но никто не открывал огня. Немецкие солдаты выскакивали из машин и убегали в поле, укрывались в лощинах, редком кустарнике.

– Та-та-та-та...,— неожиданно разорвал тишину сухой треск автомата — какой-то эсесовец в отчаянии открыл огонь по танкам.
– Р-рах! — тут же ударило орудие второго танка, и машина, за которой укрывался стрелявший гитлеровец, подпрыгнула, полетели щепки, густой дым с багровым отсветом пополз в серое небо.

Ударили по колонне из орудий, пулеметов и другие танки. Дружно заговорили автоматы десантников, которые, соскочив с брони, кинулись к немецким машинам, продолжая на бегу вести огонь.

Поддавшись общему порыву, вместе с бойцами бежал и Рассказов, стреляя из пистолета.

– Это вам фрицы не сорок первый год! — злорадно подумал Рассказов, вставляя новую обойму в пистолет. Миновали времена, когда немецкие одиночные танки почти безнаказанно громили наши обозы и колонны. Теперь несколько советских танков расправляются с вражеской многотысячной колонной машин, среди которых видны и бронетранспортеры, зенитные и противотанковые орудия. Возмездие неотвратимо шло по пятам отступающего врага.

В это время, не замеченные никем на подходе, на хвост колонны налетело 18 вражеских самолетов и начали бомбить и расстреливать из пулеметов свои же машины. Непонятно было, какую цель они преследовали.

Когда «Юнкерсы», отбомбившись и расстреляв патроны по своим же «камарадам», улетели, Сулима усадил автоматчиков на броню, и танки заторопились дальше, к Днестру. Колонна вражеских машин казалась нескончаемой.

Появление советских танков было таким же неожиданным для гитлеровцев, находившихся в середине колонны, как и в хвосте их колонны. Одни, оцепенев, стояли у машин, другие таращили глаза из кузовов, высовывались из {106} легковых машин. Некоторые, увидев советских воинов, убегали.

Но Сулима не обращал теперь на них внимания. Только стволы орудий угрожающе торчали, как и прежде, в сторону вражеской колонны. Танки шли небольшой компактной группой к цели. Танкисты не знали, что их ждет. Безусловно, риск был немалый. Однако у танкистов роты Сулимы, как и у всех воинов армии, был высокий наступательный порыв, они забывали о себе, о своем личном, каждый ощущал себя частицей хорошо слаженного военного организма. Они шли на острие наступающей армии, но хорошо знали, что их не оставят в беде, вовремя подадут помощь идущие за ними бригада, корпус, армия.

Рота несколько часов шла вдоль вражеской колонны. Уже под вечер потянуло сыростью. Поняли — рядом Днестр.

К берегу реки не вышли. Сулима неожиданно свернул с дороги и укрылся с ротой в ближайшей роще. Сразу же замаскировали следы танков и сами машины, выставили вокруг охрану.

– Почему не попытались захватить мост? — спросил у Сулимы Рассказов, удивленный излишней, как ему показалось, осторожностью командира роты и даже нерешительностью действий. Он знал, что танкисты должны захватить мост через Днестр, готовился к этому бою и придумывал, как можно лучше построить материал для газеты о захвате моста.
– А моста нет,— ответил старший лейтенант.

– Как это нет? — удивился Рассказов.
– Да так, был и нет,— нахмурился Сулима, прислонился спиной к дереву, достал пачку папирос и подал капитану. Пояснил, что по радио вначале услышал бодрое донесение майора Гавришко, шедшего несколько впереди от них, что его танки выходят к реке и мост цел. Попытаются с ходу захватить его. А через некоторое время Гавришко передал новое донесение, что мост взорван и овладеть им не удалось.— Поэтому я и решил до утра затаиться в этой роще, а с рассветом разобраться в обстановке. Нет необходимости рисковать понапрасну, моста-то нет.

– Пожалуй, верно,— согласился Рассказов. Он был доволен, что не ошибся в Сулиме, считая его смелым, рассудительным командиром. А все же жаль, что не успели захватить мост. {107}

-  6 -

На пути танкистов стоял по-весеннему многоводный, разлившийся Днестр. Противоположный берег его высокий и крутой. На нем враг. Приданная армии понтонно- мостовая бригада далеко отстала, и на нее мало было надежд. Нужно на подручных средствах форсировать Днестр, захватить плацдарм, искать броды для переправы танков, срочно подтягивать артиллерию и тылы. Задача не из легких, но ее нужно решать и выполнять. Пока враг не подтянул к местам переправ резервы, не создал крепкую оборону на господствующих высотах правого берега, нужно спешить. Иначе потребуется много времени, много усилий, много жертв. Да и сложившаяся обстановка требовала этого.

Стоит у Днестра гвардии майор Николай Гавришко, всматривается в затянутый туманной дымкой противоположный берег. За рекой уже Станиславская область. Теперь недалеко и до Станислава — города, в котором он, тогда младший лейтенант, в первый день войны вскочил по тревоге в танк и ушел на фронт. В этом городе оставались жена и сын. Что с ними, он долго не знал. На днях когда танкисты наступали невдалеке от села Давидковцы Хмельницкой области, где он родился, Гавришко подумал, что, может, жена с сыном Валерием ушли из Станислава к отцу. Командир бригады дал сутки отпуска. Поехал на полуторке. Но машина намертво застряла в грязи. Тогда он пошел пешком. Вот и родное село. Вот и отцовская хатка под соломенной крышей. На пороге сидит кареглазый мальчишка в накинутом на плечи стареньком кожушке и глядит на дорогу. Гавришко сбросил вещмешок, присел на корточки, притянул его к себе, срывающимся голосом спросил:

– Валерик, узнаешь меня?
– Папа,— тихо сказал мальчик и доверчиво прижался к пахнущему соляркой отцу.
Скрипнула дверь. Гавришко оглянулся и увидел выглянувшую на разговор жену в темном крестьянском платочке.

– Коля, родной мой! Дождалась-таки,— вскрикнула, заплакала и бросилась к нему.
Дома Гавришко пробыл всего полдня. Жена достала и вручила ему довоенного образца темно-серую, с черным {108} бархатным околышем танкистскую фуражку, которую берегла все эти годы.

Эту старую свою фуражку он одел сейчас, выходя к Днестру, где начинал войну.

– Волнуетесь? — спросил стоявший рядом с ним Кульдин.— Я тоже волнуюсь. Все знакомые места. Вчера увидел свой сгоревший в сорок первом танк и всю войну вспомнил. Где мы только ни дрались за эти годы, а вот о Станиславе всегда помню. Может, потому, что в нем войну начинал.

– Уже недалеко до Станислава осталось, Иван. Побываешь,— подбодрил Гавришко.
– Кто его знает, где споткнешься,— пожал плечами Кульдин, вглядываясь в мутную воду реки.

– Жаль, мост не успели захватить,— хмуро проговорил Гавришко.— Достанется мне теперь от комбрига по первое число.
– Немцы тоже не дураки,— сказал подошедший к ним Ковылев.— Под самым носом рванули.
– На карте здесь обозначен брод, а где он у чертового батька, нужно еще разобраться,— сказал Гавришко.— Придется на танках вброд идти.

– Пройдем,— заверил Ковылев,— не впервой.
– Конечно, пройдем,— согласился Кульдин.
– Вот что,— решил Гавришко и повернулся к нему: — Твоя рота пойдет через реку первой.
– Понятно, на то она и первая.

– Не только поэтому. Ты начинал здесь войну, тебе честь и первому вступить на землю Прикарпатья. Заслужил.
– Спасибо, товарищ гвардии майор, я об этом и хотел вас просить.
– Как видишь, я угадал твои мысли,— скупо усмехнулся Гавришко и распорядился:— Возьми, Кульдин, одного бойца, возвращайся в расположение и побыстрее выводи свою роту к реке. Будем вести разведку брода, ты же прикроешь огнем из танков.

– А я пойду к жителям,— предложил Ковылев,— и разузнаю, где этот чертов брод находится.
– Валяй,— согласился Гавришко и, увидев, что Кульдин пошел к роще, где оставлены танки, один, без связного, крикнул:— Иван, ты почему один пошел? Приказ забыл? В одиночку офицерам ходить запрещается. {109}

– Здесь рядом,— отмахнулся Кульдин,— я быстро справлюсь.
– Ладно,— согласился Гавришко, занятый мыслями о поисках брода.

Ковылеву не пришлось искать жителей. К ним, оглядываясь по сторонам и присматриваясь к танкистам, подошел немолодой, но крепкий, с обветренным лицом крестьянин.
– Слава Иисусу! — приподнял видавшую виды фетровую шляпу.

– Здорово, отец,— ответил за всех Ковылев, довольный, что не придется ему идти к хатам искать кого-нибудь из жителей. Сам пришел.
– Здравствуйте, паны-товариши,— вновь приподнял шляпу подошедший человек, внимательно оглядывая танкистов.
– Скажите, вуйку,— обратился к нему Гавришко,— в каком месте на ту сторону Днестра на конях переправляетесь?
– То по мосту, пан-товарыш.

– А летом тоже через мост? Далеко же объезжать.— Сам из крестьян, Гавришко знал, что при малейшей возможности крестьянин далеко объезжать не будет.
– Йой, так-то же летом, когда воды в Днестре обмаль, так едем на базар в Городенку прямо ось тут. А теперь...— он посмотрел на бурлившую реку и покачал головой.
– Не такие реки преодолевали. Днепр слышал?

– Так-так. То вельмы большая река. Дивчина из нашего села до войны в Киев ездила. Колхоз посылал. Там Днепр. Рассказывала...
– Так где же летом переезжали через Днестр? — спросил Гавришко.— Где брод?
– То прошу, пошли покажу.


Миновав крайние домики села, Кульдин шел полевой дорогой к роще, где стояли танки батальона. Дул прохладный ветерок. Кульдин расстегнул верхние пуговицы гимнастерки, глубоко вдыхал густой воздух и читал стихи. Он любил читать стихи и знал их множество.

Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит...

Неожиданно Кульдин почувствовал, что на него кто-то пристально смотрит. Пронизывающе, недружелюбно. Этот {110} невидимый взгляд встревожил. Кульдин нутром почуял опасность. От этого неприятного чувства остановился, резко обернулся, рука цепко легла на потертую кирзовую кобуру пистолета. Внимательно оглядел все подозрительные места — грязное поле, кучу хвороста, разбитую дорогу, прошлогоднюю сухую траву на бугре, но ничего сомнительного не обнаружил.

— Показалось,— подумал, но облегчения не было. Постояв немного, закурил, вновь повернулся в сторону рощи, пошел быстрее. Читать стихи перехотелось. Тут вновь почувствовал липкий взгляд невидимого человека. Никогда за всю свою жизнь не ощущал на себе такой колючий, пронизывающий насквозь взгляд. На душе стало тоскливо, тревожно, неуютно.

Через полчаса Кульдина нашли убитым. Ордена кем-то торопливо срезаны вместе с куском гимнастерки. Документы вынуты. Поиски были безрезультатны. Убийц не нашли. Только невдалеке от погибшего обнаружили неглубокую, застеленную соломой яму. Видно, там лежало двое. Валялись патронные гильзы, консервные банки, окурки сигарет. Предположили, что это были немецкие диверсанты.

«Опоздал»,— подумал Рассказов, когда увидел убитого Кульдина, которого собирались отправить хоронить в Чертков.— Вот, жил человек, воевал, и неплохо воевал, с первого дня войны на фронте, стремился дойти до города, в котором встретил войну, вернуться победителем, но так и не дошел...

- 7 -

Из записной книжки А. П. Рассказова.
24 марта 1944 года.
«Славные танкисты! Перед нами Днестр. К нему устремился бегущий враг. Он ищет спасения за выгодным рубежом. Мы должны разбить и эту его надежду!»
(Из обращения Военного совета армии)

Кажется, все реки начинаются на букву «Д»: Дон, Донец, Десна, Днепр. Теперь — Днестр. Впереди — Дунай.

Стою на берегу Днестра вместе с начальником политотдела 1-й гвардейской танковой бригады подполковником {111} А. Т. Ружиным. Перед нами река шириной до двухсот метров, по-весеннему многоводная. Вода катится мутная, темно-коричневая, ворчит недовольно, как живая. Противоположный берег высокий, господствующий над местностью, на отдельных участках круто обрывается в бурлящую воду.

На берегу с каждым часом становилось все больше и больше людей. Все сейчас рвутся к Днестру.

В разных местах стоят танки, направив на угрюмо-молчаливый противоположный берег орудия и пулеметы. Экипажи шпаклюют щели, прикручивают проволокой к выхлопным трубам заранее припасенные длинные трубы. Готовят машины для переправы в брод.

В стороне мотострелки сколачивают плоты, готовят невесть где раздобытые лодки.

День выдался хмурый. Жидкий серый туман стелился вдоль реки. Дул колючий холодный ветер.

Вблизи берега устанавливают на огневые позиции зенитные пулеметы и орудия. От этого всем легче на душе. Прикроют в случае налета вражеской авиации.

Беседую с Ружиным. Оказывается, из всех рек Днестр для него особенно памятный. Недалеко отсюда, в Надворной, он встретил войну замполитом танкового батальона 15-й танковой дивизии. В этом же месте, где стоит сейчас, через Днестр отходил на Восток в июне 1941 года. Теперь вот возвращается.

Антон Тимофеевич Ружин небольшого роста, щуплый. Шапка великовата. Рукава полушубка подвернуты. Полевая сумка на боку наполненная до отказа. Кажется, никакого вида. Но его любят все воины бригады именно за эту простоту, неброскость. Он вроде такой же, как и все, не выделяется среди других. Его между собой называют «дедушка», хотя и молод для дедушки, а командир бригады величает по старинке — «комиссар». В бригаде он знает всех и вся. И к нему обращаются все в любое время, по любому вопросу.

Во время нашего разговора подошел капитан Бочковский — заместитель командира 2-го танкового батальона. Подчеркнуто четко козырнул, заговорил недовольно, с капризными нотками:

– Товарищ гвардии подполковник, почему такая несправедливость ко второму батальону?
– В чем дело? — спросил Ружин и насторожился.
– Как же так, первым через Днестр идет батальон {112} майора Гавришко. Ну и ладно. Пусть. Он подошел первым. Но за ним должен идти наш, второй батальон, ежели по справедливости. Так?
– Ну-ну, слушаю.

– Так вот, штабники составили неправильный график. По их писульке за первым идет не наш батальон, как должно быть, а танковая бригада Бойко, потом танковый полк механизированной бригады, а уже потом — наш батальон. Разве это справедливо?
– А вы знаете, куда идет бригада Бойко? — спрашивает Ружин.

– Нет. А какая, собственно, разница? Наш батальон подошел к Днестру раньше этой бригады.
– Большая разница. Сразу после переправы Бойко без задержки идет на Черновцы.
– И мы можем пойти туда. Что мы хуже?
– Бочковский, график переправы утвержден командармом!..

Когда капитан, явно недовольный результатом разговора ушел, Ружин, немного помолчав, сказал:
– Бочковский — офицер смелый, боевой. Видите, и сейчас рвется вперед, чтобы быть первым.
– Разве это плохо?
– Это не плохо, но чрезмерное честолюбие пользы не приносит.
– Славу любят, пожалуй, все,— говорю ему.— В большей или меньшей мере, но любят. Каждому в душе хочется, чтобы его боевую работу заметили и достойно оценили.

– Слава — это коварная штука,— говорит Ружин.— Одному она полезна, а другому и вред может принести. Иного, в самом деле достойного человека и храброго воина, ваши братья-газетчики до того расхвалят, так превознесут, а начальники столько разных орденов и медалей надают, что, бедняга, начинает верить этим славословиям и начинает воображать себя непогрешимым гением, героем из героев.


В батальоне майора Гавришко первым повел танк через Днестр старший сержант Василий Данилович Шамардин. Он — механик-водитель командирского танка. Коммунист. Ветеран бригады. Мастер своего дела. Имеет три правительственные награды.

– Почему вы направляете первым Шамардина? — спросил Ружин у Гавришко. {113}
– Это же виртуоз вождения танка,— ответил ему майор.— Кому больше я могу доверить такое ответственное дело?

Все стоявшие рядом согласны с этим решением — только Шамардин может идти первым.

Стоящие на берегу, затаив дыхание, с напряжением следят за движением танка. Вот машина осторожно сползла с берега и медленно скрылась в мутной воде. Видна только часть башни. Колышется штырь антенны. Механик-водитель ведет танк вслепую. Его действиями руководят с берега по радио.

Но вот мокрый, блестящий танк медленно, вроде ощупью, поднялся по крутому склону противоположного берега. Все облегченно вздохнули.

– Орден обеспечен,— сдержанно вздохнув, говорит Лапочка.

– Причем здесь орден? — хмурится старший лейтенант Ковылев.— Не из-за орденов воюем.

Побывал в роте Сулимы. Встретились, как старые знакомые, крещенные бомбежкой. Перенесенные вместе испытания огнем, железом и кровью, как я заметил, сближают людей на фронте быстрее и надежнее, чем многие годы совместной жизни в мирное время. Сулима угостил обедом — разогретыми на костре мясными консервами и трофейным ромом.
Узнал фамилию сержанта-автоматчика, с которым вместе ехал до Днестра на танке Сулимы. Это Виктор Степанович Чергин. До армии работал слесарем на заводе в Свердловске. На фронте с 1942 года. Комсомолец. Командир отделения автоматчиков мотострелкового батальона.

«Чергин не первый раз идет со своим отделением десантом на моем танке,— как-то сказал о нем Сулима.— Это старый надежный солдат». Какой же он «старый», когда Чергину всего двадцать два года? Но на фронте в понятие «старый солдат» вкладывается не возраст, а то, что это бывалый, обстрелянный воин.

Чергина не встретил: он где-то на берегу, готовится со своими бойцами к переправе на подручных средствах.

Удача, огромная удача, что форсирование Днестра проходит фактически без сильного огневого противодействия противника.

Приезжавший офицер штаба корпуса рассказал об одном {114} интересном случае. На противоположном берегу Днестра находился в обороне взвод хортистских солдат во главе с лейтенантом. Они не только не оказали сопротивления нашим танкистам, но даже указали удобное место для переправы. Но не везде так было. В ряде мест они ведут сильный огонь и контратакуют.

А в чем тут дело? Может, это следствие общего разложения венгерской армии? Может, один из признаков общего крушения гитлеровского блока? Выводы пока сделать трудно.


У взорванного моста в Устечке командир саперного батальона перечислил тех, кто первым вступил на мост. Это саперы Безуглов, Лапа, Отаньязов, Сеитов. С противоположного берега по ним открыл огонь вражеский пулемет. Есть жертвы среди саперов. Тогда по огневой точке сразу же ударил наш танк. Именно под прикрытием его огня саперы проводили инженерную разведку моста и только после этого приступили к его восстановлению.

25 марта.
К мосту на вездеходе подъехал генерал Катуков.

– Как продвигаются работы, герои? — подошел он к работающим саперам.
– Нормально, товарищ командарм! — дружно ответили саперы.
– Топор да лопата вроде орудия мирного труда. Но на войне мирных профессий не бывает. От ваших топоров да лопаток теперь зависит успех армии. Понимаете?
– Как не понять, товарищ командарм,— ответил немолодой солдат.— Все понимаем!
– Все сделаем, как полагается,— поддержал его другой.
– Приказ будет выполнен,— дружно заверили саперы.

К Катукову подошел армейский инженер, полковник Харчевин, хмурый, ругается в адрес понтонно-мостовой бригады:
– И что за войска мне придали. Вместо боевой единицы — мостостроительную тыловую часть. Дали им 70 машин, 90 тонн горючего успели сжечь, а результатов никаких. Даже донесений вовремя не присылают. Черт знает, где они сейчас.

– Черт чертом,— говорит ему Катуков,— а ты по должности своей обязан знать, где они. И донесения требуй представлять своевременно. {115}
– Так это же тыловики,— злится Харчевин,— Как же — мы бригада «эргека».
– Ничего, прижучим,— обещает Катуков,— А ты, инженер, больше рассчитывай на свои силы. Местное население шире привлекай для работы. Свои недоработки легче всего свалить на дядю.
– Так точно,— не оправдываясь, соглашается Харчевин,— недоработали, недоконтролировали.
– Тогда нечего канителиться. Мост, мост давайте!

Командующий не ругал инженеров за промах, хотя они заслужили этого. Видно, понимает, что виноваты не только саперы, а и комкоры, и штаб армии, и он сам, ее командующий, в несвоевременной разработке плана форсирования Днестра, в том, что не выбросили вслед за передовыми танковыми подразделениями понтонно-мостовые части. А теперь мост давай!

Вот и приходится в таких обстоятельствах передовым подразделениям форсировать реку на подручных средствах. Это не сладкий мед. Не от хорошей жизни войска форсируют реки на подручных средствах.

Катуков назвал саперов героями.

Мне кажется, что герой — это прежде всего человек со всеми присущими людям положительными и отрицательными качествами. Герои не одинаковы, их не выстроишь по ранжиру. Совсем не нужно приписывать разным людям одинаковые подвиги, как это, к сожалению, бывает.

Известно, что герои не появляются случайно. Их появление вызывает жизнь, необходимость. На подвигах одних людей мы воспитываем других. И эти, другие, стремятся подражать героям, чтобы быть на них похожими. Но подражание подражанию — рознь. Каждый человек должен оставаться самим собой. Иначе — стандарт. А на войне не может быть стандартов. Стандартов мышления, стандартов действий. Они опасны.

У каждого свое место в бою по уставу, по приказу, и по совести.

Не обязательно каждый должен убить фашиста. Но каждый воин должен честно выполнять свое дело.

Саперы, которые под огнем строят мост через реку в ледяной воде без сна и отдыха, тоже герои. А они не убили ни одного гитлеровца, а некоторые за годы войны не видели их в глаза, даже, пленных. Какие же они герои? Просто трудяги войны. {116}

А кто же тогда герой? Как его отличить от других людей? Количество наград на груди? Но тот же Ковылев, геройский офицер, почему-то не имеет наград. Или по количеству нашивок за ранения?

Мимовольно вспоминаются слова Льва Толстого: «Герои — ложь, выдумка, есть просто люди, люди и больше ничего». Да, герои — люди, но люди, честно выполняющие долг перед своим народом, перед Родиной, идущие в атаку хотя бы на шаг впереди остальных. А идти на шаг впереди под огнем не просто. И разве просто было Сулиме с его танкистами идти на много километров впереди от остальных войск армии?

Тапки с десантом автоматчиков пошли на Городенку. Впереди — батальон Гавришко, за ним — танковая рота Сулимы. Они снова впереди. Следом идут главные силы их бригад.
На подступах к городу отражены две контратаки пехотного полка венгров. В городе враг сильного сопротивления нашим войскам не оказал.

Население Городенки сердечно встречало своих освободителей, оказывая всяческую помощь танкистам. Еще шел бой, а жители выскакивали из своих домов, указывали, где находятся вражеские самолеты, вызывались проводниками по узким улочкам города.

К 16 часам Городенка была полностью освобождена. Захвачены большие трофеи и 300 пленных, среди которых — командир полка. Перед тем как сдаться в плен танкистам, хортисты перестреляли находившихся в их полку гитлеровцев.


26 марта.
Заходил в штаб Горелова. Командование озабочено: пленные сообщили, что в направлении Городенки двигается венгерская пехотная дивизия, а из Германии перебрасывается немецкая танковая дивизия. Это не отступающие разрозненные части, а свежие силы. Из штаба армии поступил приказ: перейти к жестокой обороне и прочно закрепить плацдарм по южному берегу Днестра.

Значит, предстоят бои за удержание плацдарма. Части спешно занимают круговую оборону, приводят в порядок технику, подтягивают артиллерию, готовятся к отражению возможных атак противника. {117}

...В 18 часов регулировщик торжественно махнул красным флажком. Машины, первые осторожно, следующие за ними более уверенно, пошли через мост.
Саперы, довольные, смотрят на результат своего труда, как мать на любимого ребенка. Все они осунувшиеся, промокшие, продрогшие, смертельно уставшие. Никакого воинского вида. Полы шинелей подоткнуты за ремни. В руках не винтовки, не пулеметы, а топоры, пилы и лопаты. Это люди труда. Потом мост наверняка будет бомбить вражеская авиация и им придется восстанавливать. И гибнуть будут. Всё будет. А сейчас стоят довольные. Устало улыбаются.

Подъехал Катуков. Стоит на обочине у моста. Папаху сбил на затылок. Видно, тоже доволен результатами работы своих подчиненных. Без этого моста (паром тоже действует, но он не в состоянии обеспечить поток машин) армия не может успешно действовать за Днестром.

Командарм сказал, подбирая слова:
– Славные герои-саперы, от имени советского народа, за вашу гвардейскую славу, за вашу честь, за самоотверженный опасный для жизни труд объявляю благодарность. Лучших, отличившихся офицеров, сержантов и бойцов представьте к правительственным наградам!

Проводив взглядом движущийся поток машин, Катуков сел в свой вездеход и поехал на правый берег Днестра. К войскам.

* * *

Ночевал в батальоне Вовченко.

В полночь пришел посыльный из штаба бригады, передал, что гвардии майора Вовченко и гвардии капитана Бочковского срочно вызывает гвардии полковник Горелов.
– Неверное, будет дело,— озабоченно проговорил Вовченко.— Наступил и наш черед.

– А зачем и меня вызывают? Я только заместитель командира,— сонно ворчит Бочковский, с трудом натягивая сапоги.
– Потерпи, узнаем.

Решил идти вместе с ними. Чувствую, что их вызывают на ночь глядя не напрасно. Так оно впоследствии и оказалось.

Командир бригады гвардии полковник Горелов высокий, плотный, в накинутой на широкие плечи шинели, сразу подозвал к столу, на котором расстелена карта. {118} Постучал пальцем по плотной бумаге и густым басом проговорил:

– Вот, гвардейцы, получен приказ командира: выделить отряд в составе пяти-шести танков с десантом автоматчиков и саперов для захвата моста через Прут западнее Коломыи. Задание поняли?
– Так точно,— ответил Вовченко, затем озабоченно склонился над картой, подумал и сказал:— Задача ясна, товарищ гвардии полковник. Только... только с такими силами ее не выполнить.

– Если пятерку танков возглавит отважный офицер...— Горелов посмотрел на Бочковского,— то задача будет выполнена.
– Так точно,— выпалил Бочковский, вскочив при этих словах комбрига, и глаза его засияли.
– Обожди, Володя,— нетерпеливо остановил его Вовченко.— Товарищ гвардии полковник, разрешите выступить всем батальоном, чтобы задачу выполнить наверняка.
– Владимир Михайлович, пожалуй, Вовченко прав,— негромко сказал сидевший у стола Ружин.— Коломыя это не Бучач. Бывал я в ней до войны. Пять танков не справятся.

Горелов нахмурился, сел у стола, закурил, посмотрел на Вовченко:
– Сколько танков на ходу?
– Девять.

– На том и порешим,— помедлив, пробасил Горелов.— Готовь, Вовченко, операцию. Включай все танки. Передовой отряд будет возглавлять Бочковский.
– Понял, товарищ гвардии полковник, доверие оправдаю,— вновь вскочил Бочковский.

– Отряду выступить перед рассветом с таким расчетом, чтобы двигаться без фар. Маршрут движения: Городенка, Чернятин, Гвоздец, Коломыя. Действовать по обстановке. Понятно?

– Так точно,— вытянулись перед ним офицеры.
– Действовать нужно скрытно, — продолжал Горелов,— но быстро, пока враг не опомнился. Коломыя — важный узел дорог, ключ к Станиславу, к Карпатам. Немцы не ждут нас там. А мы должны обрушиться на них, как гром среди ясного неба.

– Понял, все возможное будет сделано,— заверил комбрига Вовченко. {119}
– Сделать и невозможное, по задачу выполнить,— прогремел бас Горелова.
– Задача будет выполнена. Разрешите действовать!
– Действуйте!

- 8 -

Присвечивая дорогу фонариком, Вовченко и Бочковский возвращались из штаба бригады в батальон. Шли молча, каждый занятый своими мыслями. Вовченко озабочен. Опытный, прошедший через многие бои танкист понимал, что выполнить поставленную перед его батальоном задачу будет нелегко. Могут возникнуть самые неожиданные ситуации, ведь бой никогда не проходит точно по заранее разработанному плану, предусмотреть все его варианты невозможно. Да и танков маловато. Батальон прошел своим ходом от Тернополя до Городенки. Многие машины по разным причинам вышли из строя за дни наступления, а некоторые, даже находящиеся в строю, требуют дополнительной подготовки к выходу. Придется в оставшиеся считанные часы подключить в помощь выходящим экипажам всех, кого только возможно. Кроме того, экипажам перед выходом надо дать возможность хотя бы час поспать. В людях батальона он был уверен — это в большинстве бывалые, прошедшие через огонь боев воины, на которых можно положиться в любой обстановке. Надо надеяться, что и на этот раз они с честью выполнят поставленную перед батальоном задачу. Но выполнение этой задачи во многом зависит и от него, их командира. Думай, командир, думай!

Бочковский же наоборот — был возбужден полученной боевой задачей, ролью, которую предстояло ему выполнять.

Кондитер сочинского ресторана «Кавказская Ривьера» Александр Бочковский хотел своего сына Владимира сделать тоже кондитером, передать ему секреты кулинарного мастерства. Но Владимир совсем не мечтал о прозаической карьере кондитера. Его обуревали более честолюбивые планы. В своих юношеских фантазиях он представлял себя то отважным летчиком Валерием Чкаловым, то смелым полярным исследователем, то прославленным на весь мир артистом.

В пору колебаний, какую дорогу выбрать в жизни, Владимир посмотрел кинофильм «Три танкиста». Впечатление {120} получил огромное. После сеанса Владимир сразу же сказал себе и своим товарищам:

– Буду танкистом. И только танкистом!

Гремела Великая Отечественная война. Курсант 1-го Харьковского танкового училища Владимир Бочковский вновь увидел на экране своего любимого актера Николая Крючкова уже в фильме «Парень из нашего города».

– Добьюсь, чтобы воевать лучше всех! — решил Владимир.

В 1942 году лейтенант Бочковский прибыл на Брянский фронт командиром танка в 1-ю гвардейскую танковую бригаду. В первом же бою отличился и был назначен командиром танкового взвода вместо выбывшего из строя офицера. Конечно, страшно ему было в первых боях, но девятнадцатилетний самолюбивый офицер сумел преодолеть себя, свой страх. И мысли не мог допустить, что кто-то будет впереди него. Быть первым везде и во всем — и только первым!

Тогда же, на Брянском фронте, Владимир получил первое ранение — вражеская пуля раздробила бедро. Друзья - танкисты вывезли его из боя на танке в тыл. Госпиталь. Кость срослась, однако нога стала короче и он чуть прихрамывает.

После поправки Бочковский вернулся в бригаду, имея на руках справку о том, что ему предоставлен отпуск на шесть месяцев по болезни. Но ехать в тыл Владимир категорически отказался. Только на фронт. Только в свою часть. Первоначально его определили на должность адъютанта штаба (помощника начальника штаба) 2-го танкового батальона. Но штабной офицер из Владимира не получился. Он постоянно убегал из штаба к танкам. Танки и только танки были его стихией. Без них он не мыслил себя. Вскоре его назначили заместителем командира роты, а перед боями на Курской дуге — командиром танковой роты.

В тяжелейших боях с фашистскими танками в районе Обояни Бочковский вновь отличился и был награжден орденом Красного Знамени. К началу сорок четвертого года Владимир уже стал капитаном, заместителем командира танкового батальона. Даже для фронта не такое уж частое продвижение по службе.

Заместитель командира — должность неприметная, о которой шутливо говорят, что оп «за все болеет, а ни за что не отвечает». Но, и находясь на этой должности, Бочковский {121} оставался верен себе. Он не любил во время боя находиться в тылу, постоянно рвался в гущу схватки, где действовал, как всегда отважно, но не всегда осмотрительно, что свойственно молодым, увлекающимся, недостаточно опытным людям. Вперед, и только вперед!

Возвратившись в батальон, Вовченко сразу же вызвал командиров подразделений, поставил боевую задачу и приказал срочно готовить машины к походу.

Поднятые по тревоге экипажи остаток ночи работали напряженно и сделали все возможное, чтобы привести танки в полную боевую готовность.

Перед выходом Вовченко и парторг батальона лейтенант Иван Федорович Пятачков провели короткое партийное собрание, на котором выступил командир батальона. Сжато, несколькими фразами ознакомив танкистов с полученным приказом, майор Вовченко в заключение сказал:
– Нашему батальону доверено ответственное боевое задание. Надеюсь, что экипажи, которые пойдут на Коломыю, оправдают доверие командования.

– Так точно, товарищ гвардии майор,— отчеканил Бочковский и первым взял слово.

После него выступил лейтенант Иван Шарлай:
– Нам выпала большая честь небольшой танковой группой овладеть Коломыей. Успехи Красной Армии на фронтах радуют нас, воодушевляют на ратные подвиги. Мы, коммунисты, в этом бою покажем образец храбрости и героизма, блестящего выполнения боевой задачи.

– Будем бить врага по-гвардейски, до полной победы,— заверил командир танковой роты гвардии старший лейтенант Дмитрий Сирик.

Вовченко в сопровождении Бочковского обошел экипажи, стоявшие у готовых к походу танков. Каждому сказал напутственное слово.

Короткие команды. Танкисты заняли места в машинах. Взревели моторы. Танки один за другим, выдерживая установленную дистанцию, двинулись в путь. Замигали, исчезая один за другим в предутренней темноте, красные точки на корме. Одна... вторая... пятая... девятая... Запах бензина, солярки и выхлопных газов, наполнивший влажный воздух улицы, рассеялся. Утих и лязг гусениц ушедших танков.

Танки на полной скорости громыхали по дороге. Первыми в разведывательном дозоре шли машины Алексея Духова и Виктора Катаева, однокашников по 1-му Харьковскому {122} танковому училищу, отважных офицеров. В бою, в походе и на отдыхе они всегда вместе. В бою действуют слаженно, дерзко и смело.

На некотором расстоянии за ними, впереди главных сил, идет танк нетерпеливого Владимира Бочковского. Он готов сам вырваться вперед от остальных, но по боевому расписанию должен идти здесь. За ним, покачиваясь и вздрагивая на неровностях дороги, словно черные грозные тени, плывут остальные машины. Люки открыты, командиры из башен зорко следят за дорогой. На броне машин пристроились настороженные, готовые к бою автоматчики.

На полной скорости проскочили Чернятин, Вербовцы, Сороки...

«Тридцатьчетверка» Дмитрия Сирика громыхала по ровному шоссе. В предутренней темноте угадывались силуэты впереди идущих танков. Прохладный воздух приятно обветривал лицо. Дмитрий напряженно вглядывался в темень. Он не доверял обманчивой темноте. Неужели по пути они не встретят врага и беспрепятственно дойдут до Коломыи? А там и Карпатские горы. Какие они? Сын необозримых полтавских степей никогда не видел гор. До войны он не думал, что побывает в Карпатах. Кавказ, Крым привычнее было слышать. «Кавказ подо мною. Один в вышине стою над снегами у края стремнины...» Это в школе учили. А когда был совсем маленьким, бабушка рассказывала, как чумаки в Крым за солью ходили... Все- таки какая настораживающая тишина.

Не сбавляя скорости, танк шел по улице села. Вдруг Дмитрий заметил пробегавшие между домами горбатые тени. По характерным высоким шапкам определил вражеских солдат.
– Вот тебе и тишина! Так немудрено и на засаду нарваться,— встревожено подумал и приказал механику-водителю А. Сметанину свернуть в ближайший переулок.

Решение пришло слишком поздно. Перед глазами вспыхнуло яркое пламя, на миг ослепившее глаза. Сирик резко опустился на сидение, захлопнул над головой люк. Танк вздрогнул от удара снаряда, внутри его загудело, в ушах зазвенело и закололо. Однако лобовая броня осталась невредимой.

– Ну, сейчас мы испытаем ваши нервы,— стиснул зубы Дмитрий и прильнул к прицелу. Различив прямо перед танком характерный силуэт противотанковой пушки, не стал стрелять, скомандовал: {123}
– Дави!

Взревел мотор, танк рванулся вперед, навалился многотонной громадой на вражеское орудие, качнулся, вмял его вместе с неуспевшими отскочить солдатами расчета в мокрую, вязкую землю и помчался дальше.

Пока часть танков расправлялась со ставшей на их пути вражеской противотанковой батареей, машины Духова, Катаева, а за ним Шарлая, Игнатьева и Бондаря ворвались на восточную окраину Коломыи и вступили в схватку с врагом. На помощь им Бочковский повел остальные танки.

Если вначале, увидев краснозвездные машины, гитлеровцы растерялись, полагая, что в город ворвались крупные силы советских войск, то вскоре опомнились и начали оказывать все более организованное сопротивление. На улицах города все больше разгорался неравный бой. Резко били танковые пушки, захлебывались огнем пулеметы, длинными очередями трещали автоматы. Рвались снаряды, свистели пули, хлопали гранаты.

Бой танков в городе не похож на бой в открытом поле, когда видишь вблизи другие машины, рассчитываешь на их поддержку и помощь. Теперь они где-то за домами. Но дома, скрывавшие от прямого наблюдения, не могли отгородить их души от чувства товарищества. По рации они постоянно слышали тяжелые дыхания, хриплые команды сражавшихся, готовых прийти в любую минуту на помощь боевых друзей.

– Слева за домом «тигр»! — доложил Сирику командир башни Николай Петров.

Дмитрий разглядел притаившийся за изгородью угловатый тяжелый танк Т-VI, называемый «тигром». Это был опасный противник. Длинный с дульным тормозом на конце ствол, вздрагивая и покачиваясь, поворачивался в их сторону, но, наверное, еще не видел их.

– Короткая! — хрипло скомандовал офицер и прильнул к прицелу. Промахнуться нельзя было. Это смерть.

Резко притормозив, механик-водитель остановил танк. Один за другим послал Сирик снаряды в цель. Получай, зверюга! Тотчас языки пламени, по-змеиному извиваясь и все более увеличиваясь, стали лизать борта «тигра»... Дмитрий вытер рукавом комбинезона заливавший лицо едкий пот и скомандовал:
– Вправо, вперед!

Когда танкисты подошли к станции Коломыя, увидели {124} несколько железнодорожных эшелонов с грузами и техникой. Это проводилась погрузка эвакуирующихся тыловых подразделений противника. По советским танкистам из засады ударили два «тигра», а отдельные, уже погруженные танки, открыли огонь прямо с платформ.

— Сколько же здесь проклятых «тигров»? Целый зверинец,— подумал Сирик.

От прямого попадания снаряда, выпущенного с близкого расстояния, слетела башня с танка гвардии лейтенанта Ивана Шарлая. Погиб отважный офицер. Из всего экипажа уцелел только один — девятнадцатилетний сержант Андрей Землянов. Он не ушел, остался в покалеченной машине и вел огонь из лобового пулемета по наседавшей пехоте, пока фашисты не бежали. Только после этого оставил пылающую машину отважный башнер.

Смело сражался с врагом гвардии младший лейтенант Андрей Игнатьев. В бригаду он пришел перед самым наступлением и был назначен командиром танка Т-34. Едва успел познакомиться с экипажем, как последовала команда: «Вперед!». Расторопный, уже имеющий боевой опыт, офицер в развернувшихся боях показал себя умелым танкистом. По пути к Коломые его экипаж уничтожил противотанковое орудие и пулемет. В разгар боя на улицах города Игнатьев увидел из-за дома неторопливо выползающего «тигра». Андрей сразу же открыл по нему огонь. Но мощная лобовая броня вражеского тяжелого танка надежно защищала его. Игнатьев с досадой увидел, как выпущенный им снаряд чиркнул по броне танка, высек искру и рикошетировал. В бессильном отчаянии, чувствуя приближение несчастья, Андрей еще раз выстрелил. Но тут снаряд, выпущенный «тигром» с близкого расстояния, пробил «тридцатьчетверку». Башенный стрелок погиб, а Игнатьева тяжело ранило. Подоспевший на выручку товарищу танк Алексея Духова почти в упор ударил «тигру» в борт, и тот загорелся. Танкисты направили Андрея Игнатьева в госпиталь.

Бочковский с танками Бондаря и Большакова, укрываясь за домами, открыли огонь по вражеским эшелонам. От их огня с платформ свалилось три танка, загорелись вагоны.
Гитлеровцы пытались спасти железнодорожные эшелоны с грузами, танками и орудиями. Один за другим четыре эшелона тронулись с места и, набирая скорость, ушли со станции в направлении Станислава. {125}

Увидев это, Бочковский с досады заскрежетал зубами, Он по радио приказал танкам Бондаря и Большакова:
— Гоните к станции Годы! Приказываю догнать и остановить эшелоны.

Развернув машину, Бочковский двинулся вслед за ними. Отъехав несколько сот метров от окраины города, накрепко засел в грязи. Тут же издалека по нему ударила вражеская батарея. Но била она нервно и неточно. После ее огня до двухсот хортистских кавалеристов с обнаженными саблями поскакали к застрявшей машине. Впервые увиденное Владимиром зрелище конной атаки впечатляло. Но нужно было сбить спесь у этих красочных всадников, атаковавших бронированную машину. А тут, как на зло, заклинило башню. Тогда Бочковский, отчаянно ругаясь, вспоминая всех богов и чертей на свете, выбирается из танка, рассредоточивает вокруг него ехавших десантом автоматчиков и приказывает открыть огонь. Экипаж вручную развернул башню в сторону атаковавшего противника и открыл огонь из пушки. Хортисты, неся большие потери, откатились. Только одинокие кони еще долго метались по полю.

Тем временем танки, направленные Бочковским на север, вышли наперерез уходившим эшелонам и оседлали железнодорожное полотно. Экономя снаряды, экипажи корпусами танков таранили паровозы, сбивали их с рельсов. Приказ был выполнен — эшелоны остановлены. Захвачено много пленных и трофеи. Оставив для их охраны группу автоматчиков, танки к вечеру вернулись в Коломыю.

Наступила ночь. Бочковский, обещавший комбригу захватить мост через реку Прут, еще не выполнил задачу. Захваченные эшелоны, трофеи не могли компенсировать главное — мост.

Вовченко попросил помощи. Гвардии полковник Горелов для усиления передового отряда бригады сразу же направил шесть танков с десантом автоматчиков из первого батальона. Их вел гвардии старший лейтенант Михаил Демчук. Танки на своей броне везли ящики со снарядами и бочки с горючим.

Под покровом темноты пешие разведчики проникли в город, установили точное расположение танковых засад противника.

На рассвете танкисты внезапно атаковали противника с северо-востока и северо-запада. Отважно били врага на {126} улицах Коломыи танковые экипажи Д. И. Сирика, Б. А. Кузнецова, И. Ф. Большакова, А. С. Бондаря. Вместе с танкистами смело действовали автоматчики из танкодесантной роты, которыми командовали гвардии лейтенанты И. Г. Суворов и Е. С. Воронов. Особенно отличился парторг роты, гвардии старший сержант К. Курбангалиев. Вместе с одиннадцатью бойцами он вступил в бой с превосходящими силами врага и уничтожил много фашистов.

Несмотря на стрельбу, подпольщики действующей в городе подпольной антифашистской группы, возглавляемой депутатом Станиславского областного Совета депутатов трудящихся Н. М. Чуревичем, подняли на городской ратуше красный флаг.

Танки боевых друзей А. М. Духова и В. Т. Катаева захватили шоссейный мост через реку Прут. Он был подготовлен к взрыву. Рискуя жизнью, танкисты перерезали уже охваченный пламенем бикфордов шнур и спасли мост от разрушения. Сразу же перешли на противоположный берег. Три танка стали в засаде на восточном берегу Прута, а остальные с десантом автоматчиков вернулись в город, где еще гремел бой.

К 11 часам 28 марта Коломыя была полностью освобождена. Гитлеровцы бежали, бросая оружие, вплавь перебираясь через Прут.

Овладев городом, танкисты заняли круговую оборону, ожидая подхода главных сил бригады.


«В боях за г. Коломыю нашими войсками захвачено 13 танков, 12 железнодорожных эшелонов с грузами, 45 паровозов, 10 складов, 450 автомашин»
(Из оперативной сводки штаба 1-й танковой армии, ЦАМО, ф. 299, оп. 3070, д. 334, л. 138.)


Подъехав к штабу батальона, Вовченко выбрался из танка, прошелся, разминая отекшие ноги, затем устало присел на ящик со снарядами, достал пачку папирос.
– Связь со штабом бригады есть? — спросил у подошедшего к нему капитана М. И. Ярощука.

– Нет, товарищ гвардии майор.
– Почему же не обеспечил начштаба?
– Не моя вина, товарищ гвардии майор.
– А чья же? {127}

– Далеко ушли, радиостанции не достают. Слабоваты.
– Поставь между Коломыей и Городенкой танк, пусть дублирует.
– Уже направил.
– Хорошо,— кивнул Вовченко, неторопливо закурил и сказал:— По радио всего не доложишь, Михаил Иванович. Готовь письменное донесение об успешном выполнении батальоном боевой задачи: мост через Прут захватили, Коломыю освободили.

– Слушаюсь. Я уже начал писать...
– Кто повезет?
– Пусть Бочковский,— сказал Ярощук.— О боевых действиях он может рассказать более подробно, если у комбрига будут вопросы.
– Правильно,— сказал подошедший к ним Завалишин.— Как в старину бывало — с докладом посылали отличившегося в бою офицера.
– Согласен, — сказал Вовченко. — Пошлем Бочковского.


Вечером 29 марта 1944 года столица Москва от имени Родины салютовала мужественным танкистам, освободившим город Коломыю от врага. И здесь был, видимо, единственный случай за всю войну, когда в поздравительном приказе Верховного Главнокомандующего упоминалась фамилия заместителя командира батальона. Им был отличившийся в боях за Коломыю гвардии капитан Владимир Александрович Бочковский (Приказы Верховного Главнокомандующего в период Великой Отечественной войны Советского Союза. М., 1975, с. 136.).

- 9 -

– Я должен точно знать, генерал,— говорил, постукивая кончиком карандаша по карте, маршал Жуков,— что происходит за Днестром. Какие новые части там появились и чего можно там ожидать?

– Товарищ Маршал Советского Союза,— отвечал генерал, начальник разведотдела фронта. Противник на направлении наступления армии Катукова мелкими группами {128} пехоты отступает в южном и юго-западном направлениях, оказывая незначительное сопротивление на узлах дорог... Показания пленных о подходе новых дивизий в район Станислава пока не подтвердились. Для уточнения обстановки заброшено несколько разведывательных групп в предгорья Карпат.

– Куда? Покажите. Что докладывают?
Показывая на карте тупым кончиком карандаша, генерал бесстрастно говорил, то и дело поглядывая на Жукова, стараясь понять, какое впечатление производит на маршала его доклад:

– От групп, выброшенных у Перегинского и Саджавы, поступили телеграммы о том, что сразу же после приземления вступили в бой с бандеровцами. После первых сеансов связь прекратилась. Группа, заброшенная в район Ланчина, приступила к работе. Готовим группу для выброски в район Космача.

– Что докладывают?
– Пока ничего существенного, товарищ маршал. Группа только начала выяснять обстановку в районе Ланчина.

– А в Станиславе разведчики есть? — поинтересовался сидевший у стола Крайнюков, член Военного совета фронта, плотный, крупнолицый генерал.

– Наш разведчик направлен в Станислав, но пока связи с ним нет.
– Связи нет, разведданных нет,— сильнее постучал карандашом Жуков.— Так почему же заранее не созданы базы в Прикарпатье?
– Товарищ маршал, наш отдел этим не занимается,— сказал генерал.— Но все, что мне известно, могу доложить.

– Докладывайте,— кивнул Жуков, хмурый и недовольный неясностью обстановки в предгорьях Карпат.- Как же можно принять правильное решение относительно дальнейшего действия войск фронта? По докладам получалось, что по всему фронту отступают мелкие группы противника. А не готовит ли Манштейн какую-нибудь пилюлю в предгорьях? От него всего можно ожидать. Опытная и хитрая бестия. (Прикарпатская правда. 1972, 17.18, 20 жовтня).

– В июне 1943 года,— докладывал начальник разведотдела,— в Карпаты было направлено соединение партизанских отрядов под командованием генерала Ковпака. {129} Полторы тысячи человек (Войцехович В. О. Сто днив звитяги. К., 1970, с. 5.). Кроме удара по коммуникациям и тыловым базам врага, проведения диверсий, основной задачей этого рейда являлось создание в Карпатах партизанского края, держать под контролем перевалы в горах (Войцехович В. О. Сто днив звитяги. К., 1970, с. 314.). Гитлеровцы никак не могли допустить этого, так как район Карпат, как вы знаете, имеет для противника не только стратегическое, но и политическое значение. Поэтому против Ковпака были направлены крупные силы карателей. Венгрия объявила на границе чрезвычайное положение, выдвинула войска, чтобы не дать партизанам пробраться в Закарпатье. Есть данные, что в период проведения карательной операции во Львов по заданию Гитлера прилетал Гиммлер.

Когда в Карпатах партизаны вели неравные тяжелые бои и стало ясно, что новый партизанский край в горах создать не удастся, Ковпаку была предоставлена свобода действий. Понесшие большие потери, партизаны вынуждены были возвратиться на Полесье.

Помощником Ковпака по разведке был подполковник Вершигора. Но он не смог остаться в районе Станислава, в Черном лесу, и вести разведку в пользу Красной Армии.
– Почему? — спросил Жуков.

– Непосредственно с ним была небольшая группа разведчиков и радиостанция. Батальон партизан, с которым он после разгрома основных сил партизан прорвался в Черный лес, решил уходить в Полесье для соединения с главными силами. Вершигоре не удержаться было одному.

– Расширил бы группу за счет местного населения,— сказал начальник штаба фронта генерал Боголюбов. Он внимательно слушал генерала, глядя на него через неизменные круглые очки в темной роговой оправе.
– В том-то и дело, товарищ генерал-лейтенант, что пополняться не было возможности. Черный лес, где был Вершигора, забит бандеровцами. Местное население держится под их жестоким контролем. Сочувствующие Советской власти, притаились. Расширить группу за счет местного населения не было возможности.
– Это верно,— согласился Крайнюков.— Как вы, товарищи, знаете, уже в Полесье мы столкнулись с украинскими {130} националистическими бандами. В Прикарпатье положение более сложное. Нам еще придется немало поморочить голову в борьбе с украинскими националистами в этом районе. Там, в силу исторически сложившихся условий, их влияние велико.

– Ничего, немецкие армии бьем, а с бандеровцамн тем более расправимся,— сказал Жуков.

– Конец им одни, это ясно,— согласился Крайнюков,— но бороться с ними будет трудно. Немалый процент населения заражен националистической идеологией.

Крайнюков — кадровый военный политработник. До войны служил во Львове заместителем командира по политчасти 2-го кавалерийского корпуса. Боевое крещение получил на советско-румынской границе, куда в канун войны был переброшен их корпус. Потом он стал членом Военного совета 6-й и 40-й армий. Перед началом Киевской операции Крайнюкова назначили первым членом Военного совета фронта.

В ходе наступления войска 1-го Украинского фронта выходили на те рубежи, на которых Крайнюков начинал войну. Он знал о националистическом влиянии в Западных областях Украины, которые меньше двух лет жили при Советской власти и, конечно, за это короткое время коренных изменений в сознании людей не могло произойти. Были заложены только основы социалистического мировоззрения.

– А как Ковпак сумел пройти от Карпат до Полесья? — поинтересовался Боголюбов,— Ведь, как вы говорите, везде полно националистов да и немецкие гарнизоны стояли на их пути. А партизаны выходили не в одиночку. Не утаишься.
– Так точно. Партизаны разбились на семь групп и выходили из кольца окружения в разных направлениях.

– Давайте кончать разговор на эту тему,— сказал Жуков,— Бандеровцами займутся те, кому следует, а у нас есть свои заботы. Теперь, генерал, доложите ваши данные о количестве войск, окруженных севернее Каменца-Подольского в районе Дунаевцы.

– Слушаюсь. Согласно данным всех видов разведки, в районе...— генерал по памяти, не глядя на карту, стал перечислять населенные пункты, расположенные вокруг кольца окруженных фашистских войск,— находятся остатки разгромленных пехотных и танковых дивизий 1-й немецкой танковой армии общей численностью до 30 тысяч {131} человек. У них имеется примерно 100-120 танков, 4-5 тысячи автомашин, почти нет артиллерии и минометов. (Грылев. Днепр — Карпаты — Крым. М., 1970, с. 151).
– Их намерения? Что говорит разведка? — спросил Жуков, глядя на карту суровым острым взглядом, будто перед ним был не лист бумаги, а скопление войск противника, которое нужно уничтожить.

– Ваши предположения, товарищ маршал, о том, что противник намеревается прорваться из кольца через Хотин в Румынию, подтверждаются новыми сведениями.
– Какими?

– Авиаразведка докладывает, что в ряде мест наведены переправы через Днестр и замечена переправа немецких войск на правый берег. Кроме того, в 14 часов наша радиоразведка засекла работу штабных радиостанций 1-й танковой армии, 3-го танкового корпуса и двух танковых дивизий противника за Днестром в районе Хотина. Таким образом, можно сделать вывод, что окруженные немецкие войска будут переправляться на юг...

Зазвонил телефон. Жуков поднял трубку. Вначале слушал невозмутимо, затем лицо его начало принимать все более мягкое выражение.

– Молодец, Катуков. Поздравляю. Продолжай наступление в заданном направлении. Задача: овладеть Станиславом и Черновцами, выйти на государственную границу... Желаю успеха.

Положив трубку, повернулся к сидевшим членам Военного совета, довольно улыбнулся:
– Катуков докладывает, что передовой отряд бригады Горелова сегодня овладел Коломыей, потеряв только два танка. Значит, дорога к государственной границе открыта...
Наступило оживление, все склонились над картой с нанесенной обстановкой.

Крайнюков же смотрел на Жукова, его волевое, суровое лицо и думал, что война выдвинула на высокие посты в армии молодые, энергичные, проверенные в боях, военные кадры.

Жуков не кончал военных академий. Его военное образование заканчивалось учебой в Высшей кавалерийской школе в Ленинграде в 1924 году. Однако, это был человек сильной воли и решительности, военный до мозга костей. {132} Военному делу он учился самостоятельно — упорно, настойчиво. Благодаря природному таланту, сильной воле и высокой требовательности, решительности он занимал самые высокие посты в армии. Этот талантливый военачальник принимал смелые, оригинальные решения, исходившие из знания конкретных, реальных условий обстановки, боевых возможностей войск. Являлись они неожиданными для немецких генералов, изучавших все каноны военной науки в прусских академиях.

Командующего фронтом беспокоила группировка противника, окруженная в районе Каменца-Подольского. Несмотря на ухудшение положения окруженных немецких войск, они оказывали упорное сопротивление, сдаваться не собирались. Группы пехоты с танками подходили к Днестру, к переправам, угрожая коммуникациям 1-й танковой армии Катукова.

Основываясь на убедительных, как казалось, данных разведки, Жуков все еще считал, что в котле находится небольшая, всего-навсего тридцатитысячная группировка врага. Разведчики пришли к выводу, что окруженная армия решила прорываться на юг через Хотин. Группировка врага сравнительно мала. Путь ей на юг надежно перекрыт. Можно и нужно ликвидировать котел в кратчайший срок.

– Пора кончать,— вслух подумал Жуков и посмотрел на генерала Боголюбова,— Александр Николаевич, вы подготовили директиву Военного совета?
– Так точно! — Поднялся начальник штаба фронта. Поправив очки, раскрыл папку:
– Читайте.

Все слушали внимательно, не перебивая.

«Командармам 1-й гвардейской, 3-й гвардейской танковой, 18, 38, 4-й и 1-й танковой.
1. Дунаевская группировка противника окружена полностью. В течение 27 и 28 марта группа пыталась прорваться в общем направлении через Каменец-Подольск за реку Днестр.
Группы танков противника с пехотой 28 марта отмечались в районах: Гуменцы, Лянцкорунь, Купин, Нестеровцы, Дунаевцы, Жванчин.
29 марта следует ожидать решительной попытки противника прорваться через Каменец-Подольский на Хотин и с рубежа Лянцкорунь, Гуменцы на Скала, Залещики... {133}
Приказываю: армиям продолжать стремительное наступление и 31 марта полностью закончить разгром окруженной группировки противника» (Москаленко К. С. На Юго-Западном направлении. 1943—1945. М., 1972, с. 317-318.)

— Пора кончать,— проговорил Жуков и первым поставил подпись под боевым распоряжением.

- 10 –

Не везет младшему лейтенанту Лапочке да и только. Под Чертковом танк его попал в яму, просился первым на своем танке Днестр форсировать, так нет. Гавришко не разрешил. Видал,— Шамардина, механика-водителя своего танка направил. А танк Лапочки почти в хвосте батальона переправлялся. Правда, в Городенке он вволю пострелял по фашистам и двадцать семь солдат пленил. Сам сосчитал, построил и стал конвоировать на танке до штаба батальона. Думал получить похвалу, даже награду за пленных. Так разве похвалили? Куда там. Встретил его на дороге начальник политотдела бригады подполковник Ружин и не то что похвалил, а даже отругал: на танке вздумал пленных конвоировать, моторесурсы расходовать по пустякам. Ничего себе пустяк, думал Лапочка, двадцать семь пленных не в счет. Оказалось, что на окраине Городенки целый венгерский полк сдался в плен без боя. Восемьсот человек вместе с командиром полка. Да, счет не в пользу Лапочки.

В Коломые Лапочке снова не повезло. Вот второй батальон — это да! Ворвался в Коломыю, нашумел, освободил город. Капитан Бочковский, хотя и заместитель командира батальона, а попал в благодарственный приказ Верховного Главнокомандующего за освобождение Коломыи. А почему в приказ попал заместитель при живом командире, этого никто не знает и не может объяснить. Но факт остается фактом. Лапочка завидует Бочковскому, старается подражать ему. Капитан — парень лихой, очертя голову лезет в бой. Вот если бы Лапочка был во 2-ом батальоне и вместе с ним участвовал в бою за Коломыю! Он бы показал себя. А то группу танков из первого батальона послали на помощь второму уже к концу боя. Разве отличишься?

Сегодня из бригады, стоявшей в Коломые, послали в штаб корпуса танк с помначштаба за каким-то срочным {134} приказом. И почему-то выбор пал именно на его танк. Если сопровождать пленных, так на танке нельзя, а за пакетом ехать можно. Пойми тут — что и как нужно делать.

...Утром Рассказов шел по улице и не обратил бы внимания на проходивший мимо него танк, если бы его не окликнули:
– Товарищ капитан!

Повернувшись на зов, Рассказов с удивлением посмотрел на танкиста с почерневшим, осунувшимся лицом и не узнал его. Видимо, танкист понял это, соскочил на дорогу, подошел, приложил руку к шлему:

– Гвардии лейтенант Турчак. Не признали, товарищ капитан? Вы на нашем танке от Черткова до Днестра ехали?
– Как можно такое забыть? Здравствуйте, — обрадовался встрече Рассказов, узнав теперь офицера,— Как вы здесь оказались? Полк, по моим данным, под Станиславом дерется. Где Сулима?

– Гвардии старший лейтенант Сулима в госпитале. Я отвез его. Поэтому и здесь оказался.
– Как в госпитале? Что с ним? Рассказывайте.

И Турчак коротко сообщил о последних событиях, происшедших с танкистами на подступах к Станиславу. Вместе с теми сведениями, которые перед этим Рассказов получил в штабе корпуса, картина вырисовывалась следующая.

В ночь на 28 марта поступил приказ командующего армией, в котором предписывалось корпусу генерала Дремова к утру 29 марта овладеть Станиславом. Получив приказ, механизированные бригады корпуса перешли в наступление. Впереди шли танковые полки этих бригад. Разведчики из 67-го гвардейского танкового полка во главе с гвардии старшим сержантом Петром Зеленовым на бронетранспортере первыми ворвались в Тысменицу, расположенную в десяти километрах восточнее Станислава, и смело вступили в бой с большой группой фашистов. Вслед за разведчиками в поселок ворвалась танковая рота гвардии старшего лейтенанта Евгения Висконта из этого же полка. Враг был выброшен из Тысменицы.

Противник не примирился с потерей поселка, прикрывшего подступы к Станиславу, бросил в бой свежие силы пехоты, поддержанные танками, бронепоездом и авиацией. Поселок переходил из рук в руки. {135}

Разгромив врага в Тысменпце, танковые полки к исходу дня подошли к восточной окраине Станислава.

Впереди всех оказалась танковая рота гвардии старшего лейтенанта Андрея Сулимы. Подозрительная тревожная тишина, встретившая танкистов на окраине города, заставила насторожиться. Сулима рассудил, что противник без боя не оставит Станислав, врываться очертя голову на его улицы с пятью танками и тридцатью автоматчиками, ехавшими на них десантом, без проведенной разведки да еще в наступившей темноте было безрассудно. Тогда Сулима приказал машинам остановиться и замаскироваться, использовав придорожные строения и складки местности, сам же решил пойти в разведку. («Я просил, чтобы в разведку послали меня, но он не разрешил»,— сказал Турчак). Соскочив из танка, Сулима взял с собой нескольких автоматчиков и с ними пошел вдоль улицы. Не успели отойти от танка и десяти шагов, как по танкистам, точно по одному сигналу, обрушился шквал огня. Казалось, стрелял каждый куст, каждое строение. Как видно, для танкистов была подготовлена ловушка.

Упал тяжело раненный Сулима. Автоматчики подхватили его и под прикрытием огня танков подняли на машину. Сулима сразу же приказал Турчаку немедленно передать по радио всем танкам роты подготовиться к бою и доложить обстановку командиру полка. Поскольку под огнем противника не было возможности сделать перевязку, Сулима вскоре потерял сознание. Турчак вывез его с поля боя и доставил в госпиталь.

Из полученных донесений и докладов прибывших из бригад офицеров связи Рассказов знал, что дороги к Станиславу заминированы. Враг упорно сопротивляется. Командиры танковых полков механизированных бригад, имевших очень мало, всего по десятку танков, остановились и ждали подхода мотострелковых подразделений, чтобы совместно с ними наступать на город.

Части стрелковой дивизии, вошедшей в оперативное подчинение механизированного корпуса и имевшей задачу обходить Станислав с северо-востока, двигались пешим порядком, под ударами авиации, далеко отстали от танковых частей и еще находились в районе Тлумача.

Большие надежды возлагались на танковую бригаду Горелова, которая вышла из Коломыи на Надворную, {136} откуда будет наступать на Станислав. Поэтому Рассказов и решил направиться с этой бригадой на Станислав и дать в газету материал о взятии города.

- 11 -

Рано утром командующего немецкой группой армий «Юг» генерал-фельдмаршала Эриха фон Манштейна унд Левинского разбудил неожиданный телефонный звонок. Подняв трубку, он услышал голос своего неизменного начальника штаба генерала Буссе:

– Доброе утро, господин фельдмаршал. Только что звонили из ставки. Вас срочно приглашает к себе фюрер в Оберзальцберг. Он выслал за вами свой личный самолет.
– Когда он прибудет? — спросил Манштейн.
– Самолет подобрал господина фельдмаршала фон Клейста и скоро должен прибыть в Лемберг. (Так немцы называли город Львов.)
– Хорошо. Пусть начальник оперативного отдела возьмет с собой необходимые документы. Он полетит со мной.
– Слушаюсь. Он уже предупрежден.
– И еще, Буссе, я сейчас выеду на аэродром, а вы свяжитесь с генералом Цейтцлером и постарайтесь узнать причину вызова.
– Будет выполнено.

Пока Манштейн с помощью ординарца оделся и выпил чашечку кофе, к дому была подана машина. Охрана на бронетранспортерах и мотоциклах находилась в готовности к сопровождению своего командующего.

Утро было серое, промозглое, неуютное, какое часто бывает в это время года в предгорьях Карпат. И настроение Манштейна было тревожным, хотя он внешне, на виду своих подчиненных, сохранял ледяное спокойствие, являя образец генштабиста прусского военного воспитания. Голову же упорно сверлила мысль: зачем его вызывает фюрер?
После крымского триумфа, принесшего громкую славу победителя Севастополя и звание фельдмаршала, ни сорок третий, ни начавшийся сорок четвертый годы уже не принесли большой славы ему, Манштейну.

Потерпев сокрушительное поражение под Сталинградом и на Кавказе, немецкие войска постоянно откатывались {137} на восток под нажимом превосходящих сил русских. (И где только у русских берутся эти силы!) Попытались закрепиться на Днепре, даже громко назвали этот рубеж «Восточным валом», но русские войска перешагнули через могучую реку, и не было никакой возможности отбросить их с плацдармов. Затем пришлось оставить Киев, Днепропетровск и Никополь, в последующем придется оставить и Крым, что наверняка повлечет за собой отход от Германии Турции, потом Румынии и Болгарии. А что дальше?

Немецкое командование лихорадочно принимало всяческие меры, чтобы не допустить надвигающегося разгрома своих войск. Но катастрофа неумолимо приближалась. Бои носили ожесточенный характер, большие потери понесли обе стороны. В районе Корсунь-Шевченковский была окружена крупная группировка немецких войск, насчитывавшая около 80 тысяч солдат и офицеров.

Манштейн, помня о своей неудачной попытке деблокировать окруженную армию Паулюса под Сталинградом, решил взять реванш и показать свое мастерство полководца. Он создал сильную танковую группу в составе 8 танковых и 6 пехотных дивизий и направил ее на выручку окруженных войск генерала Штеммермана. Но она была остановлена советскими войсками. Окруженные намеревались ночью, используя метель, незаметно выскользнуть из котла. Но это им не удалось. Тысячи трупов, множество танков, машин и орудий остались на поле кровопролитной битвы.

Эти бои принесли огромные потери немецким войскам в личном составе и технике и осложнили общую обстановку. Создавались более благоприятные условия для наступления советских войск, развернувшегося от Полесья до устья Днепра.

В начале марта возобновили наступление войска 1-го Украинского фронта под командованием маршала Жукова, наносившие главный удар в направлении Черткова, Черновцов, Советские войска продвигались к Карпатам, глубоко охватывая фланг и тыл немецкой обороны и лишая гитлеровцев возможности организовать оборону на реках Южный Буг, Днестр, Прут. Советские войска вышли к Станиславу и Черновцам, захлопнули в новый «мешок» в районе Каменца-Подольского 1-ю немецкую танковую армию. В окружении оказалось 23 дивизии. {138}

Тогда Манштейна вызвали в Бергхоф, где находилась ставка Гитлера. Обсуждался вопрос, как спасти 1-ю танковую армию генерала Хубе от разгрома, не допустить нового Сталинграда или Корсунь-Шевченковского. Адмирал Миклош Хорти, боясь выхода советских войск к Карпатам, предоставил в распоряжение немецкого командования 1-ю венгерскую армию, спешно выдвигаемую в район Станислава. Диктатор Румынии маршал Антонеску, не надеясь на стойкость своих войск, обратился с просьбой к Гитлеру, чтобы танковая армия генерала Хубе прорывалась на восток к Днестру, к границам Румынии. Хубе склонялся к прорыву на восток и, не ожидая решений сверху, послал части к переправам через Днестр в районе Хотина, намереваясь достичь южного берега реки и занять оборону.

После длительных споров Гитлер согласился с предложенным Манштейном планом прорываться 1-й танковой армии на запад, в сторону Львова. Для нанесения встречного удара Гитлер также решил включить в ударную группу 4-й танковой армии сформированный на западе танковый корпус СС, а также горнострелковую дивизию из Венгрии и пехотную дивизию из резерва. Возвратившись из ставки, Манштейн выехал к генералу Раусу, командовавшему 4-й танковой армией, и начал готовить мощный удар навстречу с прорывающейся 1-й танковой армией генерала Хубе.

Прошло всего четыре дня, и вот вновь неожиданный вызов к Гитлеру. Манштейн, сидя в небольшой, специально отведенной для него комнате в здании на аэродроме, в ожидании самолета, терялся в догадках. Чем вызван его спешный вызов в ставку? И почему одновременно с фон Клейстом? Какие новые планы возникли в воспаленной голове Гитлера? От него можно было всего ожидать.

Послышался голос генерала Буссе за дверью. Наконец- то. Что он сейчас сообщит? Но почему он приехал сюда сам, а не позвонил по телефону. Наверное, что-то важное. Как-то неприятно заныло сердце. Возраст таки дает знать «о себе. Все же 57 лет и почти три года в боях, без отдыха.
Войдя в комнату, Буссе остановился у порога. Оп был бледен и казался растерянным.

– Господин фельдмаршал, я разговаривал с генералом Цейтцлером.
– Ну, что там, Буссе? — привычно сохраняя спокойствие, сдержанно спросил Манштейн. {139}
– Господин фельдмаршал, генерал Цейтцлер сообщил, что фюрер...— Буссе на мгновение замялся, подбирая слово взамен «снять»,— собирается освободить с занимаемых постов фельдмаршала фон Клейста и вас, господин фельдмаршал.
– Этого и следовало ожидать,— внешне спокойно проговорил Манштейн,— Благодарю вас, Буссе.
– Это наверняка козни Геринга и Кейтеля,— сказал Буссе.
– Возможно. И Гиммлера тоже,— добавил Манштейн, подумав: «Да, Гиммлера больше, чем других».

Манштейн был информирован о заговоре против Гитлера. Еще во время боев под Сталинградом к нему приезжал один из участников заговора, полковник генерального штаба Клаус фон Штауффенберг и предлагал ему принять участие в заговоре. Он рассказал о согласии ряда генералов и намекнул, что им сочувствует сам рейхсфюрер СС Гиммлер. Это насторожило Манштейна, правильно предположившего, что Гиммлер, в случае устранения Гитлера, не захочет остаться на вторых ролях, а попытается сам захватить власть в государстве. Быть в подчинении Гиммлера Манштейн не хотел, достаточно зная его и опасаясь, как человека двуличного и коварного. Лучше уж пусть Гитлер остается у власти. Со временем генералы его обуздают. Штауффенберг уехал тогда ни с чем.

Гиммлер, безусловно, знал о предложении Манштейна Гитлеру об установлении должности командующего Восточным фронтом и намерении Манштейна занять ее, на что соглашались генералы, и видел в этом возвышении скрытую угрозу себе. Он не мог этого допустить.

Манштейн знал, что и в его окружении есть офицеры, знающие о готовящемся заговоре против Гитлера и готовые принять в нем участие. Например, начальник оперативного отдела полковник Шульц-Бюттгер, всегда скромный, вежливый, исполнительный, о котором и не подумаешь, что он заговорщик.

Вошел адъютант Штальберг, вытянулся у двери — он еще не знал о предстоящем снятии с поста своего командующего, как не знал этого никто в группе армий. Все привыкли, что командует «выдающийся полководец», как его называли, генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн унд Левински, «герой штурма Севастополя и взятия Крыма», знакомый им по предыдущим боям, положительные и отрицательные стороны которого они хорошо знали. {140} Всем казалось, что он будет постоянно командовать, до конца разделит с ними всю тяжесть войны.

– Прибыл самолет, господин фельдмаршал,— бойко доложил адъютант.
Немного поспешно Манштейн поднялся с кресла, повернулся к генералу Буссе:
– Мой самолет пусть вылетает следом за нами.
– Будет выполнено. Счастливого пути, господин фельдмаршал,— дрогнувшим голосом сказал Буссе, думая, как ему поступить после ухода Манштейна, вместе с которым воевал с сорок первого года. Кого назначат новым командующим? Приедет ли он один или привезет с собой и начальника штаба, и он, Буссе, останется не у дел. Не лучше ли сразу проситься на другое место, показав этим благородство и верность своему командующему.

Манштейн направился к приземлившемуся и не выключавшему моторы самолету Гитлера «Кондор». За ним спешили улетавшие с ним начальник оперативного отдела Шульц-Бюттгер и адъютант Штальберг. В самолете Манштейн поздоровался с фельдмаршалом фон Клейстом, спросил:
– Вы знаете, зачем нас вызывают?
– Да,— коротко ответил фон Клейст и вновь углубился в свои, видно, невеселые мысли.
Манштейн уселся в удобное кресло, замолчал.

В пути больше молчали. Да и о чем говорить им, отстраненным с постов, фельдмаршалам? Только позади их Штальберг, еще не знающий о причине вызова, рассказывал своим соседям какой-то веселый анекдот. Прислушиваться не хотелось, но и остановить их болтовню Манштейн не решался, хотя сдержанный смех адъютантов раздражал его.
Перед ним на столике лежало несколько газет, иллюстрированные журналы, какие-то книжонки. Манштейн обычно не любил читать творения геббельсовской пропаганды, считая, что они предназначены простонародью, предпочитая военную литературу, но делать было нечего, спать тоже не хотелось. Манштейн взял книжонку, привычным движением вставил монокль. На обложке прочитал: Вальтер Дарре «Свинья как критерий нордических народов и семитов». Ну, о чем здесь пишет министр земледелия третьего рейха?

«В германском культе свинья стоит на первом месте... Вообще все технические термины, связанные с домашней {141} свиньей, у германцев столь многообразны, настолько до деталей продуманы и разработаны употреблением поколений, что эта свинская терминология подтверждает, что германцы разводили свиней с незапамятных времен... Между определенными нациями или человеческими расами, с одной стороны, и между определенными расами домашних животных, с другой стороны, существует особая связь... Нордические народы Средиземноморья имели домашнюю свинью как ведущую расу... Нам надо, однако, назад к свинье!».

Фельдмаршал брезгливо бросил на столик эту брошюру, проповедующую «свиную идеологию», подумал: «И что за мания у нашего руководства? Можно подумать, будто всю эту стряпню кто-то читает».
Вообще же, что его ждет в Оберзальцберге?
Гитлер принял Манштейна и Клейста только перед вечерним докладом обстановки.

– Фельдмаршал фон Манштейн,— торжественно и высокопарно произнес Гитлер, — в исторических боях с большевиками вы проявили высокое мастерство полководца и сделали все, что могли на высоком посту, на который я вас назначил. За большие заслуги перед рейхом и мной, его фюрером, награждаю вас мечами к Рыцарскому кресту (В гитлеровской армии — высшая награда, которая имела несколько степеней: Рыцарский крест, дубовые листья к нему, мечи к ним, и самая высокая — брильянты к мечам), который вы достойно носите...

Манштейн, выпятив рыхлую грудь, обтянутую мундиром, слушал Гитлера, расхваливающего его заслуги, на миг забыв, что это только сладкая пилюля перед снятием с высокого поста командующего группой армий, который он занимал, внимательно слушал, в эти минуты довольный и польщенный такой высокой наградой. Гитлер же продолжал:
– В создавшейся сложной обстановке на Восточном фронте я решил передать командование группой армий другому генералу. На востоке прошло время операций крупного масштаба, для руководства которыми вы особенно подходили. Теперь важно просто удерживать позиции. Начало этого нового метода управления войсками должно быть связано с новым именем и новым девизом. Поэтому я решил сменить командование группы армий.

Для предстоящей работы наиболее подходящим мне кажется Модель. Он остановил отступление группы армий {142} «Север», проходившее в тяжелой обстановке. Моделю я решил вручить командование группой.

– Мой фюрер,— вставил Манштейн, довольный, что его отстраняют с таким, пусть внешним почетом,— я ничего не могу сказать против, поскольку вы считаете возможным при данной обстановке лучше решать задачи с новым командующим. Я, как и вы, считаю, что могу передать командование генералу Моделю без существенного ущерба для дела, так как я уже принял решающие меры по спасению 1-й танковой армии.

– Да, да,— живо согласился Гитлер, тоже довольный, что разговор идет гладко и Манштейн не выявляет, во всяком случае внешне, недовольства.— В создавшейся ситуации Модель наиболее подходящий человек. Он будет «носиться» по всем дивизиям и выжмет из войск последнее.

– Дивизии под моим командованием,— заговорил Манштейн,— уже давно отдали последнее...
Гитлер уже не слушал его слов, а обернулся к фельдмаршалу фон Клейсту и также объявил решение назначить вместо него нового командующего, генерала Шернера. На этом аудиенция закончилась. Фельдмаршалы, стараясь держаться достойно, с честью выдерживая удар судьбы, направились к двери, которая перед ними бесшумно отворилась.

В приемной уже стояли невысокого роста, узкогрудый, с квадратной головой и черными, коротко стрижеными волосами «без лести преданный Гитлеру» Вальтер Модель, только что произведенный в фельдмаршалы, и с крючковатым носом, в очках генерал-полковник Франц Шернер. Сухо раскланявшись с новыми командующими групп армий, фельдмаршалы Манштейн и Клейст, провожаемые злорадными, сочувствующими или безучастными взглядами находившихся в приемной генералов и офицеров, покинули ставку.


Обменявшись коротким молчаливым рукопожатием с Клейстом, Манштейн сел в поданную машину. Только сейчас он почувствовал облегчение. Почетный уход в отставку все же лучше, чем попасть в немилость. Может, это и к лучшему. Обстановка на фронте тяжелая, перед неудержимым валом советских войск не может устоять немецкая армия. О победе не может быть и речи. Все шло к поражению в войне с Россией. Теперь только бы {143} удержаться у границ рейха. Может, с ухудшением положения его еще призовут, наделив высокими полномочиями в руководстве армией. А кто руководит армией, тот является хозяином положения. Но это вопрос будущего, мечты, а сейчас нужно возвращаться в группу армий, распрощаться с генералами, сдать дела новому командующему.

Пусть Модель попробует остановить лавину русских,— злорадно подумал Манштейн,— он скоро сломает голову, этот новоиспеченный фельдмаршал. Фельдмаршал? Фюрер таки отказался от своего слова не присваивать никому этого высшего звания.

После того, как генерал-фельдмаршал Фридрих фон Паулюс сдался в плен советским войскам в Сталинграде, Гитлер в ярости заявил, что больше никому из генералов в этой войне не присвоит звания фельдмаршала. За всю историю германской армии Паулюс был первым фельдмаршалом, оказавшимся в плену. Присвоив звание человеку, который был сообщником в разработке многих его военных планов, в том числе и плана нападения на Советский Союз, так называемого «плана Барбаросса», Гитлер не ожидал, что вернейший ему генерал подложит такую свинью. В своем выступлении по радио он прозрачно намекнул, что Паулюс не может сдаться в плен, а его великая судьба — пустить себе пулю в лоб. Да, геббельсовская пропаганда сделала бы тогда из него героя и мученика!

Когда на рассвете 31 января 1943 года начальник штаба 6-й армии генерал-лейтенант Шмидт разбудил своего командующего в подвале универмага в разрушенном Сталинграде, передал ему радиограмму фюрера и поздравил его с присвоением звания фельдмаршала, Паулюс ответил: «Это означает, видимо, призыв к самоубийству, но я не доставлю Гитлеру такого удовольствия». Паулюс предпочел жизнь смерти, величие в загробной жизни — жизни в лагере немецких военнопленных.

Это решение Паулюса и вызвало гнев Гитлера по отношению к германским генералам. Прошло немногим более года, и вот теперь Гитлер присвоил звание фельдмаршала своему верному генералу Вальтеру Моделю.

- 12 -

Командир бригады размещался в небольшом домике лесника на окраине Надворной. На стенах — развесистые оленьи рога, чучела птиц, цветные картинки, изображающие {144} сцепы охоты. В окна виднеются круто поднимающиеся к хмурому небу горы. Густой хвойный лес еще в снегу. Голые вершины белеют снежными шапками.

В Коломые снега уже нет, подумал Рассказов, увидев угрюмо-суровый и по-своему красивый карпатский пейзаж. Горы. А ведь их придется преодолевать. Нелегко будет подниматься по таким кручам.

– Вот и корреспондент, не ожидал тебя здесь,— пробасил Горелов, поднимаясь у стола, как всегда уверенный и бодрый.— Здравствуй, здравствуй, проходи.
– Почему не ожидали?
– Видал, куда мы забрались? К самым горам. Попробуй найди.
– Идем на Станислав,— сказал находившийся здесь Ружин.

На дороге плотной колонной вытянулись двадцать два танка. Танки, которым предстояло идти в бой за Станислав. Произнесены короткие напутственные речи. Полковник Горелов обошел танкистов, пожал руки Шустову, Веревкину, Сирику, Головину, Духову... Задержал руку Ковылева, посмотрел ему в глаза, спросил:
– Как действует рота?

– По-гвардейски, товарищ гвардии полковник,— вытянулся Ковылев. (После форсирования Днестра его назначили командиром танковой роты).
– Ну и молодцы! — пробасил Горелов и добавил, улыбаясь:— Только что сообщили, что нашлись два затерявшихся твоих ордена — Красной Звезды и Отечественной войны, так что поздравляю.
– Спасибо, товарищ гвардии полковник,— засиял Ковылев и произнес:— Служу Советскому Союзу!
– Женя, с тебя причитается! — воскликнул Шустов.

– Поздравляем,— крепко жали руки товарищи. Они были искренне рады, что награды нашли смелого воина. До этого, сами получая ордена и медали, они чувствовали себя неудобно при Ковылеве, который воевал не хуже, а даже лучше многих из них, но почему-то не получал наград. А теперь сразу два ордена пришло! Может, и другие найдутся...
Командиры доложили о готовности. Короткая команда. Взревели моторы. Могучие стальные машины, разбрызгивая в стороны грязь, одна за другой скрылись за поворотом улицы.

...К вечеру подошли к Станиславу и оседлали все {145} дороги, ведущие из города на юг. Замаскировались. Экипажи тщательно проверили машины, танковые орудия, пулеметы.
В укрытом за рядами елей домике собрались командиры батальонов гвардии майоры Вовченко и Гавришко, обсуждали, как лучше выполнить поставленную перед ними задачу.
– Что-то не верится, что в Станиславе мало немецких войск,— сказал Вовченко, разглядывая план города, вычерченный Гавришко еще в Черткове.

– Это тебе не Коломыя, так скоро его не возьмешь,— покосился на него Гавришко.
– Приказ будем выполнять. Давай пригласим тех, кто служил в Станиславе до войны, уточним план.
– Я знаю город не хуже других,— обиженно нахмурился Гавришко, но согласился.

Они оба знали город хорошо. Николай Гавришко в нем встретил войну, командуя взводом в 15-й танковой дивизии. Отсюда и на фронт ушел. Степан Вовченко впервые побывал в Станиславе еще в 1939 году юным лейтенантом, командиром танкового взвода в 16-й кавалерийской дивизии.

Прибыли ветераны бригады. Первым зашел Сергей Ентяков, который в Станиславе начинал войну старшим сержантом, командиром танка, а теперь возвращался старшим лейтенантом, начальником связи батальона, кавалером четырех боевых орденов и медалей. За ним лейтенант Иван Шустов, удостоенный пяти правительственных наград, который служил в городе срочную службу механиком-водителем, и другие. Они помогли уточнить план города, разобраться в переплетении его улиц.

– Успех будет зависеть от нашего умения действовать быстро, решительно, смело, а также от умения маневрировать,— наставлял гвардии майор Гавришко пришедших командиров.

– В город ворвемся одновременно по нескольким улицам, необходимо создать видимость большого количества танков,— говорил гвардии майор Вовченко.

Когда ночь опустилась на землю, танки заняли установленные им места. Командиры батальонов в назначенное время подали по радио команду экипажам:
– На полной скорости, вперед!

Ночное нападение советских танкистов со стороны Черниева, с юга, действительно явилось неожиданным для {146} гитлеровцев. Вражеское командование спешно готовило оборону на восточной окраине, со стороны Тысменицы, где уже шли упорные бои, а советские танкисты ворвались в город со стороны Надворной. Последняя мартовская ночь в Станиславе наполнилась оглушительными взрывами, треском пулеметов и автоматов, лязгом и скрежетом гусениц танков, умножаемыми эхом ночных улиц. Небо осветилось всполохами многих выстрелов, пламенем горевших танков и машин, полыхавших домов.

Гитлеровскую администрацию охватила паника. Все были уверены, что две дивизии, поддержанные танками и авиацией, действующие на северо-восточной, восточной и юго-восточной окраинах, не допустят советские войска в город. А тут неожиданно на улицах загрохотали краснозвездные танки.

— Руссише папцерн! Руссише панцерн! — тревожно орали фашисты. Окружной староста капитан Альбрехт полураздетым вскочил в машину и укатил в Стрый. За ним мчались, торопя своих перепуганных шоферов, гестаповцы, работники различных учреждений.

Жители города в те тревожные мартовские ночи сидели в подвалах, надеясь как-нибудь пережить грозовое ненастье. Они не знали, что творится не только в мире, на фронтах, но и на территории родного города.

В то время, когда с востока, разрывая благодатную весеннюю тишину пальбой артиллерии, рокотом авиационных моторов, ревом мощных танковых колонн, автоматной трескотней, грозным «ура», приближалась Красная Армия, немецкие верховоды истерично призывали своих солдат к героическому сопротивлению «восточным ордам» во имя фюрера и великой Германии. Оперативные сводки из главной квартиры фюрера сообщали об «успешных немецких контрударах»:
«...В районе к югу от Староконстантинова и на восток от Тернополя собственные контрудары были успешными».
«...Между Проскуровом и Тернополем в результате нашего контрнаступления прорваны вражеские позиции. Большевистские силы разгромлены».

Однако хвастливые сообщения гитлеровского командования были рассчитаны на легковерных. Немецкие войска получали одно поражение за другим. Спешно изыскивались разнообразные меры, чтобы остановить наступающие советские войска. {147}

Так, в начале марта в Станиславе немецкие оккупационные власти собрали население на центральной площади. С речью выступил окружной староста, доктор Альбрехт:
— Глянем с гордо поднятой головой в будущее! — выкрикивал он.— Поэтому давайте к оружию! Со светлой головой и мужественным сердцем вступайте в СС стрелецкую дивизию «Галичина». Становитесь к дальнейшему труду и победе!

Это был не первый призыв вступать в ряды смертоносной дивизии. Решение о ее создании было дано Гитлером еще в апреле 1943 года, и с того времени проводилась широкая кампания вербовки добровольцев. Вербовщики старательно избегали названия «дивизия эсэс» (шутцштаффельн — охранные отряды), а разъясняли, что буквы «СС» соответствуют традиционному украинскому названию — сечевые стрельцы (Даниленко С.Т. Дорогою ганьби и зради. К., 1970, с. 231—232). Но желающих идти в бой за гитлеровцев не было. Молодежь укрывалась или бежала в леса, поэтому широко проводился принудительный набор.

Активную контрпропаганду во время формирования дивизии СС «Галичина» вели подпольщики и партизаны. В городах и селах Прикарпатья появились листовки: «Дорогие граждане, не идите в полицию, не идите в СС-дивизию, потому что они эту дивизию создают для прикрытия. Потому они ее создают, что, когда будут бежать, чтобы их прикрывала. Смерть Гитлеру и его наймитам — украинским националистам! Да здравствует Коммунистическая партия и Красная Армия!».

Забегая вперед, скажем, что после соответствующей подготовки «14-я Гренадерен ваффен СС дивизион Галициен» летом 1944 года была брошена гитлеровцами на фронт. Под Бродами основные силы дивизии были окружены и разгромлены советскими войсками. Остатки ее через Карпаты ушли в Словакию, а потом в Югославию, где принимали участие в борьбе с партизанами. Позже остатки дивизии сдались английским войскам.


Советские танки громыхали по ночным улицам. Машина майора Гавришко быстро приближалась к центру. Немецкий бронетранспортер, стоявший на перекрестке, открыл по ней огонь. {148}

– Газу! Вперед! — командует Гавришко.— Дави!

Грозная машина подмяла бронетранспортер и пошла дальше.

На улицу Голуховского вырвалась «тридцатьчетверка» старшего лейтенанта Дмитрия Сирика. Как и в предыдущих боях, он идет впереди. В смотровой прибор было видно белую гладь дороги. Строения по ее краям от этого казались еще более темными и мрачными.

У одного из домов Сирпк заметил притаившийся вражеский танк. Короткая команда. Механик-водитель резко остановил машину. Прогремел выстрел, точный, почти в упор — и яркая вспышка сверкнула на броне танка противника.

– Вперед! — командует Сирик, и танк громыхает дальше по улице.

Дмитрий перед боем тщательно изучил план города и знал, что в конце улицы возле почты нужно повернуть направо. Действительно, сквозь узкую смотровую щель он различил очертания большого здания. Это и была почта.

Но не знал молодой полтавчанин, что здесь ждет его гибель. Впереди, у перекрестка дорог, с вечера улица была заминирована. Почту охраняли два «тигра». На крышах близлежащих домов засели «фаустники». И Дмитрий Сирии, прошедший невредимым через многие бои, попал в эту дьявольскую западню...

Впервые в войну в Станиславе гитлеровцами были применены фауст-патроны. Это реактивное противотанковое оружие было особенно опасным в уличных боях. Наших танкистов предупреждали о его появлении у немцев. Однако они столкнулись с этим оружием впервые и поэтому, не имея опыта противодействия, несли непредвиденные потери.

С самого начала танкисты в городе оказались в невыгодном положении. Противник контролировал их каждое движение, маневрировал по улицам тяжелыми танками и артиллерией. На крышах домов посадил фаустников. Танкисты же не видели врага. Опыта боев в городах, да еще в ночных условиях, не было — до этого все больше сражались на равнине. Это потом, через год и одни месяц, танкисты будут громить врага на улицах пылающего Берлина. А сейчас танки Степана Вовченко, Юрия Веревкина, Алексея Духова, Михаила Демчука, Виктора Катаева и других вели неравный бой на улицах ночного Станислава. Их экипажи проявляли высокое мужество, уничтожали {149} вражеские танки, орудия, живую силу. Все, что вставало на их пути.

Машина шла к центру города. Вовченко напрягал зрение, вглядывался в темноту, стараясь получше разглядеть улицу. Но командир его танка, лейтенант Иван Головин, оказался более зорким, торопливо выкрикнул:
– Слева у дома орудие!

Не успели сманеврировать, как оно открыло огонь. За ним — другое. Загудело в танке. Был ранен в голову и правую руку Вовченко, тяжелое ранение получил Головин. Танк подали назад и укрылись за домом. Сделали наскоро перевязку. И вновь повел в бой своих танкистов комбат. Рядом с ним, на другом танке, сражался тоже раненый замполит батальона, старший лейтенант Николай Завалишин.

«Тридцатьчетверка» девятнадцатилетнего лейтенанта Юрия Веревкина шла по ровной прямой улице к центру. По сторонам мелькали и оставались позади темные коробки больших и малых домов.

– Интересно посмотреть на город днем, а еще лучше разглядеть с самолета,— подумал Веревкин. Юрий еще в школе мечтал стать летчиком. В сорок первом, окончив девять классов, поехал в Сталинград поступать в летную школу. Да опоздал, набор был окончен. Тогда военкомат направил Юрия в танковое училище.

Летом 1943 года лейтенант Веревкин был назначен командиром танка в 1-ю гвардейскую танковую бригаду. Молодой, смелый офицер в числе первых ворвался в Чертков и Городенку, участвовал в боях за Коломыю и первым вошел в Станислав.

Не доходя улицы Чапаева, танк Веревкина попал в засаду. С чердаков пустили в его машину свое смертоносное оружие гитлеровские «фаустники». Реактивные снаряды прожгли броню. Сдетонировал боезапас. Сильнейший взрыв потряс воздух. Тяжелую башню танка мощная взрывная волна легко швырнула в находившийся рядом с дорогой дом.
После этого сатанинского взрыва из экипажа танка в живых чудом остался один человек. Отброшенный в сторону, он долго лежал без сознания. На рассвете, когда очнулся от забытия, и, поняв, что стряслось с танком, оставляя кровавый след на запорошенной свежим снежком мостовой, с трудом пополз к ближайшему дому. Добрался до порога, постучал в дверь. {150}

Осторожно выглянувшая на стук в приоткрытую дверь, женщина увидела окровавленного человека, лежащего у ее порога.
– Помогите,— проговорил он.

Женщина, не думая о последствиях, вышла из дома, подхватила его под мышки (где только и силы взялись у этой хрупкой женщины), затянула в комнату и уложила на тахте.
– Партизан? — спросила, еще не зная и не догадываясь, что в город ворвалась регулярная часть Красной Армии. Она слышала взрывы, сильную стрельбу на улицах ночного города. В сорок третьем году вблизи Станислава проходили партизаны Ковпака, которые уже самим своим появлением в предгорьях Карпат принесли страх фашистским оккупантам. Это запомнилось, и теперь ей, как и другим жителям, казалось, что в город ворвались партизаны, о которых так много говорилось.

– Нет, танкист.
– Росиянин?
– Русский,— ответил танкист, облизал запекшиеся губы, тоскливо посмотрел на женщину, ее свежее молодое лицо с умело уложенными волосами и добавил: — У меня пятеро детей, мал мала меньше.

Женщина с трудом разобрала, что у этого раненого русского солдата где-то далеко отсюда пятеро детей, всплеснула руками, засуетилась, позвала на помощь соседку. Вдвоем, как сумели, перевязали, ужасаясь и бледнея при виде кровавой рваной раны на животе, обмыли, переодели незнакомого им солдата, и он, обласканный, надеясь на благополучный исход, забылся в тяжелом сне.

Неожиданно в дверь постучали. Резко, настойчиво. В квартиру ворвались фашистские солдаты. По приказу коменданта они тщательно обшаривали дом за домом на улицах, где проходили советские танки, разыскивали скрывавшиеся в них экипажи подбитых танков.

К этому дому вел кровавый след по мостовой, который неопытные женщины не догадались убрать, на кухне лежало снятое окровавленное обмундирование советского танкиста, которое не успели сжечь, на тахте раненый человек.

Вошедшие солдаты грубо схватили беспомощного танкиста, довольно переговариваясь, поволокли на улицу, не разрешив одеть его. {151}

Оцепеневшие от слупившегося женщины вскоре услышали короткий сухой выстрел на улице.
– Наш,— сказала одна.
– У нього ж пятеро дитей,— воскликнула другая. И обе заплакали...


«Для удержания Станислава противник: а) перебросил на аэродром в район Станислава до 100 самолетов, которые бомбили наши боевые порядки и фронтовые дороги... б) перебросил в район Станислава до 50 бронеединиц, до двух дивизионов артиллерии и один бронепоезд, в) с целью поддержать боеготовность венгерских частей, немецкое командование создало заградительные отряды из немцев, общей численностью до батальона пехоты с пулеметами, которые расстреливали венгров, заставляя их удерживать свои позиции».
(Из боевого донесения штаба 1-й танковой армии, ЦАМО, ф. 299, од. 3070, д. 245, л. 306)

С подходом свежих сил противника обстановка на Станиславском направлении все более осложнялась, вынудила вывести 1-ю гвардейскую танковую бригаду из Станислава, чтобы занять более выгодные позиции. Танкисты, отстреливаясь и маневрируя, вывозя на броне своих раненых боевых товарищей, отходили, чтобы вступить в новые, не менее тяжелые бои. Им не удалось удержать город. Не их вина в этом. Танкисты сражались с подобающими им храбростью и мужеством. Но преодолеть во много раз превосходящие силы врага они в тот неуютный мартовский день не могли. Еще пройдет почти четыре месяца напряженных боев в Прикарпатье, пока советские войска окончательно освободят Станислав от гитлеровского порабощения. Однако первыми вестниками освобождения были воины 1-й гвардейской танковой бригады.

Шесть уцелевших после боя в Станиславе, израненных, как и люди, танков отходили от города. Шли медленно, от рубежа к рубежу. Немецкие самолеты в одиночку и хищными стаями появлялись в сером небе, гонялись за каждой обнаруженной ими машиной, бомбили и обстреливали. Ждали появления немецких танков. Они не могли не появиться. Уж больно заманчивой была для них добыча — эти шесть израненных советских танков. {152}

«Тридцатьчетверка» младшего лейтенанта Лапочки стояла, прижавшись к обочине дороги, у старого дерева. Ждали команды на отход на следующий рубеж. Тогда и подъехал к ней Ковылев, остановил рядом свой танк, высунулся из люка. Он весь черный. Черный комбинезон. Черный шлем. Почерневшее с запекшейся кровью лицо. Только выглядывала из-под ребристого черного шлема неправдоподобно белая марлевая повязка на лбу. Вращая покрасневшими глазами, проговорил хрипло:

– Займи позицию правее дороги, во-он на той высотке с кустарником. Замаскируйся, чтобы фашистские стервятники не обнаружили. Помнишь катуковскую тактику действий танков из засад?
– Так точно, помню.

– Когда появятся немецкие танки, а они должны скоро появиться, так и действуй. Не зарывайся, поддерживай связь. Понял?
– Так точно, товарищ гвардии старший лейтенант,— ответил Лапочка сдержанно, как и подобает бывалому танкисту.
– Ну, давай Сеня, действуй... Вперед! — это уже своему механику-водителю.

Заняли позицию. Время шло, а немецкие танки не появлялись. Наводчик орудия, выдвинувшись впереди танка, вел наблюдение. Остальные завтракали.

– Танки противника! — закричал наблюдатель. Экипаж мгновенно занял свои места. Танки шли от Станислава вдоль дороги. Их было девять. По массивным, низко опущенным корпусам, длинным стволам пушек было нетрудно определить, что это шли «тигры». Противник опасный. Немецкие танки двигались осторожно. С коротких остановок сделают несколько выстрелов и снова ползут. Остановятся, постреляют и снова ползут. Делают они это слаженно, четко. Видно, хорошо отрепетировали это однообразие.

Расстояние между ними и танком Лапочки с каждой минутой сокращается. Уже ясно различаются черно-белые кресты и мелькающие траки движущихся гусениц. Цепко поймав в перекрестие одну из машин, Лапочка уже не выпускал ее. Механик-водитель вцепился в рычаги управления, чтобы в нужный момент сменить позицию.

Лапочка хрипло, вроде не своим голосом, подал команду: — Подкалиберным!
Вторым снарядом Лапочки «тигр» был подбит. {153}
— Молодец, Сеня, так его,— сам себя похвалил и стал подводить перекрестие под основание другого танка.

В это время раздался оглушительный удар. За ним другой, третий. Внутри танка гудело и стонало, как в чугунном котле, когда по нему бьют фантастически огромным молотом. От удара болванки в лобовую броню откололись с внутренних стенок танка кусочки окалины. Они впились в руки, лицо. Струйки крови, смешиваясь со струйками пота, потекли по щекам Лапочки. Но он этого не заметил, продолжал действовать у прицела.

Механик-водитель нажал на педали, дал газ. Танк с ревом подался назад и выскочил из обстреливаемого участка. Вражеские танки продолжали яростно бить по кустарнику. А «тридцатьчетверки» в это время там уже не было. Танк, обогнув высотку, скрытно обошел балкой и влепил вражескому танку один за другим три снаряда. Второй «тигр» окутался пламенем и дымом.

Третий «тигр» был подбит кем-то из танкистов, действующих левее танка Лапочки.

Встретив отпор, немецкие танки попятились.

В небе появилась группа «Юнкерсов», видимо, вызванная немецкими танкистами. Она быстро приближалась...


«31 марта тов. Веревкин первый ворвался в г. Станислав и на Красноармейской улице своим танком уничтожил вражескую пушку и много солдат и офицеров»,— написал подполковник Ружин, вздохнул и положил ручку на стол. Он часто прекращал писать, жадно курил, ходил по небольшой хатке и вновь брался за ручку. Давно, пожалуй, с времен Курской битвы, не приходилось писать ему такое тяжелое политдонесение.

Каких прекрасных людей потеряла бригада во время короткого, но ожесточенного боя в Станиславе!

Сколько раз Ружин брал в руки список погибших. Он выучил его наизусть. Не только запомнил бесстрастно перечисленные в нем фамилии. Ведь он знал каждого человека, скрытого за этой фамилией. Не верилось, не хотелось верить, что этих молодых ребят он никогда больше не увидит.

«Сирик Дмитрий Иванович, гвардии старший лейтенант, командир танковой роты...
Веревкин Юрий Федорович, гвардии лейтенант, командир взвода... {154}
Кузнецов Сергей Александрович, гвардии младший лейтенант, командир танка...
Цыган Яков Матвеевич, гвардии старший лейтенант, командир танковой роты...
Кузьмин Евгений Иванович, гвардии старшина, командир танка…
Гордеев Григорий Петрович, гвардии лейтенант, адъютант батальона...»
Против фамилии каждого из них стоят суровые, скорбные пометки: «Сгорел в танке. Станислав. 31. III. 44 года».

Да, это были храбрые парни, отважные сыны своего народа, которые, не задумываясь, ринулись в ад боя и сгорели в нем за свободу, за лучшую судьбу людей.

- 13 -

Порученец постоял у двери, прислушался. Тихо. Около часа назад маршал приказал принести баян, который он всегда возил с собой. Жуков тут же взял в руки инструмент, склонился над ним, прошелся по ладам. Одна за другой следовали известные фронтовые песни, старые вальсы. Баян будто выговаривал:

Тихо вокруг...
Сопки покрыты мглой.
Вот из-за туч блеснула лупа,
Могилы хранят покой...

Исполнял Жуков, может, и не так мастерски, как, к примеру, маршал Буденный, но старательно. Это были для него минуты душевной разрядки в напряженные дни боев.
Затем маршал перестал играть. Тихо. И свет в комнате выключен. Почему? Может, лег отдохнуть? Пожалуй, нет. Обычно перед сном Жуков отдавал порученцам распоряжения на время его отдыха. Куда позвонить, какую справку подготовить, кого вызвать на следующий день. Таких указаний еще не было. Видимо, еще не спит. Значит, можно заходить. Порученец бесшумно открыл дверь, остановился на пороге.

Маршал сидел против открытой грубки на маленькой детской скамейке, и было непривычно видеть мощную его фигуру в этом положении. Уютно потрескивая, полыхали в грубке сухие полешки, красное пламя освещало лицо, суровое, точно выкованное из бронзы. В этот момент Жуков был похож на памятник, озаряемый вечным огнем. {155}
Порученцу не хотелось прерывать задумчивое молчание маршала, нарушать эту тишину, короткий покой беспокойного человека. Хотя бы еще несколько минут оттянуть от суровых будней войны.

– Что там у тебя? — негромко, не поворачиваясь, спросил Жуков, продолжая глядеть на огонь.
– Шифровка от командующего 60-й армией генерала Черняховского.
– Слушаю.
– Генерал Черняховский докладывает, что получил донесение от командира 18-го гвардейского стрелкового корпуса генерала Афонина. Он докладывает, что 4 апреля противник в районе Подгайцы перешел в наступление против частей его корпуса силами трех свежих дивизий при поддержке танков и авиации, пытаясь охватить его с флангов. Генерал Афонин предполагает, что противник бросил в бой резервы.

– Какие еще там резервы? — нахмурился Жуков и повернулся к порученцу.— Свяжись с Афониным и передай: пусть не паникует.
Но сообщение встревожило. Маршал подошел к столу, склонился над картой. Что же замышляет противник?

Вскоре был получен ответ от генерал-майора Афонина: «Вы знаете, я никогда не паниковал. У меня имеются пленные и документы».

Жуков знал командира корпуса еще по боям в Монголии, где Афонин был советником в монгольской народной армии. Знал и по этой войне как решительного, требовательного, самолюбивого, но правдивого командира. Видно, трудно ему приходится, а помощи пока не просит. Какие дивизии по его данным появились перед корпусом? Да, этих дивизий перед войсками фронта до сего времени не было. Откуда они переброшены? Какая их задача?

Еще первого апреля командованию фронта стало ясно, что окруженная в районе Каменца-Подольского 1-я немецкая танковая армия намерена прорываться на запад в направлении Озеряны, Бучач, а не в южном — через Хотин, как предполагалось ранее. А наступление на корпус Афонина какую цель преследует? От Подгаец немцы наступают в направлении Бучача. Опять Бучач. Значит, это может быть только встречный удар. Три свежие немецкие дивизии против ослабленного в боях, без танков, почти без артиллерии, растянутого на широком фронте корпуса генерала Афонина. Нужно принимать срочные меры. {156}


Из записной книжки А. П. Рассказова.
5 апреля.
Второй день нахожусь в политотделе корпуса. Заходил к операторам, чтобы узнать обстановку. Вести не особенно приятные:
3 апреля. В 19 часов 18 самолетов разбомбили переправу через Днестр — мосты в Устечке и Залещиках. Тылы армии, расположенные в Черткове, отрезаны от войск.
4 апреля. В 3 часа ночи противник силою до пехотного полка при поддержке 10-15 танков овладел населенным пунктом Тлусте Място.
Противник перешел в наступление в районе Дора—Жабье. (В этих районах наступают свежие венгерские части).

8 апреля.
Обстановка с каждым днем становится все более сложной. Большие группы гитлеровцев с танками и артиллерией вырвались из «котла» в районе Каменца-Подольского и вышли к переправам через Днестр в районе Устечко — Залещики, где дальнейшее их продвижение сдерживается нашими небольшими заслонами. Дорога в сторону Черткова по-прежнему перерезана вражескими войсками, которые рвутся из котла на Бучач и Подгайцы.

Таким образом, войска танковой армии, сражающиеся южнее Днестра, оказались отрезанными от главных сил фронта. Снабжение не поступает. Войска живут за счет имеющихся небольших запасов и захваченных в предыдущих боях трофеев. Немного боеприпасов, главным образом снарядов, доставляются самолетами.

В штабе армии решили сформировать танковый батальон, на вооружение которого использовать трофейные танки. Артиллерийские части пополняются трофейными орудиями. Боеприпасов к ним на захваченных складах достаточно.

Ни в штабах, ни в войсках — никакого уныния, нет и растерянности. Части дерутся с врагом, несмотря на превосходство его сил (противник вводит р бой все новые части), с большим мужеством и боевым задором.

«Заднестрянская республика»,— шутят политотдельцы.
— Это тебе, Гитлер, не сорок первый год,— говорят везде.

Да, это не сорок первый, а сорок четвертый. Мы не {157} отходим, а наступаем. Деремся не на перевалах Кавказа, а вышли к Карпатам, к государственной границе.

Командование фронта и армии принимает меры для улучшения положения войск, находящихся на Заднестрянском плацдарме. Из района Черновцов перебрасываются к переправам танковый корпус генерала Гетмана и отдельная танковая бригада подполковника Бойко.

Врага через Днестр танкисты не пропустят, это наверняка. И наступающие со стороны Станислава гитлеровские войска будут остановлены. Это тоже наверняка!

- 14 -

В результате успешных наступательных действий соединения 1-й танковой армии к началу апреля 1944 года нанесли противнику серьезное поражение в предгорьях Карпат, расчленили фронт обороны врага на две части, нарушили взаимодействие его войск, расположенных севернее и южнее Карпатских гор. Советские войска вышли на государственную границу с Чехословакией и Румынией на фронте протяженностью до 200 километров и заняли выгодную позицию для последующего наступления.

В ознаменование этой победы приказом Верховного Главнокомандующего восемнадцати соединениям и частям было присвоено почетное наименование «Прикарпатских». 17 соединений и частей награждено орденами. Из них 1-я гвардейская танковая бригада награждена двумя орденами — Красного Знамени и Богдана Хмельницкого II степени.

В конце апреля 1-я танковая армия получила наименование «1-я гвардейская», а ее командующий М. Е. Катуков за умелое руководство войсками армии в ходе Проскурово-Черновицкой наступательной операции награжден орденом Суворова I степени.

Многим отважным танкистам присвоено звание Героя Советского Союза, среди них: В. М. Горелову, Н. И. Гавришко, В. А. Бочковскому, Д. И. Сирику, А. М. Сулиме, А. Н. Игнатьеву. Ордена Ленина были удостоены С. И. Вовченко, В. Д. Шамардин и другие.

Война продолжалась. После боев в Прикарпатье 1-я гвардейская танковая армия участвовала в боях севернее Львова и на Сандомирском плацдарме, освобождала Польшу, сражалась в Померании, а войну закончила в Берлине. {158}

Ныне в Ивано-Франковске, городе, где многие танкисты начинали войну, поставлен памятник-танк воинам 1-й гвардейской двух орденов Ленина, Краснознаменной, орденов Суворова, Кутузова и Богдана Хмельницкого танковой бригады, отличившейся в боях за освобождение Прикарпатья. Улицы областного центра носят имена героев-танкистов В. М. Горелова, Д. И. Сирика, Ю. Ф. Веревкина, Д. А. Кочубея и других. Танк-памятник в честь воинов-гвардейцев поставлен и в городе Коломые. Герои не умирают! Героям суждено бессмертие!