Мемуары	Скаринкин Иван Ефимович Крепче стали

... Гости из Монголии

Во второй половине февраля 1942 года 112-я танковая дивизия была выведена в резерв. Ее переформировали в бригаду. За бригадой сохранили название 112-й. Командиром ее стал М. Т. Леонов, начальником штаба — И. И. Гусаковский. В бригаду влились новые бойцы. Экипажи оказались составленными из фронтовиков и молодежи. На вооружение поступили танки Т-34. И после этого новые бои, напряженные, длительные. За героизм и мужество, проявленные в схватках с врагом, успешное выполнение заданий командования бригаду наградили орденом Красного Знамени. Многих наград удостоились командиры, политработники, бойцы. Орденом Красной Звезды был отмечен и Гусаковский.

Прошел год. Бригада временно находилась в резерве в Наро-Фоминске, на этот раз на доукомплектовании. К танкистам прибыла делегация Монгольской Народной Республики.

В ночь перед приездом гостей Иосифу Ираклиевичу не спалось. Он рано встал, обошел все батальоны бригады, проверил, как в ротах соблюдался уставной порядок, очищены ли от снега дорожки. Встретил полковника Леонова, доложил о результатах проверки, о настроении танкистов.

— Сегодня у нас большой праздник,— Леонов пожал руку начальнику штаба.— По-братски встретим дорогих друзей.
Они шагали по расположению бригады рядом, вели неторопливый разговор.

Вскоре показались машины. В морозном воздухе зазвенел звонкий голос полковника Леонова:

— Смирно! Равнение на средину...

Впереди делегации маршал X. Чойбалсан, плотный, в бекеше с меховым воротником. Он поднес руку к папахе, выслушал рапорт. Затем крепко пожал руку комбрига, трижды поцеловал его и направился к правому флангу строя, где алело Боевое Знамя соединения. Поздоровался с командирами, солдатами.

Комбриг пригласил гостей на трибуну. Велико расстояние от этой трибуны до бескрайних полей Монголии, но тысячи невидимых нитей соединяли сердца тружеников братской страны и стоявших в строю танкистов. Враги советского народа — это враги и монгольских трудящихся. С болью они восприняли весть о нападении фашистской Германии на Страну Советов, родину социализма. Всем сердцем они были рядом со своими советскими братьями. С первых дней войны монголы стали собирать средства в помощь Красной Армии, они решили построить танковую колонну «Революционная Монголия». И вот эта колонна создана. Вручить ее приехала партийно-правительственная делегация во главе с маршалом X. Чойбалсаном.

Начальник политотдела В. М. Шалунов предоставил слово маршалу.

— Товарищи бойцы, командиры и политработники! — начал Чойбалсан свою речь.— Мы приехали из далекой Монголии с весьма важной миссией — вручить вам, мужественным защитникам первого в мире социалистического государства, колонну танков. Эти грозные машины построены на сбережения трудящихся нашей республики...

На площади — тишина. Слова маршала звучат твердо, решительно и, главное, доходят до сердца каждого бойца и командира.
— Мы живем одними мыслями и чувствами с вами,— продолжал Чойбалсан,— готовы отдать борьбе с врагом человечества — фашизмом все, чем богаты. Громите врага нещадно. На всех рубежах. Мы верим в вашу скорую победу над гитлеровскими захватчиками!

Далее Чойбалсан сообщил, что монгольский народ принимает на себя полностью вещевое и продовольственное обеспечение 112-й бригады до конца войны. Он призвал танкистов смело вести в бой эти машины, беспощадно громить гитлеровцев, отомстить им за все злодеяния, которые они причинили людям.

Слово взял командир бригады. Говорил взволнованно, горячо:

— Дорогие наши друзья — делегаты братского монгольского народа! Мы бесконечно рады вашему приезду, вашему бесценному подарку. От всего сердца мы благодарим вас. Заверяем, что эти стальные машины будут в надежных руках. Мы решительно поведем их в бой, чтобы нанести побольше урона нашему общему врагу и приблизить день победы.

Комбриг крепко пожал руку Чойбалсана.

Гости и руководители бригады спустились с трибуны, подошли к танкам. Наступил торжественный момент передачи техники. Маршал остановился перед выстроившимся экипажем, раскрыл формуляр, зачитал номер машины, на броне которой было крупно написано: «Маршал Чойбал-сан. Революционная Монголия». Над башней машины ветер слегка колыхал алое полотнище Знамени, которое тоже вручалось бригаде.

Глава монгольской делегации посмотрел на Знамя, сказал:

— Надеюсь, вы пронесете эту святыню сквозь огонь всех боев и сражений, до самого Берлина.

Затем он подошел к другому танку, тоже раскрыл формуляр, пожал руку командиру экипажа.

Машины вручал не только маршал. Группа гостей собралась возле соседней машины. На борту ее слова: «От цириков МНР». Значит, она построена на средства, собранные военнослужащими.

Гость невысокого роста, в ладно пригнанной шинели, обнял командира танка, сказал:

— От воина — воину! Знайте, что мы всегда с вами.

Вручали танки и представители аймаков, городов, интеллигенции. Особенно оживленно было там, где собрались женщины из Монголии. Они тоже вручали машины. Девушки окружили членов экипажей, о чем-то горячо, говорили, мешая русские и монгольские слова, улыбались, и всюду слышался их звонкий смех.

Недалеко от них монгол вел разговор с бойцами. Показав на танк, он поднял большой палец кверху:

— Отличная машина! Я сам танкист, знаю, что это за штука. Крепко бьет по целям.

Долго еще гости ходили вместе с танкистами возле машин, вели разговор о событиях на фронте, международной обстановке. Все сошлись на том, что, как бы Гитлер ни бесновался, все равно скоро придет ему конец. Дело Гитлера гиблое.

Затем экипажи, принявшие танки, заняли места в боевых машинах, и мощная колонна прошла мимо трибуны, ревя двигателями. На бортах машин мелькали слова: «От Совета Министров МНР», «От цириков МНР», «Сухэ-Батор», «От интеллигенции МНР». От такого-то аймака, города...

Гусаковский стоял на трибуне и читал эти надписи. Ему казалось, что в бой вместе с жизнерадостными парнями в черных комбинезонах шла вся Монголия.

Огненные вихри

Полковник Леонов собрал карту гармошкой, сказал:
— Иосиф Ираклиевич, нас вызывает комкор.

В это время Гусаковский сидел над расписанием занятий. Не хотелось его отрывать от дела, но надо.
Начальник штаба — человек деятельный, беспокойный, глубоко вникает в жизнь бригады, хорошо знает людей в ротах, любит во всем порядок. Комбриг доволен, что у него такой помощник. Бывает, отлучится он по делам на день-другой, вернется: все идет своим чередом.

Леонов скосил темные глаза на стол с бумагами, подумав, что начальник штаба долго провозится с ними. Но тот быстро сложил их.

— Я готов! — Он встал, поправил туго охватывающий его фигуру ремень.

Командный пункт 6-го танкового корпуса находился в одной из балок Курского выступа. Ехали туда на машине. Иосиф Ираклиевич смотрел по сторонам и видел: люди окапывались, отрывали капониры, траншеи, прятали в землю технику, создавая развитую систему обороны. На память пришло недавнее прошлое. Получив танковую колонну «Революционная Монголия», бригада сразу же отправилась на Северо-Западный фронт. Триста пятьдесят километров марша. Мороз обжигал, словно огнем. И глубокий снег. На одном из участков он достигал метровой глубины. Застревали автомашины с боеприпасами, горючим, продовольствием. Все они — от рядовых до командиров — брались за лопаты, чтобы расчистить путь. Не верилось, что можно преодолеть такие трудности. Но прошли, пробили снежные завалы. Недаром этот марш называли впоследствии ледовым походом.

Весной 1943 года бригаду в составе 1-й танковой армии, возглавляемой генералом М.Е. Катуковым, перебросили под Курск, в район населенного пункта Дрозды, что в пятнадцати километрах севернее Обояни. Занятия здесь шли днем и ночью. Стрельбы, вождение боевых машин, тактика. Строгий распорядок дня. Подъем. Отбой. Политическая подготовка. Ко всему этому в последнее время добавились земляные работы. Люди закапывались все глубже. Закапывались пехотинцы, артиллеристы, танкисты. Оборона создавалась надежная.

Командир корпуса — генерал А. Л. Гетман — знаком Леонову и Гусаковскому по 112-й дивизии. Внешне он мало изменился. Такой же здоровяк, с широкими скулами. С виду суровый. Речь его сдержанная.

— Прибыли? — генерал постучал пальцами по грубо сбитому столу.— Я коротко, товарищи. Обстановка, наконец, прояснилась. Все мы недоумевали, почему нас направили сюда. Что делать будем в этих местах? А дела здесь предстоят грандиозные. Гитлер намечает на этом направлении фронта большое наступление. Да, да! Он нацелился, вероятно, ударить по Курскому выступу и шагнуть дальше...

У Леонова удивленно приподнялись брови:
— Большое, говорите, наступление?
— Скорее всего. Это видно из разведданных. 
— Это что, вроде реванша за Сталинград? — высказал догадку Гусаковский.

Гетман в задумчивости взглянул на него:
— Возможно. Мы не знаем пока планов фашистов, но похоже на то, что они хотят восстановить свой подмоченный авторитет.
В это время послышались шаги на дощатых ступеньках. Быстрой походкой в домик вошел командарм М.Е. Катуков. Вместе с ним — член Военного совета армии генерал Н.К. Попель. За его широкими плечами -показалось худое и смуглое, будто обугленное, лицо подполковника А.X. Бабаджаняна, командира танковой бригады.

— Как здесь много нас,— огляделся Катуков.— Целое собрание. И повернуться негде.

Он пожал командирам руки, пригласил сесть.
— Знакомитесь с последними новостями? — спросил он Леонова и Гусаковского.
— Новости так новости! — развел руками Леонов.— Гитлеру нет покоя. Но доиграется. Получит сполна.
— Умные слова! — воскликнул Попель.— Теперь мы -не те, что в начале войны.
— Все это правильно, товарищи.— Катуков достал зажигалку.— Но учтите: враг крепко готовится к наступлению. Очень крепко. Мобилизует все силы. Перебрасывает на этот участок фронта танки, самолеты, новые дивизии. Стягивает массу войск. Не так легко будет отразить их удары. Мы должны измотать фашистов, а потом,— генерал решительно взмахнул рукой,— вперед!

Он напомнил, что еще необходимо сделать, чтобы укрепить оборону, лучше подготовить людей и технику.
Бабаджанян так и не присел. Он ходил по домику, поскрипывая начищенными сапогами, хмурился, вздыхал. На груди его алел орден Красного Знамени.

Катуков взглянул на него.
— Что, Армо, расстроен?
— У него был душевный разговор с командиром батальона,— иронически произнес Попель.
— Член Военного совета умеет подобрать слово,— сумрачно произнес Бабаджанян.— Именно душевный. Это же надо, на занятии по тактике устроил посиделки. Всыпал я этому командиру крепко. Запомнит!
— За это стоит,— озабоченно произнес Катуков.— Ведь бои ожидаются жесточайшие.

Гусаковский впервые видел командующего. В газетах не раз встречалась его фамилия. На фронте — с первых дней войны. Возглавлял танковую бригаду, корпус. Теперь — командарм 1-й танковой. Лицо худощавое, узкое, взгляд быстрый, внимательный, цепкий. Улыбка доброжелательная.

Иосиф Ираклиевич даже не предполагал, что в этом, 6-м корпусе, которым позднее станет командовать Бабаджанян, под началом командарма Катукова, ему суждено прошагать до Берлина, до самой победы.

Вернулся Гусаковский с Леоновым в бригаду и еще активнее окунулся в дела. В штабе он не засиживался, больше находился во взводах, ротах, многих танкистов знал не только по фамилии, но и по имени, отчеству, деловым качествам.

Майор Федор Боридько, командир одного из танковых батальонов, казался суховатым, официальным, ответы его были обычно односложными: «да», «нет», «так точно». Иосиф Ираклиевич долго у него не задерживался. Проверит, как идет учеба, отдаст приказания и — дальше. Зато с командиром другого батальона, майором П. И. Ореховым, хотелось посидеть подольше, послушать его рассказы. До войны Петр Иванович окончил театральное училище, работал в чкаловском театре. Любил декламировать стихи, читать монологи героев разных пьес. Особенно увлекался он песнями. А голос у него приятный — баритон. И фронтовая биография офицера была богато насыщена боевыми эпизодами. В атаках, в разведке, при форсировании рек он действовал исключительно смело, решительно, быстро оценивал обстановку, принимал верные решения. В чем-то схожими со своим командиром были его заместитель по политчасти капитан И. Г. Дранченко и парторг капитан В. И. Дорофеенков. Оба исполнительные, деятельные. Они во всем поддерживали комбата. Общими усилиями офицеров, коммунистов в батальоне многое делалось для того, чтобы привить воинам навыки активных действий в бою, каждого из них подготовить к наступлению психологически.

Партийная организация здесь сильная, сплоченная. В ней около тридцати человек. Она постоянно пополняется за счет передовых командиров танков, других членов экипажей, тех, кто проявил в бою мужество и отвагу. Среди них — командиры взводов Георгий Петровский и Николай Поляниченко. Гусаковскому оба офицера известны — знающие свое дело командиры. Они не теряются в самой труд- ной обстановке...

К позициям батальона Орехова Иосиф Ираклиевич подходил немного расстроенным. Пришлось строго спросить с командира батальона автоматчиков: он не провел «обкатку» людей танками, мало потренировал подчиненных в ведении огня из противотанковых ружей, метании бутылок с горючей смесью и гранат. Сослался на то, что якобы и без этого они будут стоять мужественно, а если что-то потребуется — приобретут в ходе боя. Нет, тогда будет поздно. К бою следует готовиться заранее.
Выслушав доклад майора Орехова, Гусаковский поинтересовался, как в батальоне идет учеба, освоение приемов борьбы с фашистскими танками.

Комбат доложил о том, что сделал, добавил:
— Мы организовали также встречи солдат разных родов войск, обмен опытом бывалых фронтовиков.
— Это похвально. И песни не забываете?
— Без них никуда,— улыбнулся Орехов.
— А что нового в Чкалове? В вашем театре?

И потекла беседа...

Возвращаясь в штаб бригады, Гусаковский остановился возле окопа бронебойщика сержанта Андрея Коробейникова. Тот уже закончил свою работу и сидел на обрубке бревна, усталый, вспотевший. Задумчиво курил самокрутку. Увидев начальника штаба, встал, быстро привел себя в порядок.

— Ну что, дружок? Покажи-ка свою работу,— сказал Иосиф Ираклиевич.

Они спустились в окоп. Гусаковский посмотрел, как стояло противотанковое ружье.
— Обзор достаточный, а бруствер следует усилить. Представляешь, что останется от этого бруствера, если фашистский танк на него полезет. Говорят, «тигры» против нас пойдут.
— Неужели такие сильные?
— На каждого зверя охотник есть, мил человек. И на «тигра» пульку подберем.
— Моя-то, пожалуй, не возьмет его шкуру...
— Как сказать! Все зависит от мастерства и смекалки. Оружие грозно уменьем солдата.

Гусаковский обратил внимание на молодую березку, что оставил Андрей Коробейников на бруствере.
— Не поднялась рука срезать,— пояснил сержант, перехватив взгляд начальника штаба.— А рядом голубые колокольчики, ромашки...

Глаза бронебойщика, такие же, как эти колокольчики, полны света, умиления перед всем, что его окружало.
— Любишь цветы?
— Вырос я возле леса, реки. Во мне все это: и веселый перезвон птиц в бору, и журавлиный крик в небе, и жужжание пчел на цветках. Известно мне, когда какое дерево распускается, зацветает рябина, а на полянах начинает желтеть купальница. Утром, бывало, встану и — айда к лесу, на луг, где мужики косят траву. Все хотелось пораньше подняться, чтобы застать восход солнца, и — просыпал. Встану — уже жарко, все в поле. Я один с бабушкой. Зато как радовался, когда нес матери и отцу горячие блины с яичницей, завернутые в полотенце...

— А как потом жизнь сложилась?
— Учился в школе, на тракторе работал. Был в селе комсомольцем-активистом. Организовывал подписку на газеты, распространял брошюры... Вроде давно все было, а сегодня ночью увидел во сне луг, обрыв над рекой, березку со скворечницей, что у нашего дома. Копаю и все думаю об этом. Такое чувство, будто только что дома побывал. Даже взгрустнулось немного.
Принесли в термосе ужин на всех бойцов отделения.

— Товарищ подполковник, давайте с нами,— пригласил Коробейников.

Иосиф Ираклиевич заколебался: неудобно как-то людей стеснять. Сержант почувствовал это, сказал:
— Вы просто обижаете нас.
— А что на ужин-то?
— Пюре гороховое.
— Отлично! Мое любимое блюдо. Согласен, ужинаем!.. Начальник штаба шел от Коробейникова и думал: с чудесным человеком познакомился. Будто в жаркую погоду воды из криницы напился. Лес, луг, река, цветы... Да, воспоминания о детстве и юности — этой замечательной поре — остаются на всю жизнь. Видимо, все живут под впечатлением неувядающей свежести первых познаний окружающего мира.

Познакомился Иосиф Ираклиевич с бронебойщиком, послушал его рассказы и словно заглянул в свое детство. Он тоже много времени провел на лугах, в лесу, возле реки. Но не скажет, что не видел восхода солнца. В то время, когда пасли коров в Доманах, он всегда вставал с рассветом. И эти рассветы навсегда остались в его сердце. Луг, над которым дугой повисла расцвеченная радуга, ракита, наклонившаяся над рекой, пасущиеся лошади перед лесом, стадо коров... И сказки про Ивана-богатыря, которому все нипочем. При всем этом была уже потребность что-то делать, думать о своем будущем. И не только думать, но и готовить себя к делам грядущим...

Бои завязались 5 июля 1943 года. На обоянском направлении они были особенно тяжелыми. Гитлеровцы бросили сюда множество танков. Стрелковые части первыми приняли этот удар. Стояли они мужественно и все же вынуждены были потесниться, отойти. На помощь им поспешила армия генерала Катукова. Корпус Гетмана сразу же вступил в сражение. 112-я бригада, возглавляемая полковником Леоновым, дралась на участке Сырцево, Верхопенье.

Командир вместе с начальником политотдела и начальником штаба детально обсудил, как построить боевой порядок бригады, куда и какое поставить подразделение.

— Танковым батальонам Орехова и Боридько,— распорядился полковник Леонов,— занять оборону по опушке рощи Темная, позади автоматчиков. Ров, что впереди пехотинцев, прикроет нас, скует фашистам маневр.

Гусаковский всмотрелся в карту, озабоченно потер ладонью подбородок.
— Товарищ полковник, мне думается, местность позволяет устроить гитлеровцам огневой мешок. Вот здесь, юго-восточнее Верхопенья. Поставим роту фронтом на юг, у подножия высоты, пусть она оседлает дорогу в сторону Сырцева и пока не выдает себя ничем.
— А это идея,— подхватил комбриг.— Пошлем туда старшего лейтенанта Маслова со своими экипажами. Человек он смекалистый, инициативный.

Тот и в самом деле проявил себя в бою с лучшей стороны. Получив задачу, он собрал возле танка подчиненных, сказал:
— Товарищи, нам доверено ответственное дело — в глубине обороны перекрыть танкоопасное направление.

Прибыв на место, Павел Маслов обследовал участок. Ложбина, два бугра, лесок. Удачная позиция. Вместе е командирами взводов старший лейтенант наметил, где поставить каждый танк, определил, откуда ждать противника, как обрушить на него всю мощь огня. Он старался предусмотреть все до мелочей. Там, впереди, уже шел бой, там сражались его товарищи. И от него во многом зависело, как сложится этот бой. Если фашистские танки прорвутся вдруг, сомнут боевые порядки первого эшелона бригады — он должен встретить их и не пропустить дальше. А может случиться и так, что гитлеровцы пойдут в обход. Они тоже должны прийти сюда — другого пути у них нет. Во всех ситуациях он обязан стоять крепко, драться до последнего снаряда.

Маслов занял место в танке, переговорил с членами экипажа. Они готовы были к самому тяжкому бою. В экипаже четыре человека разных национальностей. Механик-водитель — Наумов, человек энергичный, волевой. Отлично подготовлены и заряжающий Беккуров, башенный стрелок Бондарь. Боевая семья. Кроме Маслова, коммуниста, все комсомольцы. Все участвовали в боях, не однажды отличались.

Командир роты затем вылез из машины, вышел на высоту. Полежал на ней, всматриваясь вдаль, потом воткнул в землю ветку сосны и вернулся к танку.
— Наумов! Видишь ветку?
— Ту, что вы поставили? Вижу отчетливо.
— Выводи танк прямо на нее. Уже подходят «тигры». Сделаем оттуда два-три выстрела и назад. Понял?

Наумов включил передачу, увеличил обороты и легко повел танк по крутизне высоты, добрался до ветки. Маслов дал знак, чтобы он дальше не высовывался.

«Тигры» шли развернутым строем, то скрывались за буграми, то показывались на ровном месте. До них оставалось уже не более трехсот метров. Удачный момент для стрельбы.

Маслов отдал экипажу команду навести орудие. Раздался выстрел. Недолет. Еще выстрел. Он был точным. Массивный «тигр» замер на месте. Другой, следовавший за ним, успел выстрелить. Бронебойный снаряд задел башню командирской машины. От внутренней стенки брони отскочил осколок и разорвал заряжающему Беккурову щеку.

— Наумов, разворачивай вправо,— приказал Маслов.— Скорее разворачивай!

Вскоре он снова выдвинулся на высотку, снова открыл огонь. На этот раз тоже удалось подбить танк. Он задымил от прямого попадания в борт, но остановился не сразу. Маслов руководил действиями экипажей роты, корректировал огонь, отдал указания обойти фашистов и открыть стрельбу с той стороны, откуда гитлеровцы совсем не ожидали наших танкистов. Оставив на поле боя три пылающих «тигра», фашисты отошли. При отходе они попали под огонь соседних рот бригады.

Гусаковский остался доволен тем, с каким мастерством и отвагой Маслов отразил натиск фашистских танков. Он постоянно маневрировал, искусно применялся к местности.

На командный пункт бригады одно за другим поступали сообщения о подбитых «тиграх» и из других рот. Это радовало Иосифа Ираклиевича. Значит, и у них есть уязвимые места.

Обстановка, однако, неожиданно изменилась. Фашисты нащупали позицию роты, которой командовал Иван Рыбалко, сосредоточили на ней огонь артиллерии, а потом предприняли попытку отрезать ее.
— Рыбалко перед угрозой окружения,— с тревогой доложил Гусаковский комбригу.— И Орехов ничем не может помочь...
— Прикрыть бы,— полковник с досадой взмахнул рукой, в которой держал телефонную трубку. Увидев офицера связи капитана В. Львова, он приказал: — Вам боевая задача: возьмите взвод из резерва и — навстречу фашистам, помогите Рыбалко...

С каждым часом враг усиливал натиск. «Тигры» с ревом ползли вперед, маневрируя между оврагами и стреляя крупнокалиберными снарядами. На своем пути «тигры» тяжело ныряли в противотанковые рвы и начинали вертеться, соскребая гусеницами откосы. Земля осыпалась, и они выползали, двигались дальше все так же медленно, неотвратимо.
Вражеские танкисты чувствовали себя в безопасности, пока наши бойцы не научились выводить их из строя. «Тигров» подпускали на близкое расстояние, затем забрасывали их гранатами и бутылками с горючей смесью.

Наши танкисты то и дело переходили в контратаки, и тогда трудно было разобрать, где наши, а где вражеские машины. Гремели выстрелы. Скрежетал металл. Дрожала земля. Копоть и пыль покрыли танкистов. Утром они были в чистом, новом обмундировании. Теперь же превратились в чернорабочих войны. Гусаковский только что побывал в 1-м батальоне и видел, как изменились люди. Воспаленные глаза, запекшиеся губы, крепко стиснутые зубы. Никто из них не дрогнул в бою. И чем жарче была эта схватка, тем злее и активнее они становились.

Вечером собрались вместе комбриг, начальник политотдела и начальник штаба. Каковы же итоги первого дня? Достижения были очевидными. Враг не сумел продвинуться вперед. Он потерял девять машин. В их числе оказалось шесть «тигров».
— Это лишь начало,— озабоченно вымолвил комбриг.— Гитлеровцы будут стремиться прорвать нашу оборону. Они все бросят. Нужно готовить людей к новым боям.

На следующий день враг атаковал с прежним упорством. Но в ночь на 8 июля выдалось короткое затишье. Гусаковский в это время находился в батальоне Федора Боридько. Решил выяснить причину этого затишья. Разведчики донесли, что со стороны населенных пунктов Гремучий и Щенячий слышен рокот моторов. Видимо, подходило подкрепление. Как же быть? Провести разведку боем?

Гусаковский поручил эту задачу группе во главе с капитаном Алексеем Карабановым, смелым и решительным офицером. Тот немедля собрал экипажи, разъяснил:

— Стремительность и дерзость — наше оружие. Налететь, все узнать и назад. Поняли?

Начальник штаба послушал его распоряжения и поймал себя на мысли, что завидует этим людям. Сейчас они вступят в схватку с врагом. А не пойти ли с ними и ему?
— Я — с вами,— заявил Гусаковский.
— Стоит ли рисковать? — возразил Карабанов.— Вы не доверяете мне?
— Дело не в этом.— Иосиф Ираклиевич понимал, почему он рвался в атаку. Им овладел азарт сразиться с гитлеровцами. Ему хотелось самому проверить, насколько они сильны. Такие ли, какими он видел их в первом бою в 1941 году? — Садитесь к орудию, а я — на командирское место.

На востоке чуть прояснилось. Темень ночи будто сеялась сквозь сито. Танки, следуя один за другим, двигались по пыльной дороге. Экипажи настороженно осматривали местность. В любой момент они готовы были открыть огонь.

— Справа, у холма, орудие противника,— доложил Карабанов.
— Не будем ввязываться в бой. Наш расчет — на внезапность,— предупредил Иосиф Ираклиевич.

Но танки были уже обнаружены. Слева громыхнул пушечный выстрел. Справа тоже открыли стрельбу.
— Вперед! Не задерживаться! — распорядился Гусаковский.

Танки прибавили скорость. Ровное поле позволяло двигаться без препятствий. Подошли к окрестностям Гремучего. Две машины вышли на огороды и пустили в ход пушки, пулеметы. Из домов выбегали гитлеровцы, не зная, куда деваться. Многие из них устремились к рощице, что была за ручьем. Там оказалось скопление танков. Видимо, ночью они и выдвинулись сюда. Стояли в колоннах, готовые к выступлению. Ввязываться в бой с ними не было необходимости. Гусаковский дал команду 
отходить, но не по старому маршруту. У Щенячьего увидели еще колонну танков. Враг сосредоточивал силы.

На свои позиции вернулись без потерь.
— Ловко получилось! — просиял Карабанов в улыбке.— Что значит лихо, с ходу!
— Не в лихости дело,— ответил начальник штаба.

Он понимал, что с этим заданием мог бы успешно справиться и один Карабанов, а ему следовало заняться другим делом.
Гусаковский тотчас же доложил комбригу о скоплении танков против позиций бригады.

Сведения оказались важными. О них узнали комкор Гетман и командарм Катуков. Принимались срочные меры. Танкисты готовились дать фашистам отпор.

Гусаковский не оставлял батальон Боридько. Вместе с комбатом он находился в блиндаже, видел, как выдвигались вражеские танки. Впереди шли «тигры». К ним жались бронетранспортеры с пехотой. На флангах двигались зеленовато-коричневые неуклюжие штурмовые орудия — «Фердинанды». За ними на отдалении еще волна — средние танки, «пантеры», дальше колышущиеся ряды пехоты. Затем снова танки. Бронированный клин, которым гитлеровцам удавалось пробивать наши боевые порядки в начале войны. Видимо, и на этот раз они рассчитывали на успех. Иосиф Ираклиевич нервничал, но старался не подавать вида. Он сетовал на то, что не было в бригаде такой силы, которая одним ударом остановила бы и отбросила эту массу войск. В батальонах танков осталось мало. Артиллерия, что поддерживала танкистов, тоже ослабла. Потери были значительные. Подполковник Гусаковский посмотрел на Боридько: как у того настроение? Комбат неторопливо отдавал приказания подчиненным. О чем сейчас его мысли?

— Туговато придется? — заговорил Иосиф Ираклиевич.
— Дело привычное,— коротко ответил Боридько.
— Подпустим «тигров» поближе. Иначе пушки не возьмут эту броню.

В это время перед вражескими танками разорвался один, другой снаряд. Потом выросла целая стена огня. Это била наша артиллерия с закрытых огневых позиций. И бронированное острие клина словно надломилось. Одни танки оказались подбитыми, другие попятились назад. А наша артиллерия продолжала обрушивать на них шквал огня. И с каждой минутой снаряды ложились точнее. Наблюдатели находились в первой траншее и корректировали огонь.

Гусаковский улыбнулся. Воспрянул духом и Боридько.
— Как вовремя! — воскликнул он.

Танки врага изменили направление, взяли правее. Но и здесь перед ними выросла стена заградительного огня. Показалась еще одна группа «тигров» и «пантер», Артиллеристы и ей перекрыли дорогу.

Все же отдельным вражеским танкам удалось прорваться. Они подходили все ближе. Из длинноствольных пушек вырывалось багровое пламя, и снаряды с грохотом рвались в расположении обороняющихся. Гудел, сверкал вспышками передний край обороны. Стреляли экипажи танков, расчеты орудий. Они подожгли шесть «тигров». В разных местах полыхали броневые махины. Но горели и наши танки. Задымила машина лейтенанта В. Петрова. Экипаж не оставил танк, продолжал стрельбу. Он взорвался на глазах Гусаковского вместе с людьми. Экипаж другого танка отбивал атаку гитлеровцев из пулемета. Видимо, пушка вышла из строя. Получили повреждение и остальные машины, но экипажи — ни с места. Все яростнее отбивались они от наседавшего врага. Многие были уже в пешем строю, взялись за гранаты и автоматы. Никто не покидал позиций. Гусаковский с Боридько тоже вели огонь: один из пулемета, другой из автомата.

Левее батальона образовался разрыв с флангом соседней бригады, и противник воспользовался этим, вклинился в оборону. Иосиф Ираклиевич связался с полковником Леоновым.
— Товарищ сто первый, обход слева. Танки прорвались!

Комбриг бросил сюда все резервы. Помог и генерал Гетман. Врага удалось остановить. А к вечеру поступил приказ отойти. Танков в строю оставалось мало. Правда, на следующий день их прибавилось: ремонтники бригады и корпуса эвакуировали с поля боя подбитые машины и быстро восстанавливали их. Бригада продолжала сражаться.

В один из тех горячих дней Гусаковский узнал о подвиге сержанта Андрея Коробейникова. Вместе со своими друзьями из роты автоматчиков он первым принял танковый удар. Находился в окопе, приготовив противотанковое ружье. На него двигался «тигр». Тяжелый, громоздкий. Уже видны траки гусениц, смотровые приборы. Пушка шевельнулась, нацелилась жерлом на окоп. В любое мгновение из ствола мог вырваться снаряд.

«Что же делать? — пронеслось в сознании бронебойщика.— Пожалуй, ударю по нему в упор, с близкого расстояния». И Коробейников выжидал. Еще утром, на рассвете, он слышал пение соловья. Тогда казалось, что не было никакой войны. Просто он шел по роще возле села. И вот он уже в огне, в самом пекле боя. Над рощей, впереди которой он находился, то скрываясь в облаках, то стремительно вырываясь из них, вели бой истребители. Небо гудело и звенело на разные голоса. Эти звуки смешивались с грохотом и взрывами, что бушевали на земле.

Вражеский танк приближался. До него уже метров шестьдесят. Время! Коробейников прицелился наверняка, нажал спусковой крючок. Приклад толкнул в плечо — отдача сильная, но выстрела из-за грохота он так и не услышал. Однако танк остановился и завертелся на месте.

Сержант изловчился, сделал еще два выстрела и окончательно доконал врага. Чудовищная громадина застыла на месте. Открылись люки. Экипаж оставил машину, но автоматчики срезали гитлеровцев, едва они вылезли на броню.

Правее бил еще один «тигр». Его экипаж понял, почему соседний танк остановился. Он выстрелил из пушки по окопу Коробейникова. В первое мгновение, оглушенный взрывом, сержант не испытывал боли. Да и некогда было думать об этом. Из-за танков выдвинулась пехота. Схватив автомат, бронебойщик открыл по фашистам огонь короткими очередями. И только теперь понял Андрей, что ранен. Чуть не задохнулся от резкой боли.

А фашисты наседали. Изнемогая, Коробейников снова прижал приклад автомата к плечу. Справа и слева бежали гитлеровцы. Три пули впились в тело сержанта. Кровь заструилась по голове и шее. Он с трудом вел огонь. Руки едва держали оружие. Тогда бронебойщик собрал последние силы, поднялся во весь рост и крикнул друзьям!
— Вперед, товарищи!

Это были последние слова Андрея. Бойцы батальона рванулись в контратаку и на какое-то время отбросили атакующих.
Все это Гусаковский узнал от командира роты автоматчиков. С болью воспринял он эту печальную весть. Шаль, очень жаль такого человека. Он хотел было взять домашний адрес бронебойщика, но поздновато спохватился, старший лейтенант, припадая на раненую ногу, уже ушел. «Все равно адрес возьму»,— подумал Гусаковский.

Иосиф Ираклиевич ходил возле танка, думал. Подвиг... Где его истоки? С чего он начинается? Скорее всего с движения души, внутреннего импульса. В основе обязательно душевный порыв, готовность к самопожертвованию. Но в каком горниле выковывается это ценнейшее человеческое качество? По каким капиллярам повседневных поступков идет накопление моральных сил, ведущих к подвигу? Сержант Коробейников — человек светлой души и возвышенных идеалов. Его подвиг — продолжение его жизни. Мимо Гусаковского шли в тыл легкораненые. Они не были подавлены тем, что наши войска вынуждены немного отойти. Бойцы совсем не были похожи на тех, которых Иосиф Ираклиевич видел в начале войны. Танков они не боялись, об окружении говорили презрительно. Новый фашистский танк называли «лампой на гусеницах», потому что он горел не хуже других машин.

— Горят, аж душа радуется! — слышался голос молодого бойца.— И от бронебойки горят, и от снаряда тоже. А бутылкой подпалишь — тоже чадят!

Слушая бойцов, Гусаковский вдруг понял, в чем секрет того, что фашистам не удалось сломить оборону. Народ за два года испытаний научился воевать спокойно, талантливо и умело, так же, как умеет он работать в поле, в шахте, в горячем цеху...
Поздно вечером, разбирая почту при свете «катюши» — гильзы с фитилем, Иосиф Ираклиевич увидел телеграмму. Подпись маршала X. Чойбалсана. Он писал: «Гордимся мужеством славных танкистов, умножающих славу героической Красной Армии. Объявите от меня лично и от правительства МНР всему личному составу благодарность и пожелайте новых успехов в борьбе с проклятым фашистским зверем».

Иосиф Ираклиевич понес телеграмму комбригу. М. Т. Леонов прочитал ее вместе с присутствовавшим здесь начальником политотдела С. Е. Вобяном, удовлетворенно улыбнулся и тотчас же распорядился:

— Очень важно. Довести ее содержание до всего личного состава бригады. Наши друзья всегда с нами. И ответную телеграмму подготовьте, поблагодарите за помощь и поддержку. Хочу порадовать вас, Иосиф Ираклиевич: нам дают новые танки. Скоро перейдем в наступление. Ничего не вышло у Гитлера, рушатся его планы...

Во главе бригады

Армейский госпиталь находился недалеко от передовой. Но выстрелы артиллерии сюда доносились редко. И все же эта тишина была для Иосифа Ираклиевича непривычной. Порой ему казалось, что он еще в бою, вместе с экипажами отражает контратаку вражеских танков.

В палате тепло и по-домашнему уютно. На кроватях чистые простыни. Давно уже Гусаковский ничего подобного не видел. Большей частью был в землянках, блиндажах, в летучках по обслуживанию танков. Здесь же настоящая благодать. В руке — книга. Но не читалось. Мысли подполковника там, где гремел бой, где танкисты атаковали врага.

В палату принесли почту. Гусаковский получил письмо от жены. Она писала часто. И такие светлые, радостные ее послания. Ничего не писала она о трудностях, о невзгодах военного времени, хотя хлопот у нее предостаточно: под опекой Ларисы Ивановны собралось семь родственников, в основном дети и больные. Мужественная женщина. Больше всего она беспокоилась о том, чтобы у него и его фронтовых друзей все было в порядке.

Помимо письма от жены Гусаковский получил весточку и из штаба армии. Это просто записка: «Как здоровье, настроение? Подлечивайся основательно и будешь принимать бригаду. Леонов погиб». Под этими строчками подпись генерала Катукова.
Иосиф Ираклиевич уже знал, что произошло с Леоновым. Через три дня после того, как его ранили, осколок разорвавшегося снаряда угодил в голову комбрига. Спасти его не удалось.

«Как же это получилось?» — задумался Гусаковский, перечитывая записку, и припомнились ему последние дни боевых действий. Они оказались напряженными. Войска Воронежского и Степного фронтов во взаимодействии с войсками Юго-Западного фронта перешли в наступление. 3 августа 1943 года началась Белгородско-Харьковская наступательная операция. Танковый корпус генерала Гетмана шел в первом эшелоне, а в передовом отряде от него — бригада «Революционная Монголия». Фашисты отчаянно сопротивлялись, цепляясь за каждый рубеж. В бригаде не хватало людей, машин. Но экипажи решительно громили врага. 7 августа они вступили в Богодухов, и перед ними была поставлена новая задача: захватить станцию Высокополье, перерезать железную дорогу Харьков — Полтава, важную коммуникацию противника. Основная часть задачи легла на батальон майора Орехова. Полковник Леонов приказал ему прорваться к железнодорожной магистрали, которую гитлеровцы, судя по всему, намерены были удерживать изо всех сил. Рубеж обороны у них оказался выгодным.

Гусаковский знал, что Орехову придется тяжело, и попросил комбрига отправить его в батальон.
— Согласен. Отправляйтесь,— одобрил Леонов его инициативу.

Вместе с комбатом Иосиф Ираклиевич оценил обстановку, данные, полученные разведкой. Вместе прикинули свои силы. В батальоне — девятнадцать танков. Плюс к этому подкрепления: автоматчики, истребительно-противотанковая батарея, самоходно-артиллерийские установки, зенитные орудия, саперы. Это не так уж мало, если использовать их умело. Главное здесь — смелость и быстрота.

— Будем рассчитывать на внезапность,— решил Орехов, сворачивая карту.
— Добро,— согласился Гусаковский.

Гитлеровцы и в самом деле не ожидали этого удара. Ночью 11 августа танковый батальон решительно обрушился на врага и захватил станцию. Сразу же стал закрепляться.

Наступил день, жаркий, солнечный. Орехов собрал командиров рот и приданных подразделений в одном из полуразрушенных зданий и напомнил им задачу: окопаться, организовать систему огня. Присутствовавший здесь же Гусаковский предостерег о возможных контратаках противника и приказал готовиться к самым острым схваткам.

Предвидение начальника штаба оправдалось. В степи неожиданно появились танки и бронетранспортеры. Это был, вероятно, дозор. За ним показалась целая колонна. Она развернулась, ударила из пушек.

Гусаковский и Орехов выдвинулись на танке на окраину населенного пункта, чтобы получше изучить обстановку.
— Стремятся обойти, отрезать нас,— озабоченно произнес Орехов.
— Прощупали, что нас маловато здесь, и решили контратаковать. Будем держаться!

Иосиф Ираклиевич доложил Леонову. Тот ответил:
— Пока помочь не могу. Боридько со своим батальоном тоже отражает контратаки. Похоже, вся бригада под угрозой окружения. Доложу комкору, буду просить помощи.

Весь день шли бои. Гитлеровцы откатывались и снова переходили в контратаки. Ряды танкистов Орехова редели. Заметно меньше стало автоматчиков. Вышла из строя уже половина танков. Противотанковые орудия были подбиты. Пришлось отойти, оставить станцию.

— Перегруппируем силы и снова атакуем станцию,— объявил Гусаковский майору Орехову.— Я пришел к выводу, что с востока это легче сделать. Не будет так, как задумал враг!

В это время они стояли возле танка. Рядом разорвался снаряд, и Иосиф Ираклиевич почувствовал, как что-то кольнуло в плечо.
— Кажется, ранен,— прошептал он.

Его эвакуировали. А Орехов снова взял станцию и прочно укрепился на занятых позициях.

Узнав об этом, Леонов обрадовался, поспешил доложить генералу Гетману. Отправив радиограмму комкору, он вылез из танка. Рядом плюхнулся снаряд, и полковник был тяжело ранен осколком. Это случилось 19 августа под Ахтыркой.

Бригада осталась без командира и начальника штаба. А враг еще более усилил контратаки. Снова горели машины, снова вспыхивали жаркие бои в степи. Но фашисты не смогли потеснить танкистов...

Стоял сентябрь. Бригада находилась в Сумах, на отдыхе. Пополнялась. Предстояло сколотить крепкие экипажи, скомпоновать их так, чтобы в составе каждого были опытные солдаты. От выучки этого звена во многом зависела подготовка всей бригады. Именно здесь закладывались основы боевого мастерства. С первых же дней следовало наладить четкий учебный процесс.
Как-то он, Гусаковский, справится с новыми для себя обязанностями? Леонова уважали в бригаде за его чуткое сердце и знание дела, за решительность в бою. Сможет ли он, Иосиф Ираклиевич, стать его достойным преемником?

Командир — не только начальник, руководитель. Он душа воинского коллектива. Ему доверены жизни сотен людей. Заботься о них, делай все, чтобы они были готовы к борьбе с врагом. Учи их драться, как подобает патриотам Родины, а если придется умереть, то умереть с честью. Многое требуется от командира...

В госпитале Гусаковскому не лежалось. Кое-как он упросил врачей и выписался раньше времени. Прибыл в бригаду, когда здесь проходили торжества по случаю вручения орденов. Многих наградили. Тогда же объявили Указ Президиума Верховного Совета СССР о переименовании 112-й Краснознаменной бригады в 44-ю гвардейскую. Корпус тоже преобразовали: в 11-й гвардейский. Многие танкисты были отмечены орденами МНР. Снова с победами их поздравил маршал X. Чойбалсан.
В связи с этими событиями в подразделениях и проходили митинги. Но Гусаковский решил особенно не затягивать эти торжества. Важно было поскорее приступить к той большой работе, что связана с укомплектованием бригады, напряженной повседневной учебой. С чего же начать? Видимо, как и прежде, главной опорой его во всех делах и начинаниях останутся коммунисты.

В бригаде решили провести партийное собрание. Послушать коммунистов, ближе познакомиться с коллективом после госпиталя, глубже вникнуть в боевую жизнь танкистов — все это для Гусаковского было особенно важно.

С докладом выступил заместитель командира Е. Я. Стысин.
— Недостатков у нас, товарищи, много,— говорил Ефим Яковлевич.— В каждой роте их хватает. Надо перестраиваться. В бригаде у нас — другой командир. Человек он строгий, взыскательный, и нам необходимо оказывать ему всяческую помощь в подготовке к предстоящим боям.

Гусаковский внимательно слушал и докладчика, и выступления коммунистов, делал в блокноте записи. К концу собрания попросил слова. Люди насторожились, ожидая, что скажет новый командир. Он заговорил спокойно, твердо:
— Что касается строгости... Я, товарищи, не собираюсь вводить какие-то особые порядки. Обычная уставная требовательность, обычные человеческие отношения. Уважение друг к другу. Доверие.— Иосиф Ираклиевич сделал паузу и услышал, как по рядам прокатился шумок одобрения.— Что же касается недостатков, то они, к сожалению, есть. Правильно говорил докладчик, надо нам совместно скорее от них избавиться. Коллектив у нас боевой, слаженный. Важно сохранить и приумножить традиции этого коллектива.

И снова в рядах шумок оживления.

Гусаковский говорил негромко, стараясь четко выразить каждую мысль. Основное внимание он сосредоточил на вопросах подготовки бригады к новым боям.
— Создадим творческую, деловую обстановку, товарищи,— продолжал Иосиф Ираклиевич.— В действиях офицеров, всех воинов не должно быть скованности, боязни высказать свое мнение, которое в чем-то не сходно с мнением старших...
Комбрига внимательно выслушали и поддержали. Верные высказал он мысли.

Дел у Гусаковского было много. Он хотел в эти считанные дни, пока они находились в резерве, многое решить в хозяйстве бригады. На другой день после собрания отправился в батальон майора Орехова.

Танкисты расположились в лесу, за городом. Орехов встретил комбрига у шлагбаума. Они зашли в штабную палатку, присели, вспомнили бои, все то, что было связано с освобождением станции Высокополье. Орехов вел себя как-то неестественно, все пытался что-то сказать, иногда протягивал руку к картонной коробке, что была под столом.

— Может быть, по маленькой, Иосиф Ираклиевич? Лицо Гусаковского тронула улыбка.
— Не время. У нас еще дел непочатый край. Орехов сразу стал серьезнее.
— Ясно, товарищ гвардии подполковник! Какие будут приказания?

Они прошли к танкам, посмотрели, как экипажи обслуживали технику, производили ремонт. С отдельных машин были сняты гусеничные ленты, подкрылки. Люди занимались также трансмиссиями, регулировкой тяг, осмотром вооружения.
— Когда закончите?
— Дней через пять...
— Разве у вас нет точного расчета? Постарайтесь все взять под строгий контроль, сжать сроки с учетом своих возможностей. А как с занятиями?
— Идут помаленьку,— неопределенно ответил комбат. Отправились к месту, где занимался один из взводов.

Тема: «Танковый взвод в наступлении». Гусаковский ожидал увидеть, как боевые машины переходили в атаку, выполняли различные вводные. Но командир взвода ограничился изучением устава. Он посадил людей под кустом и читал, а те дремали. Завидев комбрига и комбата, танкисты вскочили, вытянулись.

— И это на третьем году войны! — сокрушенно произнес Гусаковский.— Не ожидал от вас такого!
Орехов провожал комбрига к машине молча, не пытаясь даже оправдываться.
— Что делать-то будем? — спросил Гусаковский.
— Недостатки устраним. Я здесь во всем виноват. Прошляпил.
— Завтра приеду и проверю снова.

В тот же день Гусаковский побывал в других батальонах. И там тоже имелись упущения. Вечером пригласил к себе начальника политотдела, начальника штаба, других офицеров и повел с ними разговор о недостатках и непростительной медлительности в подготовке к боям.

— Нет, товарищи, так не может продолжаться. Надо всем нам взяться, засучив рукава,— заключил комбриг.

После совещания он задержал начальника штаба майора А. И. Воробьева. Тот лишь недавно приступил к делам, опыта у него еще не было. Подолгу засиживался в штабе, возился с бумагами.

Гусаковский напомнил ему, чем он должен заниматься, как организовывать рабочий день, помогать командиру, осуществлять руководство всем организмом бригады. Поделился опытом.
— Как это сложно,— вздохнул Воробьев.
— Ничего, Александр Иванович,— успокоил его комбриг.— Все придет. Буду и помогать, и спрашивать...

Пока танкисты бригады занимались учебой, приведением в порядок техники в Сумах, советские войска изгнали гитлеровцев с левобережной Украины, форсировали Днепр, освободили Киев. Но противник не собирался примириться с неудачами. Он подтягивал крупные силы, пытался нанести контрудар. 1-я танковая армия генерала Катукова, включенная в состав 1-го Украинского фронта, была переброшена в район Киева. В составе ее находился и 11-й гвардейский танковый корпус, возглавляемый генералом Гетманом. Корпус вошел в прорыв с ходу. На всех рубежах обороны гремел бой.
44-я и 45-я бригады по приказу Гетмана наступали впереди. К вечеру 24 декабря 1943 года перед деревней Гнилец Гусаковского задержал противник.

Произошло это при таких обстоятельствах. В передовом отряде находился батальон майора Орехова. Продвигался он быстро, у леса настиг вражескую колонну автомашин и артиллерии. Комбат приказал экипажам атаковать ее с ходу, чтобы не дать артиллеристам развернуться и открыть огонь. Все это было так внезапно, что гитлеровцы бросили орудия и машины, в беспорядке отступили на Машерино. Но часть из них все же организованно отошла к Гнильцу и оттуда повела по наступающим беспорядочный огонь.

Орехов был воодушевлен успехом. Разгоряченный боем, он доложил комбригу, что путь впереди открыт, просил разрешения свернуть танки в колонну и организовать преследование.

Выслушав доклад, Гусаковский сказал начальнику штаба майору Воробьеву:
— Орехов, наверное, недостаточно изучил обстановку. Увлекся, слишком уж растянул боевые порядки.
— А почему увлекся? — удивился Воробьев.— Он правильно мыслит. Разбил колонну. Путь открыт, преследуй. Как говорится, куй железо, пока горячо.

Гусаковский по привычке погладил ладонью подбородок.
— Вы начальник штаба молодой, и вам можно кое-что простить. Всем нам следует учиться глубже анализировать обстановку, предвидеть события. У вас в папке есть сообщение из штаба армии. В нем сказано, что враг стягивает в наш район значительные силы. Воздушной разведкой выявлено выдвижение танковой колонны в направлении Гнильца. Где эти танки? Мы пока что не встретили их. Они где-то рядом. Нужно многое сопоставить, прежде чем принять решение. Такие дела, товарищ гвардии майор!

Начальник штаба, казалось, даже растерялся как-то:
— Я и забыл об этом сообщении...
— В нашем деле ничего нельзя забывать. 

Полковник Гусаковский — недавно его снова повысили в воинском звании — с таким выражением взглянул на Воробьева, будто хотел сказать: «А ведь вы, начальник штаба,— главная опора командира в организации боя. Кто же, как не вы, должен уметь отлично разбираться в обстановке!»

Предположения Гусаковского оправдались. Гитлеровцы быстро перестроились, подбросили подкрепление и открыли из района Гнильца мощный огонь. Они предприняли даже контратаку. Можно ли было в таких условиях, без соответствующей подготовки, решиться на преследование? Тем более что батальон Орехова после столкновения с колонной отклонился от своего маршрута. Чтобы развернуть его в прежнем направлении, требовалось время. А в бою дорога каждая минута. Можно было бы совершить перестроение и направить вперед батальон Боридько, а уж потом, в ходе боя, развернуть танки Орехова. Но все это делалось бы на виду у противника. Потери стали бы неизбежными.

Начальник штаба, подумав, все же вернулся к прежней теме разговора. Он прямо заявил командиру бригады:
— И все же я послал бы Боридько атаковать деревню. Понимаете, важно с ходу, пока враг не закрепился...

Гусаковский лукаво улыбнулся:
— Я тоже когда-то был таким рубакой. Считал, что стоит только взмахнуть клинком, крикнуть «ура!», и враг побежит. Нет, время таких атак прошло. Война многому научила. Пора перестраиваться. Не разведав броду, не суйся в воду...

Комбриг хотел было уходить, но задержался:
— Еще одна деталь. Майор Помазнев, заместитель начальника политотдела, вернувшись из батальона Боридько, при вас докладывал о том, какая там создалась обстановка. В экипажах много молодых, необстрелянных. А это их первый бой. Что значит для бойца, еще не нюхавшего пороху, идти в такое пекло? Закаленный, много видавший солдат не растеряется в трудной обстановке, даже исправит ошибку командира. А юнец? Об этом тоже не следует забывать.

Всю ночь Гусаковский и начальник штаба пробыли вблизи обороны противника. Они выслали разведку в разных направлениях. Выяснилось, что в деревне противник гораздо более сильный, чем предполагали. Все там было: и пехота, и танки, и артиллерия.

Собралось руководство бригады.
— Что будем делать? — спросил Гусаковский. Начальник штаба покусывал губы, молчал.
— Маловато наших сил для атаки такого гарнизона, - высказал опасение начальник политотдела.
— Верно, маловато. А что думает начальник штаба?
— Сразу и не решишь.
— Но ведь обстановка прояснилась. Мы провели хорошую разведку. Перед нами полная картина. Можем решать. И не всегда важно, на чьей стороне перевес в силе. Главное — выбрать правильный маневр и действовать, как вы говорили, товарищ Воробьев, смело и даже с риском.

В оставшееся время в бригаде была проведена серьезная работа. Пока Гусаковский и офицеры штаба продумывали план наступления, уточняли задачи подразделениям, увязывали вопросы взаимодействия с соседями, майор Помазнев вместе с политработниками, парторгами и комсоргами батальонов провел короткие совещания, расставил активистов так, чтобы во время боя в экипажах и отделениях автоматчиков чувствовалось партийное влияние. К началу боя не было в бригаде человека, который не знал бы, что от него требовалось в атаке, как ему действовать при встрече с танками противника.

Наступало утро. Шел мелкий дождь со снегом. Видимость оказалась скверной. Подступы к деревне терялись во мгле. Но Орехов и командир батальона автоматчиков Дюрягин, ожидавшие сигнала атаки, были спокойны. От того места, где они стояли, вплоть до самой окраины деревни разведчики изучили за ночь залитое водой, перепаханное гусеницами поле, и теперь каждый экипаж в деталях знал, что он может встретить на пути. Батальон Боридько, изготовившийся на южных скатах высоты 206,8, должен был вначале поддержать атаку батальона Орехова огнем, а затем двинуться вперед.

В первых машинах находились коммунисты. Майор Помазнев, как его ни отговаривали, занял место в головном танке. В атаках он неизменно находился в боевых порядках. Небольшого роста, круглолицый, подвижный, он всегда был среди солдат и офицеров, знал, как воодушевить их перед схваткой с врагом.

Вначале удар из пушек, потом рывок вперед танков с десантом на броне. Едва Орехов со своими машинами оказался на улицах деревни, как по сигналу, не прекращая огня, батальон Боридько рванулся вперед.

Бой был упорным. Он длился часа четыре. Фашисты не раз переходили в контратаки, особенно там, где автоматчики действовали без танков. Ситуации порой создавались критические. В одну из них под пулями поднялся во весь рост политработник В. К. Захаров и, крикнув: «За мной, гвардейцы!», увлек вперед автоматчиков. В передовой цепи наступающих был парторг батальона. Когда на один из наших танков насели два фашистских, на помощь поспешил экипаж танка «Монгольский чекист», которым командовал коммунист лейтенант Георгий Петровский. На протяжении всего боя экипаж сражался мужественно, инициативно.

Деревня была освобождена. Но едва наши танки тронулись дальше, как показались новые вражеские машины. Их было около тридцати, не считая штурмовых орудий. Они могли смять боевые порядки бригады. Гусаковский сел в танк, выдвинулся вперед, связался по радио с батальонами.

— Стоять на месте, прикрыться неровностями местности. Без моего сигнала огня не открывать! — приказал комбриг.
Фашистские танки подпустили близко. Открыли по ним меткий огонь. Но враг не попятился. Он сопротивлялся изо всех сил. Бой у деревни гремел всю ночь.

Содержание     Далее >>