Оглавление
. . .
Защищая родную столицу
. . .

Защищая родную столицу

На московскую землю эшелон прибыл ночью. Город был где-то рядом, но ничем не выдавал себя. О его близости можно было только догадываться. Временами черное небо прорезали лучи прожекторов, они, словно гигантские руки, расходились в стороны, скрещивались, сходились в одной точке и снова расходились.

На западе горизонт тускло подсвечивали тревожные сполохи. Оттуда доносился приглушенный гул артиллерийской канонады. Чувствовалась близость фронта.

Бригада выгрузилась на станции Кубинка. Не успели танкисты привести себя в порядок, как прозвучал сигнал боевой тревоги. Приказ краток: срочно сосредоточиться в районе Мценска. Первыми туда двинулись батальон Гусева и другие подразделения, оснащенные техникой. Второй батальон пока оставался на месте.

Утром на следующий день экипажи пошли получать танки. Наши опасения сбылись. Это были БТ-7, и не новые, а прошедшие ремонт. Печально было смотреть на старушек-«бетушек» после того, как мы познакомились с тридцатьчетверками.

— Ничего повоюем и на «бетушках»,— сказал командир роты Самохин. — Как-никак по маневренности они лучше немецких. Да и пушка у них неплохая.

Об этом же повел речь и комиссар батальона Столярчук, собрав политруков.

— Бойцы должны знать, что танк БТ-7 в умелых руках — тоже грозная сила, — говорил он. — Преувеличивать его боевую мощь, конечно, не следует, но не надо сбрасывать со счетов и сильные стороны этой боевой машины. Все, кто воевал на «бетушках», должны рассказать молодым воинам, как лучше использовать их в бою.

Тут же организовали дополнительные занятия для пополнения, опытные танкисты показывали на практике, как лучше использовать танки БТ в обороне, наступлении. «Старички» и на сей раз помогли добиться желаемых результатов. Во всяком случае боевой настрой личного состава батальона заметно повысился.

К началу октября 1941 года обстановка под Москвой становилась все напряженней.

Гитлеровское командование планировало нанести удар с трех сторон; с запада — через Вязьму, с северо-запада — через Калинин и с юго-запада — через Орел, Тулу. Гигантские бронированные клешни тянулись к столице. Слева наступала танковая группа Гудериана. Захватив Орел, враг нацелил свои танковые дивизии на Тулу. Навстречу им в срочном порядке был брошен вновь сформированный стрелковый корпус под командованием генерала Лелюшенко. Подвижную ударную силу этого корпуса и составила наша танковая бригада. Она первой подошла к Орлу и завязала бои с противником. Из частей корпуса вместе с нами действовал лишь полк пограничников. Остальные были еще в пути.

В ночь на четвертое октября на станции Мценск разгрузился первый танковый батальон бригады, которому была поставлена задача послать две разведгруппы в направлении Орла: одну возглавлял комбат Гусев, другую — старший лейтенант Бурда. Разведчики должны были войти в Орел, определить силы противника и, по возможности, захватить пленных. 

А утром в Мценск прибыл наш эшелон. 

Хлопают борта платформ. Экипажи деловито, без суеты убирают из-под машин колодки, снимают проволочные растяжки. Бойцы быстро укладывают металлические переходные мостики между платформами. Вот первый танк осторожно сползает по мокрой после дождя аппарели и направляется в район сбора.

В это время дежурный вызвал меня к полковнику Катукову. Оставив за себя старшего лейтенанта Самохина, вместе с комиссаром Столярчуком поспешили в городской сад, где расположился штаб корпуса. Издали увидел стоящего возле броневика комбрига и рядом с ним рослого человека в стальной каске, одетого в зеленый комбинезон.

— Докладывайте генералу Лелюшенко, — сказал Катуков.

Генерал смерил меня с ног до головы строгим взглядом. Отозвал комбрига в сторону. По отдельным словам и отрывочным фразам догадался, что я не произвел на Лелюшенко впечатления. Виною всему, как всегда, мой маленький рост.

Задача, которую поставил передо мной Лелюшенко, заключалась в следующем: вместе с мотострелковым батальоном оседлать шоссе Орел — Мценск севернее села Ивановское и не допустить противника к Мценску до подхода главных сил корпуса.

Батальон, поднятый по тревоге, вышел в назначенный район. И вот мы на месте. Роту старшего лейтенанта Самохина решил направить для поддержки разведгруппы, действующей юго-восточнее Орла. Экипажи занимают оборону по обе стороны шоссе, роют окопы, маскируются, все делается так, как учил нас Катуков в степной «академии» под Сталинградом.

Чуть впереди окапываются мотострелки. С пехотными командирами мы уже договорились о взаимодействии в предстоящем бою.

Часа через два командиры рот доложили: «К бою готовы». Вместе с комиссаром направляемся в подразделения, осматриваем позиции, беседуем с людьми. Впечатление хорошее. Особенно радует высокий боевой дух бойцов и командиров. Каждый понимает ответственность возложенной на нас задачи.

С запада донеслись приглушенные орудийные выстрелы. Видимо, наша разведка уже вошла в соприкосновение с противником. Скоро враг будет здесь!

Как всегда, перед боем приходят мысли одна тревожнее другой: «Все ли предусмотрел? Ведь враг силен и коварен. Малейшая оплошность может принести много бед».

Вернулся Столярчук, Он только что обошел коммунистов рот, беседовал с бойцами. Они поклялись стоять насмерть, но врага к Москве не пропустить. Мы сдержим эту клятву. Может быть, сложим здесь свои головы, среди здешних перелесков и холмов. Никогда прежде не был в этих местах, но так и кажется, что я уже видел все это: и вон ту рощу на взгорке, осеннее золото берез...

Мои размышления неожиданно прервал прозвучавший в наушниках голос Катукова. Он приказал отозвать роту Самохина и занять оборону в лесу фронтом к шоссе. Бурда успел сообщить, что из Орла движется до батальона немецких танков.

По радио отзываю Самохина назад. Вскоре послышался рокот моторов. Из-за рощи, что справа от дороги, появилось более десятка танков. Стреляя на ходу, они ринулись в атаку на позиции наших стрелковых подразделений. Пехотинцы ответили дружным огнем из винтовок и пулеметов, стремясь отсечь пехоту от танков.

Наши пока молчат: нельзя преждевременно обнаруживать себя. Наконец одному танковому взводу приказываю открыть огонь по противнику, но после каждого выстрела менять позицию. Надо создать впечатление, что силы у нас немалые.

Два часа длился бой. Но вот противник перегруппировался и начал обходить наши фланги. Правая, наиболее сильная группа двинулась параллельно опушке леса, где стояла в засаде рота Самохина. Противник не догадывается, что своим маневром поставил себя в невыгодное положение. Приказываю ударить во фланг обходящей группе. И тотчас же заговорили танковые пушки. Ведя огонь, танкисты Самохина дерзкой контратакой расстроили ряды наступающих, отбросили фашистов за гребень высот. Такая же участь постигла левую группу гитлеровцев. Сосредоточенный огонь всех наших танков, находящихся в обороне, вывел из строя одну треть вражеских машин. Остальные поспешно отошли назад.

Первый натиск врага отбит. Однако противник знает теперь и наши силы, и характер обороны. Оставаться на данном рубеже уже неразумно: повторные удары гитлеровцев наверняка будут нацелены на опорные пункты наших позиций, и тогда нам уже не выстоять. Поэтому Катуков приказал оставить здесь небольшое прикрытие, а главные силы отвести на три километра восточное и занять новый рубеж, который готовили для нас части второго эшелона.

В тактическом отношении он был выбран удачно. Оборона проходила вдоль небольшой речушки. На восточном холмистом берегу были сооружены опорные пункты. Высотки по обе стороны шоссейной дороги позволяли поставить танки в засаду и держать под контролем впереди лежащее пространство.

В оставшееся светлое время танкисты дооборудовали основные и запасные позиции. Противник хотя и вел по нашему участку беспокоящий артиллерийский и минометный обстрел, однако возобновить наступление в этот день не решился.

Наступила ночь. Черное небо то и дело прорезали осветительные ракеты, настороженную тишину будоражили разрывы снарядов и мин, трескотня пулеметов и автоматов. Знакомая повадка врага! Под шумок произвести перегруппировку, подтянуть к линии фронта свои танки и самоходную артиллерию.

Высланная вперед разведка подтвердила эти предположения. Все говорило о том, что завтрашний день будет жарким.

Едва забрезжил рассвет, как началась артиллерийская канонада. Фашисты ввели в дело всю артиллерию и минометы. Загудела от взрывов земля. Казалось, враг решил перепахать вею местность в нашем расположении.

В шлемофоне раздается знакомый, чуть хрипловатый голос Катукова: «Занять укрытия, быть готовыми к отражению атак противника!»

Более часа обрабатывал враг наши позиции. Но вот огневой вал отодвинулся в глубь нашей обороны и тут же из-за перелесков, холмов, из оврагов выползла лавина фашистских танков. Мы насчитали их не меньше пятидесяти.

— К бою! — В ответ слышу голоса командиров рот: «Первая готова! Вторая готова! Третья готова!» Все живы, и мы можем встретить врага во всеоружии. Вот что значит искусно использовать местность и создать прочную оборону!

В борьбу с бронированными машинами врага вступает противотанковый дивизион. Пушки с вечера поставлены на прямую наводку и теперь ведут меткий ураганный огонь. Уже в первые минуты пушкари выводят из строя несколько вражеских танков. Но слишком много их у противника. Одной группе танков удалось прорваться сквозь плотный огневой заслон, и она устремляется на позиции мотострелкового батальона. Несколько машин уже начали утюжить окопы на переднем крае обороны. Срочно перебрасываю часть танков на помощь мотопехоте. Экипажи «бетушек» ловко маневрируют на пересеченной местности, занимают заранее подготовленные позиции и огнем с места заставляют противника отойти назад. Обстановка несколько разряжается, но ненадолго. Спустя несколько минут из-за холмов перед правым флангом обороны выкатилась колонна бронетранспортеров. В глазах даже зарябило от множества новых движущихся целей. Несколько наших снарядов легли в самом центре колонны, Вражеская пехота быстро спешилась с машин и, словно горох, рассыпалась по полю.

Сначала пехотные подразделения врага представляли собой бесформенные скопища, но вот они стали собираться в ясно видимые ряды, густеющие по мере продвижения вперед. Первый, наиболее плотный, охватил полукружием высоту, которую обороняет всего-навсего два взвода. А на западных склонах уже хозяйничают фашистские танки. Еще несколько минут, и они захватят высоту. Допустить это ни в коем случае нельзя. С ее потерей прочность обороны будет нарушена, враг получит возможность почти беспрепятственного продвижения в наш тыл. А это уже катастрофа. Но мне нечем помешать противнику. Вырвать из боя хотя бы одну машину никак нельзя. Надежда только да артиллеристов. Связываюсь с командиром противотанкового дивизиона.

— Ни одной пушки, ни одного снаряда! — получаю резкий ответ. — Веду бой с танками на левом фланге... Не видишь разве, что там творится?!

Мне понятна его раздражительность: обстановка и на левом фланге не менее сложна. Около двух десятков фашистских танков форсирует мелководную речушку, стремясь пробить брешь в нашей обороне на стыке с соседом.

Но левый фланг прикрывает наиболее боеспособная танковая рота во главе со старшим лейтенантом Самохиным. На него я надеюсь, он не пропустит врага. Правый же наш фланг почти оголен. В танковой роте Смирнова осталось всего-навсего пять «бетушек». Поредело и пехотное прикрытие. Высоту защищает горстка мотострелков! Что они могут сделать против той силищи, которая на них надвигается?

Мне почему-то кажется, что реальность нависшей над нами опасности осознана пока только мною, другие ее не замечают и делают не то, что надо. Вместе с тем меня все сильнее и сильнее разбирает досада на свою беспомощность: я вижу беду, но не могу ее предотвратить. «Так неужто и в самом деле нет выхода из создавшегося положения? Неужто катастрофа неизбежна? Нет! — говорю сам себе.— Этого не должно случиться!»

— Газу, Пшенин! — кричу механику-водителю своего танка. А старший сержант Пшенин словно только и ждал этой команды. «Бетушка» выскакивает из-за укрытия и мчится на правый фланг.

На ходу связываюсь с командиром роты и приказываю ему не допустить дальнейшего продвижения фашистских танков.

— Умри, но задержи! — говорю я Смирнову.— Пехоту я беру на себя.
— Разрешите контратаковать? — слышу взволнованный голос ротного.
— Ни в коем случае. Рано. Бей из засады; огонь из пушек и пулеметов!

Наша «бетушка» мчится на предельной скорости, а мне кажется, что мы еле движемся: «Газу, газу!»
— На всю железку жму,— отвечает Пшенин.

«Бетушка» минует позицию танковой роты Смирнова. Вражеские снаряды испещрили лощину, по которой мы движемся. Пшенин ведет машину зигзагами, от одной воронки к другой. От этих зигзагов усидеть на месте почти невозможно, бросает то в одну, то в другую сторону.

— Полегче на поворотах! — кричит башенный стрелок Миша Позубняк.— Голову ведь с резьбы сорвать недолго.

Пшенин кривит рот в усмешке:
— Не велика печаль! А вот язык побереги, а то прикусишь ненароком.

Еще несколько зигзагов — и машина подлетает к подножию злополучной высоты. Подоспели вовремя! Фашистские танки хотя и перевалили за передний край нашей обороны, но дальше продвинуться не смогли. Меткий огонь, открытый из засады «бетушками» Смирнова, держит их «на приколе». Однако автоматчики совсем уже близко. От наших окопов их отделяют какие-нибудь сто метров.

— Вот лезут гады! — восклицает в сердцах Михаил Позубняк. Не ожидая моей команды, он заряжает пушку осколочным и бьет, почти не целясь. Выстрел, второй, третий? Снаряды рвутся вблизи вражеской цели. Михаил вносит поправку в прицел, но прежде чем прозвучала новая серия его выстрелов, дрогнула фашистская цепь, словно споткнулась о незримый порог. Большая часть ее была сражена. Лишь отдельные фигурки очумело метались по полю в поисках укрытия.

— Ну, нагнал ты страху на фрицев,— кричит восторженно механик-водитель. — Снаряды — недолет, а фрицы — вразлет.

Позубняк смотрит на меня недоуменно.
— В чем дело? В толк не возьму, — говорит он. 

Признаться и мне не очень понятно, что происходит с противником. Высунувшись из люка, оглядываюсь по сторонам и только тут замечаю на восточном склоне небольшого холмика хорошо замаскированный станковый пулемет. Он-то и скосил вражескую цепь фланговым огнем.

Тем временем к рубежу, где полегли гитлеровцы, подошла новая волна вражеских автоматчиков. Опять внезапный кинжальный огонь — и все повторилось сначала. До слуха донеслась лишь длинная пулеметная очередь с оригинальной концовкой: «так... так... так». И тут в моей памяти всплыла ладная фигура старшего сержанта Тернова. В таком именно ритме бил его пулемет на стрельбище в Прудбое. А может, это он и орудует на склоне одинокого холмика?

В это время в шлемофоне раздается твердый голос Смирнова:
— Даю залп и выхожу. Поддержи огнем с фланга. 

Пять «бетушек» вырываются из укрытий и идут на врага. Мы поддерживаем контратаку фланговым огнем. Противник огрызается. Здесь и там вспыхивают разрывы снарядов, дробно стучат пули по бортам и башне танка.

Пшенину удается занять выгодную позицию. «Бетушка» притулилась сбоку у небольшого пригорка.

— Летите, болвашки, на фрица без промашки,— приговаривает Позубняк.

Второй его выстрел из пушки достигает цели. Ближайший вражеский танк окутывается облаком дыма. Пятится назад еще один. Значит, и ему не сладко. Из горящего танка через верхний люк выскакивают фигурки в черных комбинезонах. Позубняк сваливает их очередью из пулемета.

Тем временем «бетушки» Смирнова, ловко маневрируя на пересеченной местности, подходят к противнику все ближе и ближе. Огонь с той и другой стороны крепнет. Загораются еще два вражеских танка. Остановились, охваченные пламенем, и две наши машины. Теперь все решат нервы: у кого они крепче. На свой экипаж я надеюсь. Позубняк и Пшенин работают с каким-то диким азартом. Сквозь сжатые зубы Позубняк бросает отрывочные фразы: «Чуть левее. Пшеничка! Еще чуток. Ну давай, давай!»

До противника остается какая-то сотня метров. Расстреливаем друг друга почти в упор. Теперь соотношение сил в нашу пользу: четыре наших танка против трех немецких.
— Эх, на таран бы их, гадов, — ярится механик-водитель.
— А ты попробуй. Пшеничка, авось фрицы нашу «бетушку» за «каве» примут,— скорее урезонивает, чем советует Позубняк.

О таране и речи быть не может. Остается одно — дуэль. Останавливаю свои танки и приказываю бить с места. Позубняк делает выстрел. Почти одновременно получаем ответный удар. Фашистский снаряд попадает в моторный отсек, в танке возникает пожар. Пшенин хватает огнетушитель, но толку мало. Пламя через щели рвется в боевой отсек, лижет стены, добирается до нас.

— Открыть люки! Покинуть машину! — кричу во всю мочь.

...Едва успеваем отползти в сторону, как раздается оглушительный взрыв. Наша «бетушка» вздрагивает всем корпусом, охваченная ярким разноцветным пламенем. Слышно, как потрескивает краска на броне. Вот-вот начнут рваться снаряды внутри. Отползаем еще подальше, в кусты. Помогаем друг другу сбить огонь с горящей одежды. Наши лица и руки в ожогах. Больше всех досталось Пшенину. Он вылез наружу последним. Пули продолжают долбить броню. Положение наше безнадежное. В любую минуту могут появиться гитлеровцы, а мы почти безоружны: у меня пистолет, у товарищей только гранаты. Но друзья не унывают. Позубняк способен даже шутить. Ну не бес ли этот Позубяяк! Ему все нипочем.

Пшенин молчит. Сопит себе под нос. Пытается увязать гранаты в связку, но обожженные руки плохо подчиняются ему. Позубняк видит это.
— Давай сюда свою артиллерию...

Он быстро делает две связки. Одну подает мне, другую Пшенину.
— Вяжи еще одну, в сумке гранаты есть,— говорит водитель.

Прошло несколько томительных минут ожидания. Стрельба по нас поутихла: видимо, враг посчитал, что с нами все кончено. Однако бой продолжается, бьет артиллерия, трещат пулеметы.

Позубняк устраивается поудобнее, вынимает сухарь и снова принимается за Пшенина:

— Такой сухарик пеной забрызгал... Эх ты, пожарник. Не мог поосторожнее со своим пульверизатором…

Механик-водитель презрительно косит глаза на своего друга, сплевывает сквозь сжатые зубы:
— Да хватит тебе... Что делать теперь будем? Опять «безлошадными» стали...

Ему до слез жаль своей послушной «бетушки».

Тем временем, чуть успокоившись и не обращая внимания на препирательства друзей, я по-пластунски пополз вперед, на взгорок. То, что увидел, одновременно ошеломило и обрадовало меня: три вражеских танка уходили в западном направлении. Не выдержали, значит, нервишки у фашистов. А «бетушки», наши маленькие, неказистые «бетушки», как стояли, так и стоят, посылая вдогонку трусливо отступающим фрицам снаряд за снарядом.

Постреляв, один из наших танков направился в нашу сторону. Мы кинулись ему навстречу. Откинулась крышка люка, наружу высунулась голова в шлеме. Смирнов! Машина остановилась.

— Молодцы! — крикнул я Смирнову.— Какие же вы молодцы!

А он, спрыгнув на землю, лопочет что-то свое, слов не разобрать, но и так все ясно без слов: мы выстояли, положение на правом фланге восстановлено! 

Радостные, мы еще раз осматриваем поле боя. Высота в наших руках. На самую ее вершину артиллеристы выкатили две пушки-сорокапятки и тут же открыли огонь по удаляющимся вражеским танкам.

— Если бы не эти сорокапятки, туго бы дело было, — говорит Смирнов. — Это они нас с фланга поддержали. Два танка из шести подбитых на их счет надо отнести...

Однако бой еще не окончен. Меня волнует положение на левом фланге. Приказываю Смирнову связаться по рации с Самохиным и выяснить обстановку.

Тем временем Пшенин хлопочет около обгоревшей «бетушки», разматывает трос. Видимо, собирается эвакуировать ее на СПАМ (сборный пункт аварийны машин).

Смирнов высовывается из танка:
— Самохин ведет тяжелый бой в полуокружении.
— Значит, противник все-таки прорвался на соседнем участке.
— Немедленно на левый фланг, на помощь Самохину! — командую Смирнову. — И нас с собой. Десантом...

Обстановка на левом фланге действительно катастрофическая. Ударная группировка противника прорвалась через участок соседа и зашла в тыл самохинской роты. В то же время около десяти немецких танков, перерезав дорогу в центре наших позиций, устремились к шоссе, находившемуся в глубине обороны. С минуты на минуту обе вражеские группы могут соединиться, и тогда все левофланговые подразделений бригады попадут в ловушку.

— Выходи наперерез центральной группе, примем удар на себя! — кричу я Смирнову.

«Бетушки» вырываются на шоссе и открывают беглый огонь из пушек. Наш огонь не слишком эффективен, но все же он заставляет противника затормозить движение. Немецкие танки останавливаются и пытаются расстрелять нас в упор.

Смирнов дает команду занять позицию за придорожной насыпью. Теперь фашисты могут видеть лишь башни наших танков, да и то в тот момент, когда те поднимаются по насыпи вверх, чтобы сделать очередной выстрел.

Фашисты, видимо, разгадали наш огневой маневр и начали искать укрытия. Но в это время из рощи слева вынырнуло с десяток приземистых тридцатьчетверок. И я догадался: в дело вступил катуковский резерв.

Внезапная контратака ошеломила противника. Теперь уже он оказался зажатым с двух сторон. Опасаясь попасть в котел, обе группы начинают поспешно отступать. Но им уже не улизнуть! С востока их жмут тридцатьчетверки, с запада и севера — бетушки» моего батальона, с юга — подвижной противотанковый резерв соседней части.

Попытка гитлеровцев сокрушить левофланговый участок нашей обороны потерпела полный провал. Почти все их танки были подбиты или сожжены. Бегством спаслось только несколько машин. Зато пять почти целехоньких немецких Т-IV оказались в наши руках. У них были сорваны только гусеницы.

Фотокорреспондент бригадной газеты сфотографировал отличившихся бойцов, а в заметке, которую мы прочитали на следующий день, было немало лестных строк и о воинах нашего батальона, а также о бойцах и командирах мотострелковых, артиллерийских и других подразделений. Вывод был таков: победа над врагом завоевана благодаря хорошему взаимодействию на поле боя воинов всех родов войск — танкистов, пехотинцев, артиллеристов, связистов, саперов. Ну а мы особенно благодарны были пулеметчикам правофланговой стрелковой роты и в первую очередь старшему сержанту Петру Тернову. Как я и предполагал, это он сразил кинжальным огнем фашистские цепи перед высотой в самые критические минуты боя. Комбат Кочетков представил саратовца к ордену Красного Знамени.

Однако нелегко далась нам эта победа. Наши потери тоже были немалые. В батальоне мы недосчитались девяти танков. Правда, пять из них после эвакуировали в тыл и спустя несколько дней они снова вернулись в строй. Получил латаную «бетушку» и Пшенин.

Наши ремонтники прямо-таки чудеса творили, Глядишь, от танка один корпус остался, а проходит несколько дней, и он оживает, вновь становясь грозной боевой машиной.

   Далее >>