Оглавление
...
Башенный стрелок Иван Любушкин
Огневой мешок
Отход к Зуше
...

Башенный стрелок Иван Любушкин

В результате огромных усилий, после неоднократных атак гитлеровцам все же удалось вклиниться в нашу оборону. Сбив стрелковые подразделения с высот на левом фланге, они отрезали от бригады минометную роту. Все туже затягивая петлю, фашисты бросили на минометчиков группу танков. Положение отчаянное!

На помощь минометчикам командир первого батальона срочно направил три танка. В одном из них башенным стрелком был старший сержант Любушкин. Еще в прошлых боях он не раз выручал товарищей своим метким огнем. Посмотришь на него — парень как парень: небольшого роста, неторопкий в движениях. Однако в танке он совершенно преображался. Действовал быстро, хладнокровно и решительно.

Вот и в этом бою Любушкину удалось тремя выстрелами поразить три вражеских танка. Но силы были слишком неравные. Против тройки наших танков — десять фашистских. На смельчаков обрушилась лавина огня. Танк Любушкина сильно тряхнуло, и он замер на месте: перебиты обе гусеницы. Сержант успел выстрелить и вывести из строя еще одну вражескую машину. Но тут же в моторную часть тридцатьчетверки ударил снаряд. Мне не раз приходилось гореть, и я хорошо знаю, что такое горящий танк. Удушливый газ заполняет стальную коробку, ест глаза, нечем дышать, Медлить в таких случаях нельзя ни секунды: могут взорваться собственные снаряды. Не успеешь выбраться наружу — гибель неизбежна.

Как раз в таком положении и оказался экипаж, в составе которого действовал Иван Любушкин. По приказу командира все покинули машину через нижний люк, а Ивана все нет и нет. Пламя охватило уже всю корму. Вдруг танк сделал еще один выстрел, и только после этого из-под днища вынырнула коренастая фигура сержанта. Одежда на нем тлела. Едва товарищи оттащили Ивана от машины — танк взорвался.

После боя при мне между командиром танка и Любушкиным произошел такой разговор:
— Команду оставить танк слышал? — горячился командир.
— Так точно, товарищ лейтенант, — виновато улыбался башнер.
— Почему же медлил? Тебе что, жить надоело?
— Это не я медлил, а фашист — танк ихний. В ров перед позицией минометчиков спустился, а оттуда никак. Пришлось подождать, пока он выкарабкается...

Так вчерашний тамбовский колхозник в одном только бою записал на свой «текущий счет» пять вражеских танков. За этот подвиг Любушкин был удостоен звания Героя Советского Союза.

Огневой мешок
Сражение длилось несколько дней. Противник атаковал нас днем и ночью. Гитлеровцы изменили свою тактику. До этого они начинали воевать только с утра, выспавшись и плотно позавтракав. Но теперь им стало не до сна. Гитлер торопил с захватом Москвы до наступления холодов.

Однако ночные действия противника носили ограниченный характер. В дело вводились в основном пехотные части при поддержке артиллерии и небольших групп танков. Скорее всего враг ставил задачу держать нас в постоянном напряжении, попутно разведывая наши силы и характер обороны.

В полночь девятого октября на наш КП прибыл полковник Катуков.
— По данным разведки, — сказал полковник, — противник намерен завтра с рассветом перейти в наступление крупными силами. Вот я и ломаю голову — куда на этот раз он ткнется?

Михаил Ефимович попросил карту с обстановкой. Его интересовало направление ночных атак противника за последние трое суток.

— Как думаете, почему немцы оставили в покое шоссе, идущее на Шеино? Посмотрите: все их ночные вылазки нацелены в центр нашей обороны. Не хочет ли противник убедить нас в том, что именно здесь, в центре, он нанесет главный удар, а шоссе-де его не интересует?

Признаться, вопрос командира бригады застал меня врасплох. Шоссейную дорогу контролировал батальон Гусева. Однако Катуков требовал от нас, командиров, не замыкаться в своей скорлупе, всегда быть в курсе событий, которые происходят на соседних участках.

— Пожалуй, так оно и есть, — не очень уверенно подтвердил я.
— Вот и я так думаю, — задумчиво сказал полковник. — Удар вдоль шоссейной дороги на Шеино раскалывает нашу оборону на две части, создает условия для обходных маневров и кратчайшим путем выводит наступающие войска к Мценску. Потому нам надо быть готовыми к этому. Хорошо бы устроить здесь немцу нечто вроде огневого мешка.

Полковник, морщась, потер пальцами висок и добавил озабоченно:
— Опять придется оборону малость перестраивать. Давай-ка раскинем, что к чему. Гусева и Кочеткова тоже приглашай. Ум хорошо, а четыре лучше.

По плану, который мы разработали, мотострелковый батальон Кочеткова, оставаясь на своих позициях, должен отражать удар подвижных групп противника, но в самый критический момент, когда фашисты двинут в атаку свои главные силы, отойти на северо-восток. Иными словами, мотострелки должны заманить противника поглубже в огневой мешок. После этого в дело вступает наш батальон. Он должен заткнуть горловину этой своеобразной ловушки и воспрепятствовать резервам противника прийти на помощь своим частям. Для этой цели мы решили снять танковую роту Самохина с передовых позиций и поставить ее в засаду.

Разгром противника в огневом мешке поручался танковому батальону Гусева совместно с приданным ему противотанковым дивизионом при поддержке других артиллерийских подразделений.

— Ну а теперь за работу, до рассвета остается три часа, — сказал полковник. — Доклад о готовности в шесть ноль-ноль.

Утром, как только чуть развиднелось, противник начал сильный артиллерийский обстрел. Затем налетели «юнкерсы». Только самолеты скрылись за горизонтом, как показались танки. Пока еще трудно было разгадать, куда нацелено острие танкового клина. Но во всяком случае шоссе оставалось в стороне. Неужели мы ошиблись в своих прогнозах?

— Что на твоем участке? — спросил меня по рации Катуков. Я доложил, не скрыв и своих сомнений. 

— Ну уж как бы не так! — насмешливо пробасил полковник.— Ты заметил — бомбовые и артиллерийские удары в основном обрушены на позиции возле шоссе. И, я думаю, вовсе не для того, чтобы только пыль там поднять.

Между тем фашистские танки, а вслед за ними и бронетранспортеры с пехотой шли прежним курсом. Вскоре они приблизились вплотную к позициям обороны и даже попытались протаранить ее в нескольких местах.

Однако Катуков и не думал что-либо менять в намеченном плане. Действия танковых групп он рассматривал как стремление противника сковать наши силы на широком фронте, заставить нас израсходовать свои резервы и только потом нанести внезапный сокрушительный удар в наиболее удобном направлении. Не потерял равновесия комбриг и тогда, когда фашисты ворвались на передовые позиции роты батальона Гусева.

— Восстановить положение своими силами, — потребовал он от Гусева.— Держаться до последнего!

И вот к полудню, в самый разгар боя, из лесопосадок вывалилась новая лавина вражеских танков и двинулась к шоссе.

Защемило сердце от боли за судьбу мотострелкового батальона. Сумеет ли он хотя бы на короткое время сдержать натиск врага? Не сомнут ли его фашистские танки, прежде чем заманит их комбат Кочетков в огневой мешок?

Вздыбилась земля от взрывов по обе стороны шоссе. Вся мощь артиллерийских и авиационных ударов теперь обращена против мотострелкового батальона. Сплошное облако дыма повисло над шоссе.

Почти без надежды получить ответ называю по радио позывной Кочеткова. И — о, радость! — слышу его спокойный голос:
— Жив, как видишь.
— А хозяйство?
— Не так, чтобы очень здорово, но досталось.

Наш разговор с комбатом прерывает Ноль пятый (позывной командира бригады). Катуков требует точные цифры потерь. Через некоторое время Кочетков докладывает: «Один дробь три». Это означает: из строя вышла третья часть личного состава.
— Действуй согласно плану,— говорит Катуков.

Еще примерно полчаса держался мотострелковый батальон на своих израненных позициях. Танки противника уже подошли почти вплотную к первой траншее. Наконец в воздух взвились три зеленые ракеты. Это означало — батальон начал отход.

В то же самое время я находился на КП танковой роты Самохина. Двенадцать «бетушек» нашего батальона стоят в засаде, готовые нанести удар по вражескому флангу. Константин то и дело посматривает в мою сторону в ожидании сигнала «Вперед». Но еще рано: в мешок не втянулась пехота на бронетранспортерах. Да и батя молчит.

Наконец слышу отрывистое: «Давай, комбат!»

Удар самохинской роты пришелся по хвосту гитлеровцев. Пять бронетранспортеров и столько же автомашин с пехотой сразу оказались в кюветах. Несколько легких самоходных орудий, замыкающих колонну, попытались развернуться вблизи шоссе, но правофланговый взвод лейтенанта Лугового неожиданно вылетел из-за придорожной насыпи и смял их.

Танковая рота Самохина оседлала шоссе, заняв круговую оборону на двух прилегающих к дороге высотах: один взвод фронтом на восток, два — на запад. Ловушка была захлопнута.

Над рощей, где находился НП командира бригады, взлетела серия красных ракет, и тут же полетел в эфир сигнал «Ураган».

Разом, словно сговорившись, ударили наши пушки. Это открыли огонь по гитлеровцам, попавшим в мешок, танки батальона Гусева, противотанковые и зенитные батареи, орудия прямой наводки. Им вторили с закрытых позиций гаубицы и минометы.

— Эх, дивизиончик бы эрэсов сюда, — сокрушается Самохин.

Уж больно понравился ему тот огневой смерч, который выплеснули гвардейские минометы в недавнем бою возле села Первый Воин.

— Справимся и без них, — ответил я Самохину. — Только бы немцы еще «гостей» нам не прислали.

Наши опасения были не напрасны. Хотя дополнительных резервов с запада не подошло, гитлеровское командование приняло меры, чтобы вызволить свою главную группировку из нашей ловушки. Несколько танковых рот было брошено против нашего батальона. Чуть позже немцы навалились с востока. Батальон оказался зажатым с двух сторон и вынужден был вести борьбу почти в полном окружении.

Чтобы заслониться от удара с востока и воспрепятствовать гитлеровцам вырваться из кольца, направляю туда четыре «бетушки», а восемь машин должны не допустить прорыва противника, наступающего с запада.

Но сил явно недостаточно. А нельзя ли взять часть боевых машин из роты Смирнова? Комиссар Столярчук, находившийся на КП второй роты, информировал недавно: «Атаки противника отражены, положение смирновской роты прочное». Вызываю по рации Столярчука: «Можешь помочь?»
— Беру пяток, иду на помощь,— ответил комиссар.

Только переговорил со Столярчуком — в эфире голос Катукова: «Надо продержаться хотя бы десять минут. К тебе направлена зенитная батарея. Ставь ее на прямую наводку. Основное внимание на запад». 

На душе стало легче. Выдюжим!

Двенадцать вражеских танков, наступающих с запада, круто изменив направление, нацеливаются на наш правый фланг. Не снижая скорости, фашисты открывают огонь на ходу. Передал командиру Самохину, чтобы перестраивались и выводили роту из-под флангового губительного огня. Большинство наших танков успели совершить этот маневр. Вдруг наша «бетушка» закрутилась на месте: вражеский снаряд сорвал левую гусеницу. Почти в туже секунду новый снаряд — болванка прошила корпус машины насквозь. Меня сильно ударило в левое плечо. Однако в первое мгновение я не почувствовал боли. Тупой удар — и только. Я невольно оглянулся: на левой стенке башни — рваная дыра, а на противоположной — пляшущий солнечный лучик. Какие-то доли секунды все мое внимание было приковано к нему. Но вдруг нестерпимая боль обожгла грудь и плечо, словно в меня вонзили раскаленный гвоздь. Солнечный лучик исчез, и вообще стало исчезать все, что было перед моими глазами. На меня надвинулась ночь...

Говорили, я успел еще крикнуть: «Фрол... комиссар, принимай командование!» Но я не помню этого. Обо всем, что произошло в следующие минуты, часы и дни, я узнал гораздо позже. Из танка меня вынесли уже без сознания. Очнулся в полевом госпитале.

Комиссар Фрол Евстафьевич Столярчук немедленно принял командование батальоном.

О всех последующих событиях я узнал, когда после госпиталя вернулся в свою часть. Роты завершили начатый ими маневр, перестроились, стали в оборону и огнем с места задержали западную группировку вражеских танков. Правда, вскоре фашисты поняли, что перед ними силы не велики, и возобновили свои атаки. Но в это время подошла зенитная батарея. Столярчук поставил ее на прямую наводку. Зенитчики подпустили танки поближе и расстреляли из своих мощных пушек.

Сражение продолжалось до сумерек. Несколько раз фашистам удавалось вклиниться в нашу оборону, но совместными усилиями артиллеристов, танкистов и пехотинцев враг отбрасывался назад.

И все-таки силы оставались очень неравными. Вечером неприятель получил новое подкрепление и нанес удар по левому флангу корпуса, прорвал передний край обороны и вышел к окраине Мценска. Здесь гитлеровцы натолкнулись на стойкую оборону пришедшей к нам на помощь 6-й гвардейской дивизии.

Отход к Зуше
В результате отхода фланговых частей стрелкового корпуса за реку Зушу 4-я танковая бригада и отдельные подразделения оказались в крайне тяжелом положении и вынуждены были вести бой в полуокружении, сдерживая натиск во много раз превосходящих сил врага.

Наши танкисты и артиллеристы продолжали сдерживать противника. К концу дня обстановка еще больше осложнилась, и тогда бригада начала отход. Сделано это было так скрытно, что гитлеровцы даже не заметили, как снялись наши первые подразделения.

Усиливая с каждым часом нажим, подвижные части противника вышли на пути отхода, намереваясь окружить бригаду. Танковые и артиллерийские подразделения бригады могли еще обороняться, сбивать их заслоны. Труднее было пехоте. К исходу дня противник перерезал шоссе на полпути от Мценска и встретил колонны мотострелкового батальона сильным огнем. Тогда капитан Кочетков повел своих бойцов лесными тропами, глухими проселками.

Подробности об этом тяжелом переходе мне рассказал спустя тридцать лет после победы знакомый уже читателю Петр Иванович Тернов.

«На пути часто попадались болота, крутые овраги. Люди и так вымокли до нитки под неунимавшимся дождем, а тут пришлось прямо купаться. Пока было светло, эти гиблые места обходили стороной, но вскоре наступила осенняя темная ночь. В двух шагах ни зги не видать. Шли цепочкой, держась за полы шинелей впереди идущих. В довершение всех бед к середине ночи повалил мокрый снег, а затем сильно похолодало. Мокрая одежда залубенела. Двигаться стало совсем невмоготу, каждый шаг давался с неимоверным трудом. Люди падали, но, чуть отдышавшись, снова вставали и продолжали свой путь. Они верили командирам и не теряли надежды выйти к своим, чтобы снова стать в строй и сражаться с ненавистным врагом в открытом бою.

К рассвету наконец выбрались из проклятого леса. Впереди на холмах показался город. Это был Мпенск.

Разведка донесла: «В городе фашисты. Сколько их — неизвестно, но танков пока не видно».

Встал вопрос: как быть? Город можно обойти стороной, выйти к Зуше, найти удобное место и переправиться через реку. Казалось бы, самое простое решение.

Когда комбату сказали об этом, он строго спросил:
«С боеприпасами как?» — «Патронов маловато, но есть еще гранаты...» — «Будем пробиваться через город»,— твердо сказал капитан.

Кочетков не мог поступить иначе. Мы должны были думать не только о себе, но и о своих товарищах. По шоссе к Мценску двигались наши тыловые подразделения, обозы с продовольствием и боеприпасами, тяжелораненые на повозках. Я сам это видел, когда начался отход. Они не могли прийти к Мценску раньше нас. Противник буквально висел у них на плечах. Им приходилось отходить с тяжелыми боями. Всю ночь мы слышали перестрелку со стороны шоссе. Не выбить сейчас противника из города — значит оставить своих раненых товарищей на верную гибель. Это было бы равносильно предательству.

Мы вошли в город. Завязались упорные уличные бои. Каждый шаг вперед доставался дорогой ценой. Сразу же был ранен комбат Кочетков: он повел стрелковую роту на штурм большого каменного дома, где засели гитлеровцы. Но и раненный продолжал руководить боем.

В центре города пуля сразила командира нашей пулеметной роты лейтенанта Попкова. Его заменил младший лейтенант Рябов. Здесь же тяжело ранило моего земляка из села Озинки старшего сержанта Сашу Мельникова. Командовать пулеметным взводом вместо него пришлось мне. Погибло еще немало хороших ребят.

Но, несмотря на потери, мы сделали свое дело. Пусть не полностью очистили город, а оттеснить фашиста — оттеснили. Отбросили его на южную окраину Мценска и там прижали огнем.


Поздним вечером десятого октября подошли остальные подразделения бригады. Здесь наших бойцов ожидали новые испытания. Чтобы соединиться с главными силами корпуса, нужно было переправиться на правый берег реки. Оставался единственный путь отхода через железнодорожный мост. Командование понимало, как трудно будет переправлять по шпалам танки, артиллерию, но другого выхода не было. Гораздо сложнее было сдержать наседающего противника, сохранить мост.

Для прикрытия переправы Катуков создал арьергард, включив в его состав танковую роту старшего лейтенанта Александра Бурды, небольшой отряд пограничников с четырьмя орудиями и саперный взвод. Задача предельно ясна: удержать последний рубеж перед мостом, ликвидировать попытки противника отрезать наши части.

Защитники позиций перед мостом дрались с большим мужеством. Командир танка сержант Капотов отразил атаки гитлеровцев со стороны железнодорожного вокзала. Командир другой машины лейтенант Толмачев уничтожил два фашистских танка. Вражеский снаряд попал в танк комиссара роты старшего политрука Ивана Алексеевича Лакомова. Тридцатьчетверка загорелась, однако экипаж продолжал сражаться. Комиссар погиб в горящем танке.

Ночью группа гудериановских танков с автоматчиками прорвалась к мосту. Тридцатьчетверка комбата Гусева открыла огонь. На помощь ему подошли Капотов и Лавриненко. Они подбили две вражеские машины.

С не меньшим мужеством и самоотверженностью действовали воины на самом мосту. Сооруженный наспех настил из досок и жердей не выдерживал тяжести орудий, ломался. На дороге создались пробки. Саперам помогали пехотинцы мотострелкового батальона. Бойцы буквально на руках выносили орудия на противоположный берег. Много хлопот доставили автомашины с боеприпасами. Пришлось организовать цепочку, передавать снаряды и мины из рук в руки. Освобожденные от груза колесные машины могли теперь идти своим ходом, но новая беда — стал разъезжаться настил. Первыми нашлись связисты. Они пустили в дело телефонный провод, обрывки стального троса. Связали, подладили — пошли машины.

Нелегко было и танкистам. Каждый танк тащил за собой неисправные машины, артиллерию, трактора. Таков был приказ комбрига Катукова. 

Последним переправился арьергард.

К исходу ночи танкисты, пограничники и пехота были уже на правом берегу и присоединились к главным силам корпуса.

В боевую летопись 4-й танковой бригады переправа через Зушу у Мценска вошла как переход через «чертов мост», названный так нашими танкистами. Действительно, воины-катуковцы своим мужеством и железной стойкостью заставили вспомнить подвиг суворовских чудо-богатырей.

К одиннадцатому октября 4-я танковая бригада сосредоточилась в большом лесу близ населенного пункта Чернь. Вековые деревья надежно укрывали подразделения и части от воздушных разведчиков противника.

Семь дней, в течение которых развертывались события, — срок небольшой, но и в этот короткий отрезок времени мы узнали многое. Многое и о себе, и о противнике.

Под Орлом и на подступах к Мценску враг испытал на себе крепнущую мощь ударов советских войск. Это были первые удары, которые заставили противника задуматься над тем, чего стоит гитлеровская стратегия молниеносной войны. Только одна наша танковая бригада с небольшим пехотным и артиллерийским прикрытием сумела на целую неделю задержать наступление армады танков Гудериана, заставила фашистов топтаться на месте и понести значительные потери в живой силе и технике.

Каждый бой был для нас своеобразной школой, мы учились бить врага не числом, а умением, находили новые тактические приемы, которые частенько ставили противника в тупик.

Это в нашей бригаде родился такой способ боя, как танковая засада. Впервые применил его Александр Бурда, затем повторил Константин Самохин и другие командиры рот. Позднее опыт нашей бригады распространился по всей армии, и положение о танковых засадах было даже включено в боевой устав бронетанковых войск.

Воины бригады сорвали намеченное наступление гитлеровцев на Тулу. А ведь Тулу фашистское командование рассматривало как трамплин для броска на Москву. Угроза, нависшая над столицей нашей Родины, по-прежнему оставалась реальной, но советские воины были твердо уверены, что фашистам Москвы не видать. В этом их убеждал опыт минувших боев.

   Далее >>