Оглавление
...
Рождение танковой бригады
...

Рождение танковой бригады

Прокаленная солнцем и горячим суховеем степь. Уже вторую неделю в небе ни облачка. И в этом пекле — мы, танкисты. Стальные бока машины пышут жаром. Лезть сейчас в боевой отсек — все равно что на полок только что истопленной деревенской бани. Но мы занимаем свои места и на полном газу мчимся вперед. Преодолеваем рвы и крутые балки, пробуем «на зуб» эскарпы и надолбы, обстреливаем из пушек и пулеметов «вражеские» доты и дзоты.

Это пока не бой. То, что мы делаем, называется практическими занятиями по вождению танков. Но совсем недавно большинство из нас участвовало в жестоких схватках с фашистами, прошли с боями горький путь от западных границ до Днепра. В этих боях мы потеряли многих своих друзей и почти все танки. Последнее обстоятельство послужило поводом какому-то остряку окрестить нас «безлошадными».

Таких набралось здесь около тысячи, а танков Т-34, которые мы осваиваем, — считанные единицы. Однако с каждым днем количество их растет. Мы получаем тридцатьчетверки прямо с завода. И это понятно: наша танковая бригада формировалась в Сталинградской области.

— Ну как машина? — взволнованно спрашивают «безлошадные». Они обступают каждый прибывший танк со всех сторон, хлопают по броне ладонями, заглядывают внутрь, трогают механизмы, ощупывают каждую деталь.

— Прекрасная машина, — отвечаю я любопытным. — Можно теперь фрица и в хвост и в гриву бить.

Машина и впрямь хороша. С надежной броневой защитой и мощным вооружением, она послушна в управлении, быстра, маневренна — не чета тем старушкам—«бетушкам». С горечью вспоминаю бои в приграничной полосе, на других рубежах. Под напором бронированного клина врага советские войска были вынуждены отходить все дальше и дальше на восток. Отходила и наша танковая дивизия. И не только потому что фашисты обладали многократным численным превосходством в силах. Что греха таить — наши танки уступали немецким почти по всем тактико-техническим показателям. Но и в этих тяжелейших условиях советские войска сумели нанести противнику ряд ощутимых ударов в районе Бердичева, Житомира, Белой Церкви, Казатина.

— Были бы у нас с самого начала тридцатьчетверки, по-иному бы дело сложилось, — вздыхает лейтенант со следами ожогов на лице. Это Луговой. В боях у Белой Церкви он со взводом танков сдерживал натиск целой танковой роты противника. Подбил три вражеские машины. Луговой сражался до последнего снаряда, до последнего патрона. Товарищи успели вытащить лейтенанта из горящего танка. И вот после излечения в госпитале он снова вернулся в строй.

У большинства «безлошадных» такая же участь, как и у Лугового. За плечами десятки жестоких боев, на теле рубцы от ран, ожоги на руках и лице. Этих бывалых танкистов называют уважительно «старичками».

Меньшую часть «безлошадных» составляет молодежь. Это лейтенанты, только что окончившие военные училища, сержанты и красноармейцы, прибывшие из учебных полков и батальонов.

И «старички», и молодежь полны решимости быстрее освоить новую технику, чтобы немедленно вступить в бой с ненавистным врагом. Каждый знает: положение на фронтах отчаянное, все новые города и села подвергаются ударам гитлеровских орд. Под угрозой Киев, Ленинград, столица нашей Родины — Москва.

Нашу танковую бригаду формировала специальная комиссия Ставки Верховного Главнокомандования. Задача — создать подвижное соединение для выполнения боевых задач на самых ответственных участках фронта. Поэтому попасть в 4-ю танковую стало делом чести для каждого бойца и командира. Однако комиссия производит строгий отбор. Полковника Рябова, временно исполняющего обязанности комбрига, танкисты буквально осаждают со всех сторон. А просьба одна: зачислить в состав бригады. Командиры соглашаются на любую должность. Старший лейтенант Заскалько сказал полковнику: «Согласен командиром танка, лишь бы вместе с товарищами, лишь бы скорее в бой». Его назначили командиром роты.

Я был счастлив. Еще бы! Ведь ко мне в батальон попали почти все мои товарищи по боям на Украине: старший политрук Столярчук, начальник штаба лейтенант Воробьев, командиры рот старшие лейтенанты Самохин и Раков, политруки Самойленко и Ищенко, командиры взводов лейтенанты Смирнов и Луговой, механики-водители Пшенин, Рындин, Заика, башенный стрелок Позубняк.

Многие наши «старички» составили костяк и другого батальона. Среди них старший лейтенант Бурда и мой старый товарищ Дмитрий Лавриненко.

Наша дружба с Лавриненко началась еще в тридцать шестом году в Ульяновском танковом училище. Я тогда был на последнем курсе, а Дмитрий — на первом. Кубанец, сын красного партизана, он был лихим парнем! И как будто создан для танка: невысок ростом, широкоплеч. Я никогда не видел Диму хмурым. Он никому не давал грустить на привалах. Каждый узел, каждый агрегат танка он знал как свои пять пальцев. Да и ухаживал Лавриненко за своим стальным конем будто за живым. И от бойцов этого требовал. Сказывалась кавалерийская выучка. Он ведь в бронетанковые войска попал из кавалерии, шпоры снял, лишь когда убедился, что зачислен курсантом в танковое училище.

Уже в первых сражениях с фашистами лейтенант Лавриненко показал высокое боевое мастерство.

Еще когда наша дивизия дралась в приграничной полосе, он сумел подбить два фашистских танка и три бронетранспортера с десятком автоматчиков.

Однако в августовских боях под Бердичевом ему не повезло. При отходе нашей части на тыловой оборонительный рубеж фашисты нанесли бомбовый удар. Несколько танков вышло из строя. Особенно сильно пострадала машина Лавриненко. Командир батальона приказал подорвать ее, чтобы она не досталась врагу. Лейтенант решительно воспротивился: «Не отдам танк. Он еще пригодится!» И добился своего. Каким-то чудом он сумел доставить поврежденный танк на сборный пункт аварийных машин и вместе с мастерами отремонтировал его. Еще в нескольких сражениях участвовала его боевая машина, пока окончательно не вышла из строя. К этому времени лейтенант уже имел на своем счету около десяти подбитых фашистский танков.

И вот мы теперь снова вместе.

— Вместе, да не совсем, — огорченно сказал Дмитрий. — Хотелось бы к тебе поближе.

Попробовал я перетащить дружка в свой батальон, да куда там. Комбат Гусев сразу пожаловался полковнику Рябову: «Рафтопулло, мол, свой батальон формирует, как футбольную команду. Лучших игроков у других переманивает». Пришлось смириться.

Последним в танковой бригаде формировался мотострелковый батальон. В его состав было зачислено много новобранцев из поволжских городов: Ульяновска, Саратова, Сталинграда.

Мы, выпускники Ульяновского и Саратовского танковых училищ, тоже в какой-то мере считали себя волжанами. Поэтому каждой прибывающей команде пополнения мы устраивали очень теплый прием. Начинались расспросы, долгие дружеские беседы. Каждому фронтовику хотелось услышать как можно больше о городе своей юности, узнать, какие перемены произошли, как живут люди в тылу. Новичкам же лестно было познакомиться с бывалыми воинами. Они с волнением слушали рассказы танкистов о недавних тяжелых боях на полях Украины.

Были организованы также вечера, на которых выступали самые храбрые и опытные воины: Павел Заскалько, Александр Бурда, Сергей Луговой, Николай Копотов и, конечно, Дмитрий Лавриненко.

Однако не одно только чувство землячества побуждало нас к налаживанию прочных связей с мотострелками. Нам предстояло решать общие боевые задачи, воевать плечом к плечу. Успех мог быть достигну только при тесном взаимодействии и взаимной выручке. В этом нас убеждал опыт минувших сражений. Первыми помощниками танкистов в бою всегда был пехотинцы. Они помогут тебе отрыть окоп, оборудовать позицию, дадут сигнал об опасности, прикроют огнем.

Не менее необходимы пехоте и танкисты. В обороне они вместе участвуют в контратаках; в наступлении танки пробивают пехотинцам дорогу к позициям противника, сокрушая укрепления, подавляя огневые точки.

Сам я подружился с командиром мотострелкового батальона Кочетковым. Выяснилось, что у нас есть и общие знакомые: саратовцы Евгений Луппов и Алек Босов.

Луппова я знал еще по финской кампании. Правда, воевали мы в разных частях, но о нем много писали тогда газеты. Подвиги этого бесстрашного бойца были известны почти каждому красноармейцу и командиру. Это он вступил в единоборство с батареей белофиннов и вышел победителем из неравной схватки. В числе первых воинов-танкистов он был удостоен звания Героя Советского Союза.

Еще приятнее было услышать от Кочеткова добрые слова о другом саратовце — Босове (уроженце села Сухой Карабулак Базарнокарабулакского района). С Алешей мы подружились весной тридцать пятого года в Ульяновском танковом училище имени В.И. Ленина. Сюда он прибыл по партийной мобилизации после окончания рабфака при Ленинградском институте инженеров железнодорожного транспорта. Потом армейская служба свела нас на Дальнем Востоке, когда мы были уже командирами танковых подразделений. Мы служили в одном округе, часто переписывались и несколько раз встречались на совместных войсковых учениях.

Военные журналисты, описывая подвиги Босова, отмечали не только его исключительное мужество и храбрость, но и природный ум, дерзость командирской мысли. Командуя ротой танков, он сумел разгромить крупный отряд японских самураев, имевший в своем составе целый батальон пехоты и дивизион артиллерии.

Командование прочило Босова на высокие должности, однако он попросился на учебу.

«Ульяновское бронетанковое много нам дало, — сказал Алексей мне при этой последней встрече, — но подучиться все-таки надо. Моя мечта — академия».
Вскоре он действительно уехал в Москву, успешно сдал экзамены и стал слушателем академии бронетанковых войск.

— Сейчас Босов, наверное, уже на втором курсе, — заметил Кочетков. — Знатный будет командир.
— А ты какими судьбами с ним знаком? — спросил я комбата.
— Халхин-Гол свел нас. Вместе там воевали, — задумчиво ответил капитан.

От него я узнал и о некоторых подробностях разгрома японского отряда. Последний, оказывается, являлся ударным кулаком японской группировки, пытавшейся вырваться из окружения.

— На пути движения японской группировки встал наш полк, — рассказывал Кочетков. — Однако самураи нащупали слабое место в обороне. Вот тут-то и пришлось вступить в дело Босову со своей ротой. Оставив три танка в засаде, Алексей повел остальные пять машин по лощине в обход японского отряда. Не заметив этого маневра, самураи продолжали двигаться на восток, пока не напоролись на засаду. Внезапным огнем из укрытий три наших танка уничтожили авангардную роту противника, вызвав полное замешательство среди главных сил отряда. Однако спустя некоторое время японцы пришли в себя. Поняв, что перед ними всего лишь несколько танков, они стали выдвигать на помощь своим передовым подразделениям артиллерию. Но было уже поздно. Босов со своей группой танков атаковал позиции вражеских артиллеристов. Несколько орудий было уничтожено огнем с ходу, другая часть взята на таран. Покончив с артиллерией, танкисты устремились на японскую пехоту.

Итог этого боя был внушительным: брешь в кольце наших войск была надежно закрыта. В последующие дни наши части окончательно разделались с японской группировкой. В этих завершающих боях танковая рота Босова вновь показала образцы воинской доблести и мастерства.

С другим саратовцем, старшим сержантом Петром Терновым, случай свел меня на стрельбище. Танкисты роты Самохина стреляли по мишеням из пушек, а пехотинцы вели пристрелку пулеметов.

В перерыве ко мне обратился старший сержант.
— Товарищ капитан, не одолжите десяток снарядных гильз?
— Для какой надобности?

— Видите, в чем дело. Огонь с рассеиванием по фронту надо проверить, а фанерных мишеней нет. Вот и надумали мы взамен их гильзы поставить.
— Вряд ли такая замена вас устроит, — усомнился я. — Ведь мишень по ширине пятьдесят сантиметров, а гильзы — всего-навсего семь с половиной.
— Не беда,— ответил он.— В корову всякий дурак попадет, а вот для вороны глазомер нужен.

Когда своеобразные мишени были установлены на огневом рубеже, мы с Самохиным решили понаблюдать, что получится из этой затеи.

До рубежа 300 метров, и гильзы, поставленные на попа, выглядели тоненькими спичками. За пулеметом сам Тернов. Первая очередь легла с недолетом. Старший сержант поправил прицел. Перелет. Снова поправка...

— Теперь смотрите и слушайте,— уверенно произнес Тернов.

Третья очередь: та-та-та, та-та-та... Так! Так... И цель словно ветром сдуло. До нас донесся лишь перезвон падающих медных гильз.

— Вот это резанул: наповал и с музыкой! — воскликнул кто-то из присутствующих.
— Что и говорить, настоящий саратовский перебор, — восхищенно подхватил старший лейтенант Самохин. — Верный глазок!

По правде сказать, встречались мне отличные стрелки, но такого ловкача еще не видывал. Спрашиваю Тернова, где он так руку набил.

— С малолетства с ружьишком, — ответил старший сержант. — У нас в Дергачах, под Саратовом, и степь широка и дичи хватает.

«Неплохо бы и нам свои пулеметы пристрелять»,— шепнул мне на ухо Самохин, указывая глазами на сержанта.

На следующее утро Тернов прибыл в наше расположение. С его помощью все танковые пулеметы были приведены к нормальному бою. В последующем это сыграло свою роль.

Вскоре к нам прибыл полковник Михаил Ефимович Катуков. Он был назначен командиром бригады. Еще не остывший от недавних схваток с фашистами под Дубно и Луцком, Катуков внес фронтовой огонек и во все дела, связанные с формированием бригады.

Вместе с Катуковым прибыли начальник штаба подполковник П.В. Кульвинский, военком бригады старший батальонный комиссар Бойко и начальник политотдела старший батальонный комиссар И.Г. Деревянкин.

Целый день Катуков со своими помощниками находились в подразделениях, знакомились с людьми, осматривали танки и другую боевую технику, вникали во все мелочи лагерного быта. Все говорило о том, что мы находимся в преддверии больших событий.

   Далее >>